Экономическая библиотека	ЭКОНОМИКА 2000	http://e2000.kyiv.org

Людвиг Эрхард. "Благосостояние для всех"

Предисловие

Глава I. Красная нить

Цикл конъюнктуры преодолен / Соревнование вместо эгоизма / Ключ к понижению налогов / Основные хозяйственные права / Дорогостоющие Пирровы победы

Глава II. Рождение рыночного хозяйства

Инфляция при замороженных ценах парализует экономику / Исключительно благоприятная возможность / Всеобщая забастовка против рыночного хозяйства / Борьба за крепкие нервы / Ложный курс в налоговой политике / Цены понижаются / Все обвиняют друг друга / Каталог уместных цен и программа широкого потребления / Второй период / <Король-покупатель> / Наследие обманчивой всеобщей занятости / Усиленное предоставление кредитов - универсальное средство от всех бед? / Средства против спада / В корейском конфликте не было нужды ...

Глава III. Последствия корейского кризиса и их преодоление

Взвинченная атмосфера в Бонне / Узкие места в результате роста производства / Торговый баланс вновь становится пассивным / Возможно ли вооружение и без инфляции? / Успокоение вместо кризиса / Возврат к либерализации / Идеальная триада / Рост массового дохода / Заблуждения хозяйственников-плановиков / <Прорыв вперед> / О пессимистах

Глава IV. Овладение высокой конъюнктурой

Охота на людей / Повышение заработной платы рабочих и служащих / Быстрая реакция населения в области накопления сбережений / Основное требование: устойчивость цен / епопулярные истины / Ответственность за цены / Успех не замедлил последовать / Многое зависит от желания накапливать сбережения

Глава V. Рыночное хозяйство преодолевает плановое хозяйство

Совершенно различные мнения / Прыжок в холодную воду /В объятия коммунизму? / Бессмысленная всеобщая забастовка / Безработица доставляет заботы / Отклониться от тропы добродетели? / Патентованные рецепты не помогают / Дилетантство и факты / Новый примирительный тон

Глава VI. Министр хозяйства, но не - представитель интересов отдельных групп

Предприниматели должны обладать чувством ответственности / Свобода - как высшая цель / Распределение задач между государством и хозяйством / Объемистый список грехов / Опасные групповые интересы / Сказка о том, как хороши регламентации / От гражданина к подданному / Разногласия с коммерческими кругами / Гамбургская речь / Принцип наследственных вотчин в промыслах устарел / Меньше работы - больше заработка? / Немецкое чудо?

Глава VII. Картели - враги потребителя

Неприятие монополий / Никаких американских приказов / Принцип запрета снова подтвержден / Закон о защите потребителей / Пользоваться результатами хозяйственных достижений должны все / Тайна рыночного хозяйства / Основные формы экономического могущества / Исключения возможны и необходимы / Принципиальный спор проходит мимо сути / Незаменимый барометр / Картели как средство преодоления кризисов / Сказка о защите средних классов / Нет нового дирижизма / Несколько слов к предпринимателям

Глава VIII. Весьма ценна возможность высказывать требования и мнения без <посредников>

О будущности демократии / Инфляция - заработная плата и сельское хозяйство / Не все обиды обоснованы / Понижение таможенных пошлин популярно / О Бразилии, бумаге и золотых монетах

Глава IX. Рыночное хозяйство обеспечивает справедливую заработную плату

Инициатива за предпринимателем / Думать о будущем / Автономия и ответственность / Пирог должен стать еще больше

Глава Х. Ведет ли благосостояние к материализму?

Воля к потреблению / Отказ от <политики суровой жизни> / Против неоправданной нетерпимости / Духу приказать нельзя / Специфические особенности положения в Германии / Последние цели

Глава ХI. Психологические вопросы вокруг марки и пфеннига

Постоянная высокая конъюнктура / Государство - <ночной сторож> - ушло в прошлое / <Психология разумных цен> в борьбе с опасностью инфляционных тенденций

Глава ХII. Идея снабженческого государства - современная химера

Рука в кармане соседа / Иллюзии лежат в основе стремления к всесторонней <застрахованности> / В конце концов мы приходим к социальному <подданному> / Пределы социального страхования / Отказ от анахронических решений / Хорошая социальная политика нуждается в валютной устойчивости

Глава ХIII. Экономика вооружения и рыночное хозяйство

Устойчивость валюты - вне опасности / Европейский клиринг экономики вооружения / Вместо разговоров нужны действия / Соображения конъюнктурного порядка - непригодный импульс

Глава ХIV. Против политики письменного стола

Новый стиль торговой политики / Преодолеть проклятое наследие прошлого / Интерес заграницы / От Лондона до Нью-Йорка . . . / Доверие к рыночному хозяйству / Краеугольный камень европейской экономики / Чудесный кабинет доктора Калигари

Глава ХV. Решение европейской проблемы

Цель - всеохватывающая интеграция / Сицилия не находится на Руре / Против Европы, управляемой бюрократически / <Легкой поступью вводить порядок> / Успехи Европейского платежного союза (ЕПС) / <Устойчивость начинается дома> / Абсурдность двусторонних сделок / Является ли Европа островом разъединения? / Свобода неделима / <Либерализация - лучшее лекарство> / <Кто является хорошим европейцем?>

Глава ХVI. Феникс возрождается из пепла

Перевод стрелки на успех / Либерализация на все стороны / Единые правила игры / Наилучшее поощрение вывоза / Каталог освобождения / Решающими являются последние проценты либерализации / Символ зла / Не увиливать от решений! / Необходим широкий размах / Растущее значение внешней торговли

Глава ХVII. Перспективы: надежды и тревоги

Не хлебом единым ... / Свобода требует жертв / Европейское сообщество необходимо / Не должно быть возврата к идеологии <больших зон> в торговле / Самый широкий свободный обмен валют / Свобода и ответственность / Произойдет ли вторая промышленная революция?

Приложения

Индексы промышленного производства / Восстановление рынка капиталов / Три важнейших индекса цен / Перечень источников

Экономическое положение Советского Сою­за в 1990 году во многом напоминает положение Западной Германии в 1948 году: полки магази­нов пусты, дефицитные товары выдаются по карточкам, спекуляция иностранным добром процветает, на руках у населения и в сберкас­сах - масса обесцененных денег, в то время как предприятия хранят „сверхнормативные запасы".

Есть, конечно, и существенные различия. За спиной у немцев было всего 15 лет нацист­ского варианта „социализма" и послевоенной разрухи. При том германский национал-социа­лизм обобществил лишь малую часть предприя­тий: учреждения рыночного хозяйства, хотя и в чахлом виде, но сохранились. У нас же они были разрушены еще в период военного ком­мунизма и перестали существовать с ликвида­цией НЭПа. Но зато огромная часть германской промышленности тех лет была уничтожена бом­бежками или демонтирована победителями; в СССР же сегодня военные разрушения - дело далекого прошлого.

Хозяйственная реформа 1948 года в Запад­ной Германии круто повернула судьбу этой страны: обесцененные бумажные деньги превра­тились в желаемую всеми валюту; запасы пред­приятий в несколько дней перекочевали на пол­ки магазинов, спекулянты исчезли. За два го­да производство товаров широкого потребления увеличилось вдвое, достигнув "досоциалистичес­кого" уровня. И началось победное шествие Западной Германии как передовой страны За­падной Европы, обгоняющей в хозяйственном отношении своих победителей.

В исторической литературе это явление получило имя „германского чуда". Архитекто­ром этого "чуда" был проф. Людвиг Эрхард, директор Управления хозяйства объединенных западных зон оккупации в 1948 году, министр народного хозяйства вновь созданной Федера­тивной Республики Германии (ФРГ или ГФР) с 1949 по 1963 год, и канцлер республики после смерти Аденауэра в 1963-66 гг.

Настоящая книга представляет собой мемуа­ры Людвига Эрхарда, вышедшие в 1957 году под названием Wohlstand fur Alle (Благосостоя­ние для всех). Книга сразу приобрела всемир­ную известность. Она была отпечатана в русском переводе типографией “Посева" с помощью из­дательства Condor-Verlag в 1960 году.

Настоящее, второе русское издание пере­печатано с этого издания. Некоторые стилисти­ческие особенности и анахронизмы перевода, надеемся, не помешают современному чита­телю воспринять главные мысли автора, не только ученого-экономиста, но и практического политика, защитника свободного и ответствен­ного хозяйства, неутомимого в своей полемике с социалистами.

***

Хозяйственная реформа 1948 года в Герма­нии представляла собою на самом деле две параллельные реформы: денежную реформу и ре­форму цен.

Задачей денежной реформы было избавить­ся от “навеса" обесцененных денег (Gelduberhang) и создать твердую валюту. Реформа про­водилась в условиях неопределенности - ника­ких обоснованных вычислений желаемого объе­ма денежной массы не было. И проводилась она не демократическим путем, а на основании декрета военных оккупационных властей. В ночь на 21 июня 1948 года старые рейхсмарки были объявлены недействительными, и введе­ны новые деньги - дойчмарки. Каждый житель страны получил на руки 40 новых марок (потом к ним было добавлено еще 20). Пенсии, зара­ботная и квартирная плата впредь подлежали выплате в новых марках, в отношении 1:1. Что же касается наличности и частных сбереже­ний, то половину их можно было обменять в отношении 1:10, а половина была заморожена и позже обменивалась по курсу 1:20. Большая часть прошлых денежных обязательств пред­приятий пересчитывалась по курсу 1:10; обяза­тельства банков и учреждений бывшего Рейха были, в основном, аннулированы. Предприятия получили наличность для выплаты первой зара­ботной платы, но в дальнейшем должны были существовать за счет продажи своей продукции. Был создан новый эмиссионный банк - Банк немецких земель - и разработаны правила, регулирующие его отношения с частными банка­ми, например, размер обязательных денежных резервов.

Задачей реформы цен, которая вступила в силу через три дня после денежной реформы, была отмена „принудительного хозяйства" - (Zwangswirtschaft), упразднение административ­ного распределения ресурсов и контроля над ценами. Разрегулирование цен и заработной платы проводилось постепенно, но быстрыми темпами. Если за денежную реформу отвечали, в существенной мере, оккупационные власти, то отмена обязательных цен была полностью детищем Людвига Эрхарда и его хозяйственно­го управления. Проводил он эту реформу во­преки советам оккупационных властей (кото­рые опасались слишком быстрого перехода к рыночным отношениям) и вопреки значитель­ным просоциалистическим настроениям в об­ществе. Правильность политики Эрхарда была вскоре подтверждена на опыте; обоснованию этой политики в течение ее первого десятилетия и посвящена настоящая книга.

Из книги явствует, что Эрхард был далек от раннекапиталистического, либералистического понимания государства как „ночного сторожа", который лишь охраняет рынок. Для него рынок не самоцель, а средство для достижения социаль­ных целей, в частности, для преодоления клас­совых различий в обществе и максимального развития творческих сил страны. Свободная частная инициатива и конкуренция сочетаются с активной ролью государства в хозяйственной жизни. В идейном смысле, деятельность Эрхар­да протекала не в русле либерализма, и уж конеч­но, не социализма, а в русле солидаризма. И ес­ли сам он этого термина и избегает, и говорит о себе лишь как о христианском демократе, то ближайшие его советники, как Освальд фон Нелль-Брейнинг, термином этим пользовались свободно (см. Освальд фон Нелль-Брейнинг: „Построение общества". Перевод с немецкого Р. Н. Редлиха. „Посев-Австралия", 1987,144 стр.)

* * *

Людвиг Эрхард родился 4 февраля 1897 года в городе Фюрт (Бавария), где окончил реаль­ное училище. Оправившись от тяжело ранения, полученного в Первую мировую войну, он занял­ся изучением производство-хозяйственных во­просов в Высшей коммерческой школе в Нюрн­берге. Получив там коммерческий диплом, Эрхард защитил свою докторскую диссертацию во Франкфуртском университете у проф. Фран­ца Оппенхаймера, с которым его связывала, вплоть до выезда последнего из Германии, тес­ная дружба.

В 1928 году Эрхард поступил в „Институт по изучению хозяйственно-конъюнктурных усло­вий в области германских готовых изделий" при Высшей коммерческой школе в Нюрнбер­ге и вскоре стал заместителем директора этого института. Однако, к преподавательской дея­тельности национал-социалисты его не допуска­ли и в 1942 году ему пришлось институт поки­нуть.

Благодаря авторитету, которым Эрхард поль­зовался в промышленных кругах, ему была дана частная стипендия на исследовательскую работу, и он объединил вокруг себя группу сотрудников-специалистов. Группа эта произвела, в частности, критический разбор национал-социалистической финансовой и денежной поли­тики и наметила мысли, которые нашли свое осуществление после войны.

С осени 1945 по конец 1946 года Эрхард был министром хозяйства Баварии; в 1947 году - профессором Мюнхенского университета.

Вскоре он возглавил "Особый отдел по вопросам денег и кредита", которому была поручена разработка проекта денежной реформы, осу­ществленной затем оккупационными властями. Весной 1948 года он стал директором Управле­ния хозяйства Объединенной экономической области (т. е., трех западных оккупационных зон) и в этой должности провел свою рефор­му цен.

При основании Федеративной Республики Германии в сентябре 1949 года он занял пост министра народного хозяйства, на котором оставался во всех кабинетах канцлера Аденауэ­ра. В 1957 году он стал заместителем федераль­ного канцлера, а после смерти Аденауэра в 1963 году, и до декабря 1966 года, был федеральным канцлером. Умер Эрхард в 1977 году.

***

Сегодня очевидно, что для обновления рос­сийского народного хозяйства одних лишь реформ Эрхарда - денежной реформы и введе­ния свободы ценообразования - будет мало. Потребуется создание независимых от государ­ства учреждений кредита, развитие независимой от государства структуры собственности, дейст­вующей в условиях конкуренции; потребует­ся создание „сетки социальной безопасности", способной защитить тех, кто иначе пострадает от ударов переходного периода; потребуется создание новой налоговой системы и новой системы трудового права. Готовых рецептов для решения всех этих задач в книге Эрхарда, естественно, нет. Тем не менее, знакомство с этой книгой - с аргументами и опытом автора - необходимо каждому, кто в обновлении отечест­венного хозяйства будет участвовать.

Русский Фонд по изучению альтернатив советской политике

Задолго до того, как я принял на себя управление ведом­ством по делам хозяйства в первом западногерманском Фе­деральном правительстве, я выступил на съезде ХДС бри­танской зоны в Реклингхаузене в конце августа 1948 года с заявлением, что я считаю неправильным и нецелесообразным вызывать снова к жизни стародавние представления прежне­го порядка распределения доходов и поэтому отказываюсь этому способствовать. Этим я хотел рассеять все подозре­ния, что я не стремлюсь к осуществлению такого хозяйст­венного порядка, который во все большем масштабе может привести широкие слои нашего народа к благосостоянию. Я исходил из желания окончательно преодолеть старую консер­вативную социальную структуру путем создания массовой покупательной способности всех слоев населения.

При прежнем порядке существовал, с одной стороны. очень немногочисленный высший слой, который, в смысле потребления, мог себе позволить все, а, с другой стороны, - численно весьма обширный, но обладающий недостаточно высокой покупательной способностью, нижний слой населе­ния. При реорганизации нашего хозяйственного порядка сле­довало поэтому создать предпосылки для преодоления этого противоречащего прогрессивному развитию социальной структуры положения и, вместе с тем, и для преодоления, наконец, неприязни между «богатыми» и «бедными». И у меня нет оснований отказываться как от материальных, так и моральных основ моих стараний. Сегодня, как и в те време­на, они определяют мои мысли и поступки.

Наиболее эффективное средство для достижения и обе­спечения благосостояния - конкуренция. Она одна дает воз­можность всем людям пользоваться хозяйственным прогрес­сом, в особенности, в их роли потребителей. Она же уничто­жает все привилегии, не являющиеся непосредственным ре­зультатом повышенной производительности труда.

Через конкуренцию может быть достигнута - в лучшем смысле этого слова - социализация прогресса и прибыли; к тому же она не дает погаснуть личному стремлению каждого к трудовым достижениям. Неотъемлемой частью моего убеж­дения, что именно этим путем можно лучше всего умножить благосостояние, является желание обеспечить всем трудя­щимся, соответственно росту производительности, постоян­ное повышение заработной платы. Для достижения этой це­ли нужно было создать важные предпосылки.

Мы не должны забывать из-за расширяющегося потреб­ления об умножении производительности хозяйства. В начале этой экономической политики ударение делалось на экспан­сию хозяйства; сначала надо было вообще повысить предло­жение товаров и тем самым оживить конкуренцию. Но в пер­вую очередь нужно было дать работу растущему числу без­работных.

Цикл конъюнктуры преодолен

Однако тяжелое положение принуждало также преодо­леть действие стародавнего закона о развитии хозяйственной жизни по конъюнктурным циклам, считавшегося до того времени непреложным. Как известно, принято было считать, что хозяйство развивается по ритмическим циклам. Пример­но семь лет, якобы, длится полный цикл: подъем, высокая конъюнктура, падение и затем кризис, в котором зарожда­ются целебные силы, которые снова выводят хозяйство на путь к подъему следующего цикла. Но за десять лет, что я несу ответственность за немецкую экономическую политику, все же удалось прервать этот «неизменный» ритмический круговорот и, путем постоянного подъема хозяйства, добить­ся сочетания полной занятости с конъюнктурой высокой производительности.

Поэтому должны быть понятны мои стремления к тому и надежды на то, что экономической политике и экономи­ческой теории удастся найти систематическое решение этой проблемы. Все на это направленные усилия могут рассчиты­вать на успех лишь до тех пор, пока конкуренции не чинятся препятствия, или она не устраняется вообще искусственными или юридическими манипуляциями.

Опасность, что конкуренции могут чиниться препятст­вия, постоянна и угрожает с разных сторон. Поэтому обеспе­чение свободной конкуренции - одна из важнейших задач государства, основанного на свободном общественном строе. Право, не будет преувеличением, если я скажу, что закон, запрещающий картели, должен был бы иметь значение необ­ходимейшей «хозяйственной конституции». Если государство спасует в этой области, - то вскоре можно будет распро­щаться с «социальным рыночным хозяйством». Провозгла­шенный здесь принцип приводит к категорическому требо­ванию, чтобы никому из граждан не предоставлялись право и возможность подавлять индивидуальную свободу или огра­ничивать ее во имя ложно понятой свободы. Понятия «Благосостояние для всех» и «Благосостояние через конкурен­цию» - связаны неразрывно. Одно является целью, другое - путем, ведущим к этой цели.

Уже эти наметки показывают основоположное отличие социального рыночного хозяйства от классического либе­рального хозяйства. Предприниматели, пытающиеся ссылка­ми на тенденции современного хозяйственного развития оп­равдать картели, пребывают в своих рассуждениях на том же интеллектуальном уровне, что и те социал-демократы, кото­рые обосновывают автоматизацией необходимость государст­венного планового хозяйства.

Из этого ясно, почему я считаю несравненно более важ­ным добиться умножения благосостояния путем экспансии хозяйства, чем рассчитывать на то, что это благосостояние может возникнуть в результате бесплодных споров об ином перераспределении национальной продукции.

Это, конечно, не должно означать, что теперешнее рас­пределение национальной продукции является единственно правильным и что оно должно оставаться неизменным. Но хочу пояснить мою мысль цифровыми примерами: С 1949 года - т. е. с того момента, как федеральное правительство начало проводить политику социального рыночного хозяйст­ва, - до 1955 года национальная продукция - брутто повы­силась с 47 млрд н. м. до 85, 8 млрд н. м. (в пересчете на це­ны 1936 года). В 1956 году зарегистрировано новое повыше­ние на 7, 1%.

Национальная продукция - брутто с 1936 по 1955 г. (в перерасчете на цены 1936 года) в миллиардах н. м.

1936	1949	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1956
47, 9	47,1	54,8	62,7	66,7	71,6	77,5	85,8	91,9

(Источник данных - Федеральное бюро статистики)

Этот пример неоспоримого успеха экономической поли­тики показывает, насколько важнее сосредоточить все уси­лия народного хозяйства на увеличении народнохозяйствен­ного дохода, чем терять силы в борьбе за распределение до­хода и, тем самым, уклониться от единственно плодотворно­го пути повышения национальной продукции. Куда легче дать каждому по более крупному куску от большего, все увеличивающегося в своих размерах пирога, чем получить выгоду из споров о распределении маленького пирога, ибо тогда каждая выгода должна быть компенсирована какой-либо другой невыгодой.

Соревнование вместо эгоизма

Нередко поругивали меня за то, что я отказывался по­нимать столь бесплодный ход мыслей. Успех подтвердил мою правоту. Немецкая экономическая политика дала воз­можность из года в год повышать доход, который все извле­кают из экономики. Частное потребление выросло с 1950 до 1955 года (в пересчете на цены 1936 года) с 29 млрд. до 51 млрд. н. м. Этот рост, в сравнении с эволюцией за границей, вывел нас на первое место в мире. Согласно исследованиям Организации европейского экономического содружества ин­декс частного потребления на душу населения (1952 год = 100) вырос в Западной Германии с 77 в 1949 году до 126 в 1955 году; за тот же период индекс вырос в США с 96 до 107, в Великобритании с 100 до 110, в Швеции с 96 до 110, во Франции с 88 до 113. Если даже принять за исходный уровень довоенное время, то западногерманское развитие да­леко превосходит средний уровень развития всех стран, вхо­дящих в Организацию европейского экономического содру­жества. Даже самая смелая реорганизация нашего общест­венного порядка никогда не смогла бы добиться повышения частного потребления тех или иных групп населения даже в малой доле того, что было достигнуто в действительности; наоборот, подобная попытка привела бы к застою народного хозяйства.

Мой скептицизм в отношении всех споров о «справед­ливом» распределении национальной продукции исходит из убеждения, что любые требования о повышении заработной платы, обосновываемые этой «справедливостью», стоят в той же плоскости, что и разнообразные попытки других за­интересованных групп и даже широких слоев народа, и сво­дятся к стремлению добиться для себя выгоды за счет дру­гих. При этом легкомысленно забывается, что предпосылкой любых требований должно быть увеличение производитель­ности. Подобный, прямо-таки детский, подход в своем ил­люзионистическом ослеплении ставит в конечном счете под угрозу основы нашего прогресса. И здесь признание принци­па конкуренции может поставить преграду эгоизму. Как в здоровом, основанном на конкуренции, хозяйстве не дозво­лено, чтобы каждый отдельный участник его мог требовать для себя привилегий, так подобный способ обогащения не­допустим и в отношении целых групп.

Мои постоянные настояния, направить все усилия на путь экспансии, не ставя под угрозу здоровые основы наших хозяйства и валюты, основываются как раз на убеждении, что только этим способом можно гарантировать соразмер­ный, достойный жизненный уровень всем тем, кто без соб­ственной вины, вследствие старости, болезни, или как воен­ный инвалид двух мировых войн, не может принимать не­посредственного участия в производственном процессе.

Рост социальных пособий за последние годы подтверж­дает правильность этого тезиса. Повышение государствен­ных социальных пособий в Федеративной республике с 9, 6 млрд. в 1949 году до 24, 4 млрд. в 1956 году, равно как и новая реформа пенсий, стали возможны лишь благодаря хо­зяйственному прогрессу. Только экспансия дала возмож­ность бедным приобщиться в возрастающей степени к подъ­ему благосостояния. И если теперь федеральное правительст­во снова в состоянии значительно увеличить социальные по­собия, то только потому, что экономическая политика позво­ляет предвидеть в будущем дальнейший рост нашей нацио­нальной продукции.

Ключ к понижению налогов

Политика экспансии - очевидная необходимость и с других точек зрения. Любой политик-реалист согласится, что перед современным государством стоят сегодня огромные задачи. Хотя, конечно, следовало бы сделать все возможное, чтобы добиться сокращения числа государственных функ­ций, по существу своему посторонних в деле государствен­ного управления, - и постепенным отказом от системы пред­писаний, принудительным образом регулирующих хозяйствование и ценообразование, я внес свою лепту в это дело - все же придется примириться с тем, что в середине XX века возможность существенным образом разгрузить государство от обязанностей мало вероятна. С другой стороны надо при­знать весьма справедливыми пожелания как всех граждан, так и хозяйственных кругов, направленные на снижение на­логового бремени.

Этой цели можно достичь лишь в том случае, если нам удастся удержать государственные расходы хотя бы на те­перешнем, и без того уже значительном, уровне. Удастся это, тогда в будущем налоговые облегчения гражданам и хозяй­ству при продолжающемся повышении национальной про­дукции, будут ощущаться как некое избавление. Открыва­ются радужные перспективы! Подумать только, насколько легче будет налоговое бремя через 10 лет, когда наша на­циональная продукция превысит 250 млрд. н. м., в сравнении с 90 млрд. н. м. в 1949 году и 192 млрд. н. м. в 1956 году.

Трезвые факты из недавнего прошлого подкрепляют эти мысли. Никто не осмелится сказать, что индивидуаль­ное налоговое бремя претерпело с 1949 года относительное повышение. И тем не менее общественные доходы (государ­ства, земель и коммунальные) возросли с 23, 7 млрд. н. м. в 1949 году до 54, 45 млрд. н. м. в 1955/56 годах. Этот рост доходов идет исключительно за счет блестящего подъема нашей национальной продукции.

Если удастся добиться требуемой мною стабилизации расходов, и развитие производительности будет расти теми же темпами, легко себе представить и вычислить какое сни­жение налогов окажется возможным. Только таким путем можно добиться настоящего и реалистичного решения угне­тающей всех нас налоговой проблемы.

Поднимая всеобщее благосостояние, экономическая по­литика в значительной степени способствует демократиза­ции Западной Германии. И немецкий избиратель убедитель­ным образом одобрил этот подчеркнутый отказ от классовой борьбы тем, как он голосовал при выборах в Бундестаг пер­вого и второго созыва.

Через многолетние усилия красной нитью проходит же­лание добиться подъема всеобщего благосостояния. Единст­венный путь, ведущий к этой цели - последовательная от­стройка хозяйства, основанного на свободной конкуренции. И эта экономическая политика ведет также к дальнейшему расширению традиционных гражданских свобод человека.

Основные хозяйственные права

В основные хозяйственные права входит свобода каждо­го гражданина устраивать свою жизнь так, как это отвечает - в рамках его финансовых возможностей - его личным желаниям и представлениям. Это основное демократи­ческое право свободы потребления находит свое логическое дополнение в свободе предпринимателя производить и продавать те продукты, которые отвечают спросу, т. е. которые он считает соответствующими желаниям и потребностям покупателей, и производство которых поэтому необходимо и обещает ему успех. Свобода потребления и свобода хозяйственной деятельности должны в сознании каждого гражданина восприниматься как неприкосновенные основные права. Посягательство на них должно караться как покушение на наш общественный строй. Демократия и сво­бодное хозяйство находятся в такой же логической связи, как диктатура и государственное хозяйство.

Осуществлять стремление к подъему благосостояния значит отказаться от недобросовестной политики, которая предпочитает кажущиеся успехи подлинному прогрессу. Тот, кто подходит к этому вопросу всерьез, должен быть готов энергично противодействовать любым посягательствам на устойчивость нашей валюты. Социальное рыночное хозяйст­во немыслимо без последовательной политики сохранения валютной устойчивости. И только этим путем можно предот­вратить обогащение отдельных кругов населения за счет других.

Подобные попытки неоднократно имели место как раз в недавние времена. Можно, например, упомянуть соглаше­ния социальных партнеров, уже приведшие к тому, что рост заработной платы обогнал развитие производительности. Это нарушает принцип стабильности цен. Не в меньшей степени виновны и предприниматели, которые из-за роста заработ­ной платы или из эгоизма ищут выхода в увеличении цен. Вина переходит в преступление, когда кто-либо сознательно захочет способствовать развитию инфляции, чтобы облег­чить себе таким образом выплату полученных кредитов. Я далек от того, чтобы высказывать подобные подозрения. Тем более, что вряд ли кто-либо может усомниться в том, что подобная попытка привела бы к политической катастрофе.

Поэтому профсоюзы должны подумать, к чему ведет их «активная политика заработной платы», если она должна вызвать повышение цен; не играют ли они на руку безответ­ственным спекулянтам. Реакция немецкого народа даже на незначительный рост цен в недавнем прошлом выразилась немедленно в резком падении сбережений. Так в июле 1955 года взносы превышали выплаты на 188, 1 млн. н. м., тогда как в июле 1956 года выплаты превысили взносы на 109 млн. н. м. И только энергичные мероприятия федерального правительства смогли остановить эту опасную эволюцию.

Подобная порочная эволюция таит в себе не только эко­номические опасности, но и социальные и политические. Продумав это до конца, мы должны были бы придти к выво­ду, что устойчивость валюты следует включить в число ос­новных прав человека и что каждый гражданин вправе требовать от государства ее сохранения.

Дорогостоящие Пирровы победы

Но эти принципы можно осуществить на практике толь­ко в том случае, если общественное мнение готово поставить их выше всех эгоистичных частных интересов. Нужно ли еще доказывать как опасны для демократии стремления действо­вать с позиций силы и добиваться таковых. Не надо даже быть пессимистом, чтобы признать, что многие демократии переживают в этом отношении серьезный кризис. Во всяком случае проблема места, которое должны занимать организо­ванные групповые интересы в общей народной и государст­венной структуре, далека от удовлетворительного разреше­ния. Именно тот факт, что проблема эта не решена, приво­дит к тому, что все новые и новые группы требуют от на­родного хозяйства больше, чем оно в состоянии дать. Все достигнутые таким путем успехи обманчивы, это - Пирровы победы. Каждый гражданин платит за них в виде легкого повышения цен, платит ежедневно и ежечасно, буквально марками и пфеннигами.

Не утешение, а скорее позор, что эти сомнительные ус­пехи достигаются, главным образом, за счет слоев населения, которые в силу социологических причин, не могут защищать свою точку зрения подобными же методами массо­вого воздействия. Недавние повышения цен произошли поч­ти исключительно потому, что повсюду люди действовали вопреки здравому разумению и пренебрегали предостереже­ниями и увещеваниями не терять чувства меры.

Думая о том, чтобы обеспечить нашему молодому де­мократическому государству твердое будущее, давно пора вернуться на путь нравственных ценностей. Когда мы выдви­гаем такое требование, то в нем сливаются в некое единство как экономическая, так и общественная политика. В середи­не двадцатого века экономическое процветание теснейшим образом связано с судьбой государства, как и наоборот - признание каждого правительства и каждого государства непосредственно связано с успехом или неудачей их эконо­мической политики. Такая взаимозависимость политики и экономики делает недопустимым мышление замкнутыми ка­тегориями. Творец экономической политики должен чувст­вовать свои обязательства по отношению к жизни демокра­тического государства, человек политики должен признавать огромное значение экономики народов и поступать в соот­ветствии с этим.

Социальное рыночное хозяйство, которое имеет место в ГФР, может требовать того, чтобы политики считались с ним, как с важным фактором, который определяет и выражает строительство нашего демократического государства. Эта экономическая политика сумела в кратчайший срок про­вести беспрецедентную в истории восстановительную работу. С помощью этой политики нам не только удалось дать рабо­ту и пропитание населению, которое увеличилось на одну четверть, но и поднять благосостояние этих людей на такой уровень, который превосходит уровень лучших предвоенных лет. Социальное рыночное хозяйство пошло трудным, но че­стным путем восстановления. Но именно благодаря этому ему удалось заново завоевать доверие всего мира.

Каково же было исходное положение, когда 2 марта 1948 года я был избран директором Хозяйственного управле­ния в Экономическом совете Объединенной экономической зоны во Франкфурте? Этот период перед денежной рефор­мой я охарактеризовал, много лет спустя, в моем выступле­нии в Антверпене 31 мая 1954 года:

«Это было время, когда большинство людей не хотело верить, что опыт валютной и экономической реформы может удаться. Это было то время, когда мы в Германии занимались вычислениями, согласно кото­рым на душу населения приходилось раз в пять лет по одной тарелке, раз в двенадцать лет - пара ботинок, раз в пятьдесят лет - по одному костюму. Мы вычисляли, что только каждый пятый младенец может быть завернут в собственные пеленки, и что лишь каждый третий немец мог надеяться на то, что он будет похоронен в собственном гробу. По­следнее казалось действительно тем единственным, на что мы еще могли надеяться. Мысль о том, что на основании подсчетов сырья и при помо­щи других статистических данных можно определять судьбу народа на многие годы вперед, свидетельствовала лишь о бесконечной наивности и ослепленности тех, кто был рабом экономического планирования. Эти сторонники механистичности и дирижизма не имели ни малейшего пред­ставления о том прорыве динамической силы, который должен был про­явиться у народа, как только он смог заново осознать свое собственное достоинство и высокую ценность свободы».

Я неизбежно испортил бы читателю настроение, если стал бы дотошно воссоздавать картину положения до валют­ной реформы. Поэтому я ограничусь лишь несколькими ука­заниями для уяснения нашего исходного положения. Первый индустриальный план, который был выработан на основании Потсдамских решений от 2 августа 1945 года, стремился свести объем немецкой промышленности к уровню, который составил бы всего 50-55% уровня 1938 года, или примерно 65% уровня 1936 года, притом для оценки этого плана сле­дует еще учесть, что количество населения тем временем значительно возросло за счет потока беженцев. Но этот план не смог быть осуществлен уже потому, что оказалось невоз­можным создать экономическое единство Германии.

Второй промышленный план, который был введен анг­лийским и американским военными управлениями для их зон оккупации 29 августа 1947 г., давал так называемой двойной зоне право восстанавливать свою промышленность в полном объеме 1936 года, но и этот план был связан с раз­личными, касающимися частностей, ограничениями. Но тем временем производственная мощность промышленности, ко­торой мы могли еще располагать, упала настолько, что со­ставляла лишь 60% ее мощности 1936 года.

Инфляция при замороженных ценах парализует экономику

И действительно, общая промышленная продукция Объ­единенной экономической области достигла в 1947 г. лишь 36% ее объема в 1936 году. Эту мрачную картину можно было наблюдать также и по отдельным секторам хозяйства. Достаточно себе представить, к примеру, что в свое время текстильное производство составляло лишь одну седьмую се­годняшней продукции.

Промышленное производство Объединенной экономической области (1936 г. = 100)

	1946 г.	1947 г.
Вся промышленность	33	39
Уголь	51	65
Железо и сталь	21	25
Цветные металлы	18	24
Химические продукты	43	43
Нерудные ископаемые	31	33
Транспортные средства	17	19
Электротехника	36	65
Точная механика и оптика	30	30
Текстильные изделия	20	28
Кожа и обувь	26	27
Каучуковые изделия	34	40
Целлюлоза и бумага	20	21

[Источник: «Экономическое управление», издание Экономического управления Объединенной экономической области, июнь 1948 г.]

Несостоятельность попытки остановить в послевоенные годы инфляцию путем замораживания цен и направляемого хозяйства становилась все более очевидной. Инфляция была вызвана теми в высшей степени сомнительными методами, при помощи которых проводилось финансирование военной промышленности с 1933 до 1939 года, а также военными расходами, которые обошлись примерно в 560 миллиардов рейхсмарок. Мы переживали явление инфляции при заморо­женных ценах. Всякое административное управление хозяй­ственной жизнью становилось невозможным ввиду переиз­бытка денежных знаков. Товарообмен осуществлялся, минуя обычно нормальный путь регулярной оптовой и розничной торговли. Все увеличивающиеся запасы товаров задержива­лись заводами для хранения на складах, поскольку они не могли служить - путем обмена («компенсации») - дальней­шему поддержанию сокращенного в своем объеме производ­ства. Мы вернулись к состоянию примитивного натурального обмена. Общий индекс производства (не считая строитель­ства) достигал в первом полугодии 1948 года лишь примерно 50% производства 1936 года. Это дало повод проф. Репке заявить в начале 1948 г., что Германия уничтожена и приведена в хаотическое состояние в такой степени, что никто, не будучи очевидцем происходящего, не может себе этого пред­ставить.

Естественно, что подобный разгром вызвал оживленный спор о методах, при помощи которых следовало преодолеть возникший хаос. В этом споре проявилось все, что угодно, кроме пресловутого единения, о котором принято говорить, что в нем заключается сила. В Западной Германии шла оже­сточенная борьба между сторонниками планового и свобод­ного рыночного хозяйства, приковывавшая внимание не только немцев, но и западных союзников. Одна из следующих глав этой книги «Рыночное хозяйство побеждает плано­вое хозяйство» - дает представление о ходе этой борьбы. Немецкие сторонники планового хозяйства склонялись в данных условиях к тесному сотрудничеству с оккупацион­ными властями британской оккупационной зоны, которые должны были следовать указаниям тогдашнего лейборист­ского правительства, переживавшего в то время расцвет сво­их экспериментов в области планового хозяйства. Либераль­ные же политики Западной Германии скорее тяготели к «американцам». Поэтому отнюдь не случайно, что Виктор Агартц руководил в Миндене Центральным управлением хо­зяйства, в то время как я принял, по специальному желанию американских оккупационных властей, должность министра хозяйства в созданном в октябре 1945 года баварском пра­вительстве.

Исключительно благоприятная возможность

В середине 1948 г. немцам представилась, наконец, иск­лючительно благоприятная возможность - увязать валют­ную реформу с решительной реформой всего хозяйства, прек­ратить бессмысленное перенапряжение человеческих сил, которое было вызвано хозяйственным администрированием, чуждым понимания реальной действительности. Эта система, одинаково вредная как для промышленности, так и для каждого потребителя - заслуживала лишь того, что быть бесславно похороненной. Лишь немногие еще сознают сегод­ня, сколько потребовалось мужества и готовности принять на себя ответственность, чтобы сделать этот шаг. Некоторое время спустя двумя французами - Жаком Рюефф и Андрэ Пьетр - об этом единстве хозяйственной и валютной рефор­мы было высказано следующее суждение:

«С совершенной неожиданностью исчез черный рынок. Витрины были забиты товарами, дымились фабричные трубы и улицы были за­полнены грузовиками. Вместо мертвой тишины развалин повсюду раздавался шум стройки. Уже размер восстановления вызывал удивление, но еще большее удивление вызывала его неожиданность. Это восстановление началось во всех отраслях хозяйственной жизни точно в день валютной реформы. Только очевидцы могут рассказать о том мгновенном действии, которое оказала валютная реформа на заполнение складов и богатство витрин. Со дня на день стали наполняться товарами магазины и возоб­новлять работу заводы. Еще накануне немцы бегали бесцельно по горо­ду, чтобы разыскать дополнительно какие-нибудь жалкие продукты пита­ния. А на следующий день мысли их уже концентрировались лишь на том, чтобы заняться производством этих продуктов питания. Накануне на лицах немцев была написана безнадежность, на следующий день целая нация с надеждой смотрела в будущее». [(Из книги «Хозяйство без чудес» - "Wirtschaft ohne Wonder", 1953, Eugen-Rentsch-Verlag, ErIenbach/Zurich).

В самом деле, введение рыночного хозяйства в Германии, это почти единственное в своем роде историческое событие, было осуществлено при помощи нескольких немногих зако­нов и ценой бескомпромиссной решимости. Воля к созданию чего-то совершенно нового нашла свое выражение в «Вестнике законов и распоряжений Экономического совета Объ­единенной хозяйственной зоны» от 7 июля 1948 г. На пло­хой, ныне уже пожелтевшей бумаге «дореформенного» каче­ства был отпечатан «Закон о принципах хозяйственной струк­туры и политике цен после валютной реформы» от 24 июля 1948 г. Этот закон давал директору Хозяйственного управ­ления право одним махом выбросить в мусорный ящик сотни всяких предписаний, которые регулировали экономическую жизнь и цены. Мне было поручено, в рамках указанных принципов, «провести необходимые мероприятия в области экономической жизни» и «определить в отдельности те това­ры и те виды труда, которые следует освободить от действия предписаний по регламентации цен». Для меня это означало: как можно скорее устранить возможно большее количество предписаний по регламентации народного хозяйства и цен.

Уже на следующий день было опубликовано «Распоря­жение, касающееся образования цен и контроля цен после валютной реформы», в связи с чем десятки предписаний, ре­гулировавших цены, потеряли свою силу. При этом мы при­бегли к единственно возможному методу - мы отказались от перечисления всего того, что теряло силу и точно обозначили лишь все то, что еще должно было оставаться в силе. Таким образом, был сделан огромный шаг в направлении к цели, которой является освобождение хозяйства от непосредствен­ного воздействия бюрократии. Выступая на партийном съез­де Христианско-демократического союза британской зоны в Реклингхаузене 28 августа 1948 года, я пояснил эти меро­приятия следующими словами:

«Дело совсем не обстояло так, что поступая разумно, мы распола­гали возможностью свободного решения. То, что мы должны были сде­лать при тогдашних условиях, это - снять оковы. Мы должны были быть готовы к этому, чтобы наконец снова возродить нравственные принципы в нашем народе и положить начало оздоровлению нашего общественного хозяйства.

Тот поворот в экономической политике, который был совершен переходом от принудительно-направляемого хозяйства к рыночному, озна­чает много больше, чем экономическое мероприятие в узком смысле этого слова. Нет, мы поставили нашу общественно-экономическую и со­циальную жизнь на новые основания и указали ей путь вперед. Мы должны были отречься от нетерпимости, которая через духовную несвободу ведет к тирании и тоталитаризму. Мы должны были прийти к такому по­рядку, при котором устремленность к целому была бы осмысленной, органической, основывалась бы на добровольном подчинении и руково­дилась сознанием ответственности».

Широкая общественность так никогда полностью и не осознала, что разыгрывалось за кулисами этого перехода к свободному рыночному хозяйству. Приведу лишь один при­мер: строгие предписания американских и английских конт­рольных инстанций предусматривали необходимость пред­варительного разрешения для каждого изменения предписа­ний, касающихся цен. Союзники, правда, не учли того, что кому-нибудь может придти в голову не изменить, а отменить распоряжения, регулирующие цены. Союзники не ожидали, что немец сможет проявить столько смелости через столь короткий срок после окончания войны, - это не укладыва­лось в категории мышления оккупационного управления вскоре после одержанной полной победы. Мне помогло то, что генерал Клей, пожалуй, самая сильная личность среди членов Верховной комиссии, поддерживал меня и прикрывал своим авторитетом мои распоряжения. Ценообразование не­мецких потребительских товаров и важнейших продуктов питания было таким образом изъято из-под контроля союзников. Правда, этот первый успех еще не означал, что в дальнейшем союзники откажутся от попытки оказать влия­ние на восстановление немецкой экономики согласно их представлениям. Именно в последующее время один кон­фликт сменял другой. Расхождения касались демонтажей, сокращения налогов, свободы промыслов, ценообразования при перепродаже, устройства профессиональных центров, реорганизации по-новому нашей внешнеторговой политики и т. п.

Эти критические замечания, однако, не могут и не дол­жны умалить то чувство благодарности, которое испытывает федеральное правительство и весь немецкий народ к США и его гражданам за помощь по плану Маршалла. Эта широкая и даже великодушная помощь, оказанная в рамках плана Маршалла и смежных с ним программ, превысила за время с апреля 1948 г. по конец 1954 г. сумму в полтора миллиарда долларов. К этому следует прибавить те существенные по­ставки, которые мы получали еще до начала плана Маршал­ла из средств GARIOA и размер которых с 1946 по 1950 год выражается в сумме в 1, 2 миллиарда долларов.

Всеобщая забастовка против рыночного хозяйства

В истории немецкой экономики одной из самых драма­тических эпох было в особенности второе полугодие 1948 года. Происходила борьба между идеей освобождения ры­ночного хозяйства и упорствующими силами принудительно-направляемого хозяйства. Правда, некоторые обстоятельст­ва экономического положения и не способствовали тому, чтобы вызвать решительное и безусловное доверие к пра­вильности такого прорыва к экономической свободе. В пер­вые месяцы после реформы индекс цен повсеместно значи­тельно возрос. Почти бесполезно было повторно напоминать, что несмотря на то, что 18 июня 1948 года и существовали официально установленные, сравнительно низкие цены, но товаров по этим ценам тогда не было, и что ныне уплачивае­мые цены в немецких марках представляли собой лишь незначительную долю размера соответственных цен в рейхс­марках, которые уплачивались на черном рынке в месяцы перед валютной реформой.

Самой важной задачей было не дать себя смутить этой бурной неразберихой и остаться твердым даже тогда, когда профсоюзы призвали - 12 ноября 1948 г. - ко всеобщей забастовке, чтобы при помощи такой решительной меры по­кончить со свободным рыночным хозяйством. В Экономиче­ском совете царило смятение. Почти во всех письменных столах Хозяйственного управления - руководитель которого так решительно боролся против направляемого хозяйства и предписанных цен - тайком лежали наготове новые вариан­ты только что отмененных распоряжений. Само Хозяйствен­ное управление усомнилось в правильности положений, ко­торые защищал его руководитель.

В конце августа 1948 года я заявил следующее:

«Я остаюсь при своем мнении и будущее покажет, что я был прав. Маятник цен сейчас повсюду нарушил границы нравственного и допу­стимого. Это произошло под давлением факторов, которые увеличивают себестоимость продукции, и под влиянием опьянения, вызванного теми деньгами, которые были выданы на каждого человека при валютной ре­форме в обмен на старые деньги. Но скоро наступит время, когда конкуренция заставит цены вернуться в нормальное состояние, - а именно, к тому, которое обеспечивает наилучшее взаимоотношение между зара­ботками и ценами, между номинальным доходом и уровнем цен».

Казалось, что мое тогдашнее заявление совершенно не соответствовало положению вещей, и я получил репутацию неисправимого оптимиста. Когда же несколько месяцев спу­стя факты доказали, что я был прав, - меня «произвели» в современного экономического пророка.

Оправдало ли развитие жизни то, что я предвидел?

После реформы казалось, что наша экономика столкну­лась с такой готовностью покупателя к потреблению, кото­рая, казалось, никогда не кончится, - царило поистине без­граничное желание восстановить утраченное. Столь же силь­ной была потребность восстановить и восполнить утерянное и недостающее и во всех отраслях хозяйства. В жилищном строительстве накопились требования, которые, казалось, не­возможно будет удовлетворить, принимая во внимание воен­ные разоружения, а также необходимость разместить восемь миллионов беженцев. Если в первые дни после валютной ре­формы казалось, что спрос и предложение взаимно выравненны, то очень скоро эта картина изменилась. Припрятывание товаров, нравственно предосудительное, о котором так мно­го говорилось, в кратчайший срок отошло в прошлое. Как для предпринимателя, так и для потребителя деньги снова приобрели свое прежнее значение. В этом отношении оказа­лось правильным, что снабжение предприятий деньгами было подвержено сознательному ограничению. Торгово-промыш­ленные предприятия были вынуждены спешно предлагать по­купателю текущую продукцию и ликвидировать имевшиеся на складах товары.

Борьба за крепкие нервы

Все больше разрасталось тогда возмущение против при­прятывания товаров, которое уже стало для всех очевид­ным, хотя вдумчивые люди давно уже знали об этом. И нужно было иметь некоторое мужество для того, чтобы вы­сказать то, что экономически было разумно:

«Вы знаете, что меня упрекают в том, будто я - «ангел-хранитель» тех, кто припрятывает товары. Подобная клевета меня не затраги­вает. Припрятывание, как индивидуальное мероприятие, вызывает мое презрение. Но я считаю себя обязанным указать на то, что радикальное опустошение складов нашей экономики с необходимостью привело бы к тому, что освобожденная валютной реформой покупательная способность натолкнулась бы на пустоту. В таком случае валютная реформа с первого же дня оказалась бы обреченной на провал, или нам пришлось бы снова закабалить народ под проклятие экономической бюрократии с помощью государственного направляемого хозяйства и устанавливаемых государством цен. Ведь необходимо учесть, что «припрятывание» как та­ковое, то есть как явление народного хозяйства, было неизбежным фе­номеном в проведении самой валютной реформы, с которым надо было считаться, когда мы ее задумывали. Нечестно возмущаться, когда нам доподлинно известно, что если бы у нас не было этих запасов в резуль­тате «припрятывания», то всей валютной реформе, быть может, суждено бы было провалиться».

Трудности имели ясно различимую причину. Текущие заработки, как и те деньги, которые были выданы при рефор­ме на каждого человека, так и сбережения, которые были переведены из рейхсмарок в немецкие марки (последние две суммы вместе достигали 3,5 миллиардов нем. марок) - все это хлынуло немедленно и исключительно в потребление. Безвременно умерший в 1950 г. близкий мой сотрудник Леонхард Микш отмечал в октябре 1948 г., что для наступившего после валютной реформы развития характерно значительное увеличение количества денег, на которое немецкие инстан­ции не имели никакого влияния. Вот что он писал:

«Пора обратить внимание общественности на этот факт, который находится в резком противоречии с ожиданием решительного оздоровления, купленного исключительно тяжелыми жертвами тех, кто делал сбережения. Если после стабилизации 1923 г. в течение ближайших месяцев общее денежное обращение возросло примерно на 90% - с 1488 миллионов на 30 ноября до 2824 миллиона на 31 марта 1924 года - то в 1948 году оно возросло за три с половиной месяца - 30 июня по 15 октября - на 156%: с 2174 миллиона на 5560 миллионов». [2]

Количество денежных знаков, бывших в обращении, возросло к 31 декабря 1948 года даже до 6,641 млрд. марок (включая Берлин). Естественным последствием такой текуче­сти денег было то, что спрос должен был расти быстрее пред­ложения - тем более, что ввиду недостатка импортного сырья предложение не было еще достаточно гибким. К тому же с возрастающей текучестью средств побуждение ликвиди­ровать запасы складов уже не было столь велико. Даже то обстоятельство, что освобождения хозяйства было достаточ­но для того, чтобы производство возросло с середины до конца 1948 г. в среднем на 50% - это само по себе уже удивительный успех рыночного хозяйства - не могло помешать тому, что цены осенью 1948 г. поднялись довольно сильно.

Многие поэтому склонялись к тому, чтобы отречься от тех свобод, которые мы себе незадолго перед тем снова за­воевали. На такой соблазн можно было ответить лишь сле­дующим образом:

«Или мы потеряем нервы и поддадимся злобной, демагогической критике и тогда мы снова окажемся в состоянии рабства. Тогда немцы снова потеряют свободу, которую мы им столь счастливым образом вер­нули, тогда мы снова вернемся к централизованному экономическому планированию, которое постепенно, но неотвратимо приведет нас к при­нудительной хозяйственной системе, к хозяйству бюрократических учреждений и, наконец, к тоталитаризму». [1]

Развитие цен, действительно, внушало беспокойство. К концу года все цены, сравнительно с июнем 1948 года, значи­тельно возросли.

Общий индекс цен промышленных товаров

Стоимость жизни (1938 = 100)

1948	(1949 = 100)	Питание	Одежда	Хоз. принадлeжности	Отопление и освещение
Июнь	91	142	201	189	105
Сентябрь	101	147	244	202	115
Декабрь	104	168	271	211	119

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Но, как часто бывает в экономике, то, что было непо­пулярно, а в данном случае даже то, что было отрицатель­ным в социальном отношении, имело, с точки зрения эконо­мической, свою положительную сторону. Весьма возможно, что эти исправления цен частично превысили меру не­обходимого в смысле приспособления к изменившейся себе­стоимости - в результате чего производители естественно получили значительный доход. Это вызвало раздражение и привело к искажению в оценке социальной перспективы. Но эти доходы были лишь в самой незначительной доле исполь­зованы на личные нужды производителей - они заменили капитал, который должны были бы дать новые сбережения и который в то время еще не мог быть полностью реализо­ван. Капитал же из старых сбережений был в весьма значи­тельной степени уничтожен валютной реформой. Можно, конечно, критиковать такой способ капиталообразования, но в свое время он послужил фундаментом для воссоздания потерянных или уничтоженных капитальных ценностей.

Ложный курс в налоговой политике

Вынужденность такого развития все же привела к тому, что в этот первый период после реформы продукция смогла значительно возрасти, и что население могло поместить свой возрастающий доход в товары. Эта необходимость инвести­ровать средства, которая проводилась через соответствующее установление цен, нашло свое отражение и в налоговой поли­тике. Вместо действительного снижения налогов закон воен­ного управления за №64 от 20 июня 1948 г. предусматривал относительно широкие возможности списывать налоги и пользоваться целым рядом других послаблений.

Когда налоговая политика снова была передана в не­мецкие руки, это общее направление налогового законода­тельства было сохранено. Постоянно выдвигались новые ме­роприятия, которые должны были побудить людей к уча­стию в капиталовложениях. Законодательство стремилось также побудить людей к сверхурочной работе - заработок за сверхурочную работу оставался свободным от налогового обложения. Эти мероприятия представляли собой прекрасное добавление к тому радостному чувству, которое люди, нако­нец, снова стали испытывать при мысли о работе, так как вознаграждение, которое они получали за свой труд, давало им возможность приобрести что-то реальное и устраивать жизнь свободно, по своему желанию.

Достаточно просмотреть статистику, показывающую, по категории рабочих в промышленности, количество рабо­чих часов за неделю, чтобы убедиться в последствиях проис­шедших перемен. Появившаяся вновь радость труда очень скоро привела к удлинению рабочего времени - лишь сов­сем недавно мы отметили некоторую тенденцию к его сок­ращению. За период с 1949 г. производительность экономики выросла более, чем на 60%, что позволило приступить к сок­ращению рабочего времени, которое, несомненно, желательно с социальной точки зрения. Но такое сокращение должно происходить спокойно и постепенно, чтобы с этой стороны не возникло угрозы для общего показателя продуктивности народного хозяйства и для стабильности валюты.

Недельное рабочее время (выражено в часах, работа в шахтах не принята в расчет)

Год	Мужчины	Женщины	Все рабочие промышленности
1947	39,8	36,1	39,1
1948	43,0	40,0	42.4
1949	47,3	43,8	46,5
1950	49,1	45,5	48,2
1950	49,0	45,2	48,0
1952	48,5	44,7	47,5
1954	49,5	45,9	48,6
1956	49,0	45,5	48,0

(Источник: Федеральное статистическое бюро. Цифры, включая первые данные за 1950 год, относятся к Объединенной экономической зоне, начиная со вторых показателей за 1950 год - ко всей территории Германской Федеративной Республики)

Казалось бы, что здесь налоговая политика является правильным восполнением всей системы экономики. Но в действительности развитие налогового законодательства по­шло по пути, который в дальнейшем нередко приводил и к конфликтам с экономической политикой: иными словами, налоговая система подчас становилась средством, при помо­щи которого государство часто предоставляло преимущества и льготы или же которым оно пользовалось нежелательным образом, чтобы оказать влияние на экономику.

Возвращаясь еще к вопросу о повышении цен, нужно отметить, что значительную опасность для того времени представляло собой сокрытие денег. Количество денег, нахо­дившихся в обращении, все время пополнялось из непрекра­щающегося потока государственных денежных выпусков. По­сле 8 августа 1948 г. был отменен, ощущавшийся как очень тягостный, запрет предоставления кредитов из текущих бан­ковских счетов, благодаря чему краткосрочный банковский кредит снова получил возрастающее значение.

Это указание не носит характера критики, ибо необхо­димость этих мероприятий для народного хозяйства стала несомненной. Таким путем объем кредитов тем временем возрос с 1,4 миллиарда в конце июля 1948 г. до 3,8 миллиар­да в конце октября и до 4,7 миллиарда немецких марок к концу года. В течение последующего года краткосрочные ссуды возросли еще на 5,1 миллиарда. Открывшаяся возмож­ность получения кредитов способствовала, естественно, то­му, что появилось желание придерживать товары на складах, так как частным предприятиям это казалось выгодным в связи с намечавшимся повышением цен. Такою была ситуа­ция осенью 1948 года, и она была далеко не благоприятной.

Цены понижаются

Оптимизм, над которым сначала смеялись, оказался, однако, вполне оправданным реализмом: в первом полугодии 1950 г. уровень цен в розничной торговле был на 10,6% ни­же, чем в первом полугодии 1949 г. В силу этого Западная Германия перестала принадлежать к числу тех государств, которые, казалось бы примирились с политикой беспрерывно растущих цен. Сравнение международных данных о дальней­ших изменениях в стоимости жизни показывает, что эту «твердую» политику можно было продолжать и в последую­щие годы (1954-1956 гг.), несмотря на вызванный корейской войной кризис и высокую конъюнктуру:

Индекс стоимости жизни (1950 = 100)

	ГФР	Норв.	Швец.	Вели кобр.	Франц.	Итал.	США	Швейц.	Нидерл
Средняя за 1952 г.	110	126	125	119	131	114	110	108	101
Средняя за 1956 г.	113	141	138	137	133	129	113	110	108
Июнь 1957 г.	115	145	144	142	134	131	117	112	120

(Источник - Федеральное статистическое бюро).

Совершенно очевидно, что экономическая политика взя­ла тогда курс, влияние которого явно ощущается по сей день. Наряду с преимущественно положительными последствиями этого курса, он оказал также влияние на изредка появлявшиеся переизбытки платежных балансов. Но каким образом осуществился этот поворот, многим казавшийся сенсацион­ным, основы и начала которого были заложены той полити­кой, которая была принята на стыке 1948-1949 годов?

Существенным элементом стабилизации была, несом­ненно, политика в области зарплаты; эта политика первона­чально - несмотря на значительную еще безработицу - не следовала по пути, по которому шло повышение цен. Огра­ничение зарплаты оставалось еще в силе, хотя этот принцип и несовместим со свободным рыночным хозяйством. Вполне последовательно было поэтому издание закона об отмене ограничений зарплаты от 3 ноября 1948 года. Лишь бла­годаря этому закону профсоюзы снова получили свободу действия. Между прочим и это было бы немыслимо, если последовательная отмена направляемого хозяйства не имела бы места.

Политика в области заработной платы, которую прово­дили профсоюзы, была относительно сдержанной, несомнен­но, также в силу того, что попытка сорвать и ликвидировать новую экономическую политику путем всеобщей забастовки 12 ноября 1948 года полностью провалилась. В этот день общественное мнение дало понять руководству проф­союзов, что последнее находится на ложном пути, пытаясь вести непримиримую борьбу со свободным рыночным хо­зяйством.

Трудящиеся уже поняли, разобравшись в сложности происходившего, в сколь сильной степени начавшееся тогда развитие, несмотря на некоторые тягостные затруднения, все же в конечном итоге идет им на пользу.

Все обвиняют друг друга

Нужно признать, однако, что не одни только профсою­зы в то время выступали с резкой критикой. Достаточно заглянуть в газеты того времени, чтобы убедиться в этом. Страну как бы захлестывал пессимизм. Вот всего несколько газетных заголовков в качестве примера: «Цены невозможно догнать». «Эрхард исчерпал свою мудрость». «Хаотическая картина цен». «Специалисты-экономисты - за возврат к направляемому хозяйству» и т. п.

Быть может, еще более опасным было то положение, что даже в среде самих участников хозяйственной жизни нача­лись взаимные обвинения. Каждый пытался приписать вину своему партнеру - промышленность обвиняла торговлю, тор­говля - промышленность, городские жители обвиняли сель­ское население и наоборот. Тут могла быть только одна ли­ния поведения - во что бы то ни стало оставаться стойким! Эту исключительную историческую ситуацию стоит запечат­леть, ибо на основании всего опыта можно по справедливо­сти утверждать, что ни одно правительство и ни один парла­мент позже не смогли бы проявить необходимую выдержку, чтобы ввести и сохранить систему свободного рыночного хо­зяйства.

Тем временем заработная плата всех рабочих за один рабочий час поднялась с 0,99 нем. марок в июне 1948 года до 1,13 нем. марок в декабре 1948 года. Это было, конечно, зна­чительное повышение, но оно не выходило за рамки общего повышения производительности. Ни на каких других соот­ношениях нельзя более убедительно показать все благотвор­ное действие реформы, как на росте продукции за один ра­бочий час. Показатели производства поднялись с 62,8% (ба­зис 1936 г.) в июне 1948 г. до 72,8% в декабре и до 80,6% в июне 1949 г. - то есть примерно на 30% в течение одного года с момента начала валютной реформы (см. таблицу).

Валютная и экономическая реформы повышают продуктивность

Показатель продукции за рабочий час

1936 = 100

1948*
Июнь	= 62,8
Сентябрь	= 72,4
Декабрь	= 72,8
1949
Март	= 78,5
Июнь	= 80,6
Сентябрь	= 82,1
Декабрь	= 82,7
1950
Март	= 87,7
Июнь	= 90,0
Сентябрь	= 98,0
Декабрь	= 93,6
1951
Март	= 100,2
1950 =100	ежегодный прирост
1949 = 90,3
1950 = 100,0	+ 10,7%
1951 = 108,2	+ 8,2%
1952 = 112,3	+ 3,8%
1953 = 119,2	+ 6,1%
1954 = 126,0	+ 5,7%
1955 = 133,8	+ 6,2%
1956 = 139,1	+ 4,0%

* Только британская и американская зоны.

(Источники: Федеральное правительство и Федеральное статисти­ческое бюро).

Поздней осенью 1948 г. Банк немецких земель посчитал возможным применить впервые традиционные мероприятия эмиссионных банков. Банк одновременно повысил минималь­ный резерв с 10 до 15% и ограничил переучет теми случая­ми, когда банковский акцепт служил финансированию внеш­ней торговли или закупке сырья, или же когда это было не­обходимо в порядке следования установленной правитель­ством продовольственной политики. В ходе этих мероприя­тий, начавшихся 1 декабря 1948 г., кредитным учреждениям было предложено сократить объем кредитов по возможности до того размера, который они имели в конце октября 1948 г.

Кроме этих мероприятий Банка немецких земель, сдер­живающее влияние стали проявлять также еще и другие факторы: в связи с выплатой в конце сентября 1948 года при­читавшейся на душу населения второй квоты новых денег (немецких марок) кончился приток денег, выпускаемых в порядке финансового суверенитета государства. Переключение старых вкладов в рейхсмарках закончилось к концу года. Новое обстоятельство в то время оказало нам помощь (оно и до сих пор занимает наше внимание): официальные госу­дарственные бюджеты впервые могли показать в последнем квартале 1948 года некоторые излишки, что имело положи­тельные последствия в смысле противодействия инфляцион­ным тенденциям.

Из того духа свободы, который нашел свое наиболее ясное выражение в отказе от принудительно-направляемого хозяйства, родилось также и стремление привести в порядок государственный бюджет путем систематического сокраще­ния расходов. 28 июня было издано постановление об обес­печении валюты, упрочении государственных и общественных финансов. Согласно этому постановлению администра­ции было запрещено набирать новых служащих и повышать оклады, служебные поездки были сведены до минимума. Это распоряжение, несомненно, отражало благие намерения, но нужно сказать, что его предписания были осуществлены только в Хозяйственном управлении, которое в то время об­служивалось весьма многочисленным персоналом. Когда я принял руководство Хозяйственным управлением, располо­женным в городе Хёхст, в этом учреждении, вместе с его спе­циальными отделами, было две с половиной тысячи служа­щих. К 1949 году удалось сократить количество служащих до 1647 человек.

Каталог уместных цен и программа широкого потребления

Попытки Хозяйственного управления стабилизировать цены нашли свое отражение в периодической публикации каталога уместных цен. Этот каталог, выработанный совме­стно с торгово-промышленными кругами и профсоюзами, должен был определять, какие цены, при правильной кальку­ляции, должны были почитаться уместными для отдельных предметов потребления. Первый каталог цен, опубликован­ный 11 сентября 1948 г., указывает, в частности, цену муж­ских полуботинок в размере от 24.50 до 30.00 нем. марок. В это же время вступила в действие и «программа широкого потребления», в процессе которой, к примеру, в августе 1948 года было произведено 700.000 пар обуви по особо точно ис­численным ценам.

Наконец нужно упомянуть «закон против произвольного завышения цен», который вошел в силу 7 октября 1948 г. и до сих пор является объектом оживленных споров в парла­менте. Но, если утверждать, что этот закон был одной из подлинных причин, приведших к наступившему впоследст­вии изменению цен, то это едва ли соответствует действи­тельности, а скорее даже прямо противоречит ей.

Этот счастливый поворот наступил благодаря достиг­нутому экономическому равновесию. Этому повороту способ­ствовало и то, что с конца 1948 г. на мировом рынке намети­лась тенденция к падению цен. Значение имело также то, что благодаря помощи по плану Маршалла значительно улучши­лось снабжение сырьем. И, действительно, с начала 1949 г. сырье и машины стали усиленно поступать на предприятия. В то время, как, например, за первое полугодие 1948 г. стоимость коммерческих и некоммерческих импортных товаров достигла уровня 1,2 млрд. нем. марок, в те же месяцы 1949 г. стоимость этих товаров повысилась уже до 3 миллиардов немецких марок. Все эти факторы значительно способство­вали успеху всего начинания. Таким образом первый период восстановления немецкого хозяйства прошел под знаком уже упомянутой бурной неразберихи в области цен и одновремен­но значительного повышения ставок реальной заработной платы и огромного роста производства.

Быстрый рост производства после денежной реформы

(1936 = 100)	2-ой квартал 1948 г.	4-ый квартал 1948 г.
Вся промышленность (без строительства)	52,1	75,4
Промышленные товары	46,4	68,3
Средства производства	46,6	75,7
Товары ширпотреба	43,4	66,6
Пищевая и пищевкусовая промышленность	55,0	78,8

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Такое корректирование цен в сторону достижения рав­новесия на изменившемся номинальном уровне оказалось нужным и было даже неизбежно. Расхождение же («ножни­цы») между ценами и покупательной способностью потреби­телей стало, наоборот, все сильнее сокращаться в пользу потребителей. В течение нескольких недель картина резко изме­нилась. Потребитель уже не соглашался платить любую це­ну; увеличивалось количество заказов, отмененных из-за не­достатка денег. В газетах появлялись заголовки вроде «Тре­вожные сигналы в секторе товаров ширпотреба» и т. п.; при этом было характерно, что пессимистические прогнозы склонны были теперь обернуться в противоположном направ­лении.

Второй период

В первый период после денежной реформы многие дума­ли, что рост цен будет продолжаться. Затем с такой же страстностью высказывались опасения, что наступит падение цен, которое лишит экономику возможности покрывать свои расходы. Падение цен, которое наблюдалось до начала ко­рейского кризиса, во всяком случае ясно показало потреби­телю несомненное преимущество рыночного хозяйства по сравнению со всеми формами государственного вмешатель­ства в хозяйственную жизнь. Это сознание было бы, конеч­но, еще более сильным, если бы «средний человек» имел возможность провести сравнение цен в Германии с ценами в других странах. В то время, когда в Западной Германии це­ны понижались, в других странах наблюдалось значительное повышение цен:

Стоимость жизни (1950 = 100)

	1949	1950
ГФР	107	100
Франция	90	100
Австралия	91	100
Нидерланды	92	100
Великобритания	97	100
Канада	97	100
США	99	100
Италия	101	100
Швеция	101	100

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Примечательно для этого периода общей стабилизации цен то, что к середине 1950 г. большинство наиважнейших показателей вернулись к исходному уровню середины 1948 года. Индекс стоимости жизни для рабочей семьи, состоящей из четырех человек, в последнем квартале 1948 года был ра­вен 166, средний годовой индекс за 1949 год снизился до 160, а в июле 1950 года упал до 149. Показательное впечатление, вызванное снижением цен, было тем более убедительным, что за тот же отрезок времени зарплата повысилась.

Правда, этот процесс начался уже во втором полугодии 1948 г., но именно 1949 г. представляется в особо сильной мере периодом решительного повышения реальной заработ­ной платы. Но, в отличие от последующих периодов, когда заработная плата начала усиленно расти, для 1949 года ха­рактерно сочетание повышения номинальной зарплаты с по­нижением цен, что влекло за собой решительное улучшение реальной зарплаты. Именно в этом проявляется особенность этого второго периода после валютной реформы середины 1948 года.

Часовая заработная плата промышленных рабочих-муж­чин возросла с 1,22 нем. марки в декабре 1948 года до 1,33 нем. марки в декабре последующего года. В июне 1950 года она была равна 1,36 марки. За тот же период индекс стоимо­сти жизни (при индексе 100 за 1938 год для территории Федеративной республики по потребительской схеме 1949 года) упал со 168 в январе 1949 года до 151 в июне 1950 года. Та­ким образом реальная зарплата промышленных рабочих (то есть соотношение между недельным заработком - брутто и индексом стоимости жизни) возросла в 1949 году на 20,5%.

Эти противоположные тенденции зарплаты и цен под­черкивали самую сущность социального рыночного хозяйст­ва. В то время я постоянно указывал общественности на это развитие, желая разъяснить здесь на конкретных жизненных примерах внутренние законы рыночного хозяйства, опти­мальным или идеальным выражением которого является уве­личение заработка при понижающихся ценах.

Но и этот период не был вполне свободен от трудностей. Кратко были уже отмечены факторы, определявшие собой это развитие: приспособление уровня цен к наличной поку­пательной способности потребителей при одновременном увеличении производства товаров, однако одновременное сдерживание конъюнктуры при помощи излишков казначей­ства; затем - тормозящее влияние распространявшегося в США спада, а также необходимость приспосабливаться в связи с тем, что с осени 1948 года началась либерализация и усиление ввоза.

Эти силы, которые, правда, были пущены в ход созна­тельно, привели к тому, что впервые за полтора десятилетия, на внутригерманском рынке стало снова заметно ощущаться давление международной конкуренции. В этот столь значи­тельный послереформенный период развития промышлен­ность впервые была вынуждена пересмотреть свои произ­водственные планы. Эти планы возникли в изоляции от других стран и носили на себе еще слишком явные следы идеологии автаркии - промышленность должна была снова обратить свое внимание также и на возможности сбыта.

«Король-покупатель»

Давление понижающихся цен привело к явлению, знако­мому немецким потребителям лишь из воспоминаний дале­кого прошлого. Покупатель снова стал «королем», у нас по­явился рынок, лицо которого определял покупатель. Но на­сколько неумелыми, неловкими, были первые попытки по­купателя в этой новой обстановке, которую внезапно созда­ла немецкая экономическая политика! Потребитель стал сдержанным, ибо он, естественно, ожидал, что быть может завтра или послезавтра он сможет закупить еще дешевле. По­купатель снова научился старательно взвешивать любую по­купку. Эта новая установка потребителя была совершенно необходима для нашего дальнейшего хозяйственного разви­тия. Без этой суровой школы нам было бы трудно изгнать из сознания людей столь крепко укоренившуюся психологию «рынка продавцов», для которой стали совершенно чуждыми понятия, характерные для свободного рыночного хозяйства.

Этот заново возникший «рынок покупателей» вызвал естественно определенные последствия. Заметна была несом­ненная сдержанность в готовности к капиталовложениям, целью которых было лишь расширение производственной мощности предприятий. Мышление предпринимателей про­делало эволюцию в том смысле, что оно определялось уже не только соображениями производственной экономики: на первое место стали выдвигаться соображения, связанные с требованиями рынка. Главную роль начали играть капитало­вложения, направленные на рационализацию производства. Многие представления, которые почитались нерушимыми в эпоху «рынка продавцов», оказались теперь неверными и необоснованными.

Статистика роста производительности ясно отражает этот период. С декабря 1948 г. по июнь 1950 г. в Западной Германии производительность рабочего часа возросла с 70,3 до 89,0 процентов (по отношению к 1936 году). Особенно ос­новательная рационализация проводилась, главным образом, в тех отраслях хозяйства, где давление конкуренции стано­вилось особенно ощутимым. Если сравнить, к примеру, результаты роста производительности труда в первом и втором полугодии 1949 года, то за этот короткий промежуток вре­мени можно отметить повышение в текстильной промыш­ленности с 82,2 до 95,7, в обувной промышленности с 69,0 до 75,8 и в строительстве транспортных средств с 49,1 до 65,7 процентов. Показательно, что угольная промышленность, ко­торая в то время еще целиком оставалась вне рыночного хо­зяйства, могла показать улучшение производительности лишь с 61,5 до 62,5%. (100 - показатель производительно­сти одного рабочего часа в 1936 году. Источник: Федераль­ное статистическое бюро).

Едва ли нужно еще указать на то, что только благодаря этим большим успехам в деле рационализации оказалось воз­можным провести упомянутое повышение заработной платы, не подвергая опасности устойчивость цен.

Наследие обманчивой всеобщей занятости

В связи с этим необходимым развитием безработица не­избежно вылилась в очень серьезную проблему. Это послед­ствие, конечно, очень малоотрадное, зачастую стало слу­жить поводом для того, чтобы проклясть новую экономиче­скую политику.

Однако, такая реакция в то же время весьма показа­тельна для недостатка терпения, проявляемого многими людьми по отношению к развитию, которое по необходимо­сти должно быть длительным. Я постоянно подчеркивал, что обеспечением простой, фактической занятости немецкому рабочему и всему немецкому народу в целом еще не будет оказано настоящей услуги. Для обеспечения существования народа нужно было создать верные, постоянные, то есть рациональные места работы.

Безработица того времени выросла из призрачной всеоб­щей занятости, наблюдавшейся перед денежной реформой, и к концу 1948 года достигла цифры в 760.000 человек. Безра­ботица продолжала расти в течение всего 1949 года и увели­чивалась даже в летние месяцы. Число безработных росло из месяца в месяц - с 960.000 в январе до 1,56 миллионов к концу года. Какое это было трудное время для деятеля эко­номической политики, обремененного ответственностью! И, как всегда, снова стали предсказывать крушение моей эко­номической политики.

Рост количества безработных не был бы так велик, если бы не появлялись все новые рабочие руки, особенно из пото­ка беженцев, которые требовали работы. В пылу полемики мои критики забывали, - скорее всего по соображениям партийной политики, - что сами они перед валютной рефор­мой уверенно предсказывали возникновение армии безработ­ных в размере от 4 до 5 миллионов человек. А после денеж­ной реформы они нападали на меня за количество безработ­ных - несравненно меньшее их собственных прогнозов. Без­работица была почти исключительно результатом притока новых рабочих рук. Лучше всего это видно из статистики работающих, которая с конца 1948 года по конец 1949 года отметила сокращение лишь в размере 150.000. В то же время высшая «точка» безработицы, обусловленная «мертвым» се­зоном, в феврале 1950 года показала на 1,2 миллиона больше безработных, чем в конце 1948 года. В глазах специалистов этот огромный приток рабочих рук был свидетельством не­сомненно скорее в пользу свободной экономической систе­мы, чем против нее. А именно этот приток доказывал, како­му множеству жителей в Западной Германии работа снова казалась стоящей, хотя, конечно, и необходимой.

К тому же времени относится и другое чреватое послед­ствиями мероприятие, которое по своему значению, пожалуй, не уступает реформам середины 1948 года. Это был переход к совершенно иной политике во внешней торговле; эта поли­тика сознательно вела немецкую экономику к соприкоснове­нию с международной конкуренцией. Для того, чтобы карти­на была полной, нужно напомнить в этой связи и о прове­денном снижении стоимости немецкой марки. 19 сентября 1949 года была проведена девальвация на 20% и одновре­менно был установлен новый паритет по отношению к дол­лару - 4,20 НМ (вместо 3,33). Это снижение ценности марки нашло свое отражение в развитии внешней торговли.

В заключение необходимо подчеркнуть то особенно зна­чительное обстоятельство, что Федеративная Республика проявила мужество - в процессе начавшегося вслед за Вели­кобританией снижения ценности почти всех европейских валют - провести меньшее снижение, чем Великобритания и Франция и принять на себя, таким образом, отрицательные последствия в предстоящей экономической конкуренции.

Как решительно изменилось положение за те пятнад­цать месяцев, которые прошли с момента, когда первое фе­деральное правительство приняло бразды правления! С ок­тября 1949 года до декабря 1950 года нам удалось утроить экспорт.

Внешняя торговля и девальвация НМ.

Средние и месяц	Вывоз		Ввоз
	НМ	доллары	НМ	доллары
1949 1-3 квартал	326,4	93,2	579,8	177,9
1949 4 квартал	399,3	94,6	875,8	211,7
1950 1 квартал	502,3	118,8	832,3	197,9
2 квартал	596,3	140,6	737,8	175,5
3 квартал	727,3	171,3	939,7	223,3
4 квартал	963,5	229,4	1280,5	304,4

(Источник: Отчет федерального правительства по плану Маршалла за 1949-51 гг.).

Однако, как и следовало ожидать, либерализация внеш­ней торговли привела к столь сильному росту импорта, что, несмотря на увеличение экспорта, баланс внешней торговли оказался пассивным. При этом ввозимые товары предназна­чались не только для удовлетворения растущего потребле­ния, - они были также необходимы в качестве сырья для изготовления продуктов, которые впоследствии можно было бы снова экспортировать. Этот процесс требовал времени и - крепких нервов. К затруднениям, связанным с безрабо­тицей, присоединились, таким образом, заботы, вызванные пассивным балансом нашей внешней торговли. Чисто ком­мерческая (в узком смысле слова) внешняя торговля в 1949 году закончилась пассивным сальдо в размере 158 миллио­нов долларов, а в 1950 году в размере 243 миллионов долла­ров; общий же внешне-торговый баланс показал пассив: в 1949 году 1,114 миллиардов долларов, а в 1950 году - 0,723 миллиарда долларов.

Усиленное предоставление кредитов - универсальное средство от всех бед?

При таком положении вещей министр хозяйства не мог дольше оставаться бездеятельным наблюдателем. Мой диаг­ноз был - внутреннее хозяйство стеснено и испытывает за­труднения, наличные средства производства не использованы оптимальным образом. Правда, индекс промышленной про­дукции возрос с 75,2 в декабре 1948 года до 96,1 в декабре 1949 года (1936 = 100). Принимая во внимание безработицу, можно было думать, что положение внутреннего хозяйства требовало широкого размаха кредитной политики, которой должны были сопутствовать другие мероприятия, направлен­ные на расширение производства. Действительно, повсюду раздавалась критика моей экономической политики, якобы направленной на борьбу с обесценением денег, все требовали расширения кредитов. Но при этом обнаружилось с предельной ясностью, что эти критики все меньше думали о сохра­нении стабильности валюты.

Скоро, таким образом, возник единый хор критиков, ко­торый охватывал круги, начиная от политической оппозиции и кончая западными союзниками, которые в бесчисленных меморандумах также пытались показать преимущество пол­ной занятости перед сохранением стабильности нашей валю­ты. Этот спор возник в середине декабря 1949 г. и продол­жался несколько недель. Поводом для этого спора послужил меморандум федерального правительства, в котором намеча­лись основы дальнейшего развития плана Маршалла.

Сторонники английского тезиса о полной занятости, основанного на идеологии национализированного хозяй­ства, и приверженцы «дешевых денег» и «политики лише­ний» заключили неожиданный союз с американскими чинов­никами Верховной Комиссии, которые, будучи встревожены тем, что импорт значительно превышал экспорт, озабоченно задумывались о приближавшемся конце помощи по плану Маршалла. Таким образом, почти все силы пошли в атаку на немецкое рыночное хозяйство. При этом они забывали, что мы можем достаточным образом укрепить наше поло­жение на мировом рынке только при условии повышения производительности и путем свободной конкуренции при од­новременном обеспечении стабильности валюты. Только при таких условиях могли быть созданы основы для обеспечения снабжения значительно возросшего населения Западной Гер­мании.

Я решительно выступил против принудительного и искусственного расширения объема производства. При этом я должен был примириться с тем, что меня будут обвинять в бездействии - это было тем более забавно, что до сих пор меня постоянно упрекали в чрезмерной активности. Однако для меня не могло быть сомнения в том, что легкомыслен­ная политика роста производства в дальнейшем поставила бы под угрозу не только завоеванную нами устойчивость ва­люты, но и возможность выравнить наш платежный баланс. Мы, таким образом, поступили бы нечестно уже в самом на­чале того пути, который должен был привести нас к цели - стать честным партнером в мировой торговле. Учитывая всю жизненную важность нашей внешней торговли, нужно было во что бы то ни стало предотвратить такую беду.

Из моих речей того времени явствует, в какой сильной мере я сознательно стремился ориентировать нашу экономи­ку на экспорт. Это было время перед корейским конфликтом. Как один из многочисленных примеров, я приведу то, что мною было сказано на годичном собрании Союза немецких судовых верфей 20 сентября 1950 года:

«Политика внешней торговли, которой мы следуем примерно уже три четверти года, невзирая на частую критику и различные опасения, руководствуется убеждением, что мы не можем выполнить стоящую пе­ред нами народнохозяйственную задачу - иными словами, не можем обеспечить работой и снабжением население, которое по сравнению с довоенным временем возросло на 12 миллионов, но задохнемся в нашем узком пространстве, если мы не обеспечим себя воздухом за счет внешней торговли...

Мы особенно не имеем права добиваться мнимых успехов таким способом, чтобы через растущее обесценение нашей валюты, которую тем временем нам удалось снова укрепить, выйти на путь инфляционных тенденций: это означало бы еще раз незаметным образом опорожнить карманы вкладчиков и лишить их честно ими заработанных денег. Это был бы, действительно, наиболее омерзительный метод, который можно себе представить».

Оставляя без внимания все несерьезные советы, мы ста­рательно дозировали активность западногерманской эконо­мической политики, чтобы ограничить вред массовой безра­ботицы, не подвергая опасности достигнутые успехи, в осо­бенности обеспечение внутренней ценности нашей валюты и ставшее благодаря ему возможным возвращение Германии на мировой рынок. В эти трудные дни необходимо было со­хранять мужество и не делать всего того, что рекомендовали мне подлинные и мнимые друзья. Мне приходилось даже прибегать к «военным хитростям», чтобы противостоять слишком сильному политическому давлению, требовавшему применения опасных и бьющих далеко мимо цели меро­приятий.

Средства против спада

Я стремился не уклоняться, таким образом, от того уз­кого пути, который ведет между дефляцией и инфляцией. Перечень тех случаев, когда министерство народного хозяй­ства и эмиссионный банк оказывали действенную поддерж­ку предприятиям, показывает, что современное рыночное хозяйство вполне способно действенно противостоять тен­денциям спада, не подвергая опасности стабильносгь валюты.

Мероприятия, которые мы тогда проводили и которые были вызваны политико-экономическим положением стра­ны, были, таким образом, старательно продуманы. В конце марта 1949 года Банк немецких земель (государственный банк) отказался от суровой кредитной политики, согласно которой кредиты могли предоставляться только в том же размере, что и в конце октября 1948 года. С 11 июня 1949 года обязательный минимум финансовых резервов был сни­жен с 15 до 12%, или соответственно с 10 до 9%. 27 мая 1949 года последовало снижение ставки учетного процента на 1/2% и затем 14 июля того же года еще на 1/2%, то есть всего с 5 на 4%. В конце лета 1949 г. банкам была предо­ставлена специальная дотация в размере 300 миллионов не­мецких марок; эта сумма должна была быть использована для предоставления долгосрочных кредитов промышленным предприятиям. 1 сентября было повторно проведено сниже­ние обязательного минимума финансовых резервов, а также снижение ставок по срочным и бессрочным вкладам. Зимой, под влиянием массовой безработицы, мы принуждены были пойти еще дальше в направлении политики расширения про­изводства. Была обещана помощь для финансирования про­граммы по изысканию новых возможностей для применения рабочей силы, а также финансовое вспомоществование жилищному строительству. В итоге на эту особую акцию было предоставлено все же 3,4 миллиарда немецких марок. Крат­косрочные кредиты, которые в конце 1948 года достигли 4,7 миллиарда марок, возросли в 1949 году до 5,1 миллиарда марок и увеличились в первом полугодии 1950 года еще на 2,3 миллиарда. Размер сумм, которые банки могли предоста­вить в качестве средне и долгосрочных кредитов, включая и ссуды Кредитного установления содействия восстановлению, достиг к концу 1949 г., 2,6 миллиарда; за первое полугодие 1950 года эта сумма увеличилась еще на 2 миллиарда.

В апреле 1950 года федеральное правительство приняло решение провести снижение налогов и допустить возвратную выплату уже уплаченных по завышенным налоговым став­кам сумм. Это была одна из мер, которые должны были способствовать усилению потребления и облегчению эконо­мических затруднений. Отметим одно противоречие: в «вой­не меморандумов» западные союзники критиковали немец­кую бездейственность, однако на проведение реформы нало­говой системы они первоначально отказались дать свое раз­решение. В этой связи уместно вспомнить, сколько энергии было потрачено на споры с союзниками - независимо от то­го, шла ли речь о размере производства стали, или о разум­ной политике демонтажа и разукрупнения предприятий, или об использовании так называемых компенсационных средств, или о наиболее целесообразных методах по ликвидации нехватки долларов, или, наконец, о том, как проводить дальнейшую ликвидацию направляемого хозяйства. Едва ли нужно еще указывать на то, что эта фаза в развитии «рынка покупате­лей» пришлась мне весьма кстати, - я смог ликвидировать ставшие нереальными остатки мероприятий и предписаний, касающихся направляемого хозяйства и регулирования цен.

Оценивая положение за истекший год, я заявил в вы­ступлении по Баварскому радио 27 декабря 1949 года:

«Отходящий в прошлое 1949 год прошел под знаком укреплявшегося хозяйства, которое, однако, одновременно еще набирало силы и расши­рялось. Я поручился, и именно в истекшем году, что таким путем нам удастся успешно справиться также и с социальной проблемой. И никто не сможет сейчас отрицать, что реальная покупательная способность, а следовательно, и жизненный уровень немецкого народа не переставали улучшаться, и что это было достигнуто частично благодаря увеличению номинальных доходов, но главным образом путем постоянного улучше­ния качества предлагаемых товаров при одновременном снижении иен»

В корейском конфликте не было нужды...

Ликвидацию тех трудностей, которые мы преодолевали путем осторожного взвешивания применяемых мер, нельзя приписать исключительно вызванному событиями в Корее бурному оживлению. Утверждать противное означало бы извращать исторические факты. Неуступчивость по отношению ко всем требованиям отказаться от борьбы за устойчи­вость валюты уже до этого дала положительные результаты. Индекс производства поднялся с 90,9 в январе 1950 г. до 107,6 в июне того же года, причем это почти двадцатипро­центное увеличение было гораздо более значительным, чем соответственное повышение в те же месяцы предыдущего года.

В самой Германии продолжалось снижение цен и соот­ветственно этому расширялся рынок покупателей, что делало экспорт вдвойне привлекательным. Экспорт в соответствии с этим вырос с 485,5 миллионов немецких марок в декабре 1949 г. до 651,9 миллионов в июне 1950 г. За эти шесть ме­сяцев превышение импорта над экспортом сократилось с 532,7 миллионов в январе 1950 г. до всего лишь 138,6 мил­лионов марок в июне того же года. За это полугодие число безработных сократилось на 360.000 человек; число рабо­тающих увеличилось еще сильнее.

Сегодня мы располагаем всеми статистическими дан­ными и знаем: для дальнейшего подъема германской эконо­мики или для того, чтобы темпы этого подъема были уско­рены - для этого в корейском конфликте не было нужды. Правильнее будет противоположная оценка - «бум» корей­ского конфликта принес германской экономической полити­ке больше трудностей, чем полезных стимулов.

Достаточно представить себе, сколь благоприятный для потребителя период оказался прерванным: в сентябре 1950 г. т. е. к тому времени, когда стало сказываться связанное с корейскими событиями повышение цен, индекс цен на жиз­ненно необходимые товары значительно снизился - с 168 в январе 1949 г. до 148, в то время как ставки зарплаты сохра­няли тенденцию к повышению (1938 год равен 100). К тому моменту, когда в связи с началом корейского конфликта мир был охвачен чувством страха, самым сильным за весь период после 1939 г., германская экономика как раз успела создать предпосылки для своего дальнейшего развития. Здоровое и естественное развитие было, таким образом, самым чувст­вительным образом нарушено.

Война в Корее вызвала беспокойство и ощущение неуве­ренности, что повлекло за собой значительное увеличение спроса. Надежды на то, что потребитель будет спокойно реа­гировать на создавшееся положение, оказались обманчивы­ми. Но следует отметить и тот положительный факт, что со времени денежной реформы были сделаны довольно большие капиталовложения; правда большая часть этих капиталовложений, вследствие отсутствия достаточного рынка капиталов, оплачивалась по завышенным наценкам. Такую практику можно весьма по-разному оценивать, в зависимо­сти от того, подходить ли к ней с точки зрения морали или руководствоваться только интересами разумно ведущего­ся народного хозяйства. Все же не следует забывать, что за первые пять месяцев корейского конфликта увеличение спро­са повлекло за собой и увеличение продукции, определяю­щееся изменением индекса с 107,6 в июне до 133,3 в ноябре 1950 года. Одновременно, однако, повысился и индекс цен на промышленное сырье (1938 = 100) с 218 до 265, а индекс фабричных цен на готовые товары со 178 до 195. Несмотря на такую тенденцию бурного подъема, рост цен у нас, бла­годаря поразительной эластичности производства, был все же более слабым, чем в других западноевропейских странах.

К сожалению, не удалось избежать того, что и потреби­телю пришлось почувствовать это повышение. Индекс стои­мости жизни упорно повышался с низшей точки (148) в сен­тябре 1950 г., до 151 в конце 1950 года и даже до 170 в конце 1951 года (1938 = 100, по потребительской схеме 1949 го­да). В этих изменениях индексов ясно отражаются как повы­шение цен на мировом рынке, так и состояние нервной на­пряженности потребителя и покупателя.

Лишь немногие были склонны верить тому, что «свобо­да потребления», которая для меня является одной из самых существенных основных человеческих свобод, сможет пережить этот кризис. В своем выступлении 6 февраля 1952 года в Цюрихе, оглядываясь на прошедшее время, я отмечал:

«Естественно и понятно, что такое событие, как война в Корее, особенно чувствительно отразилось на немецком народе, испытавшем на себе столько инфляции. Иначе говоря, все как-то заколебались и несколь­ко вышли из равновесия. Одни стремились запастись сырьем по любой цене и любыми путями, что вполне понятно в такой бедной сырьем стра­не, как Германия. С другой стороны нужно было считаться с наученным горьким опытом потребителем, который был обеспокоен тем, будет ли вообще завтра достаточно товаров для удовлетворения насущных нужд, и опасался того, что, может быть, опять придется вернуться к системе планового хозяйства или карточной системе нормированного снабжения товарами. Немецкий потребитель был поэтому готов скорее заплатить сегодня высокую цену за плохой товар, чем остаться завтра вообще без ничего. И все это происходило в такой обстановке, которая в области денежной и валютной политики предоставляла довольно ограниченные возможности для маневрирования».

Взвинченная атмосфера в Бонне

Действительно, в то время в Германии царило напря­женное нервное оживление. Во многих отношениях обстанов­ка напоминала конец 1948 года. Противники рыночного хо­зяйства блокировались с вечно колеблющимися и выжидаю­щими кругами. Даже разбирающиеся в вопросах экономики люди считали, что возврат к принудительному хозяйству не­избежен. Не вызывало, конечно, удивления, что оппозиция - Социал-демократическая партия Германии - предпринима­ла все возможное лишь бы устранить нежелательную ей хо­зяйственную политику. Но и в среде собственного правитель­ства и коалиции политика рыночного хозяйства встречала лишь частичную поддержку; сплошь и рядом приходилось бороться даже со скрытым и явным противодействием, что представляло собой уже явление чрезвычайно тревожное, а также и опасное для дальнейшего здорового развития хо­зяйства.

В 1951 году правительственный и коалиционный лагерь представлял собой картину удручающего отсутствия единст­ва с проистекающей из этого неспособностью проводить необходимые мероприятия. И только присущая социальному рыночному хозяйству внутренняя сила спасла эту систему свободного хозяйствования и пронесла ее через все тогдаш­ние невзгоды. Нет надобности напоминать читателю все подробности дискуссии того времени, - это вышло бы за рамки данного описания событий. Все же не следует упу­скать из виду, насколько эти дискуссии парализовали мно­гие начинания, необоснованно увеличивали многие существовавшие затруднения и затягивали смягчение их.

С какими только представлениями не приходилось бо­роться в то время министру народного хозяйства? Какие только планы ни обсуждались: желание министерства фи­нансов скопировать английскую систему налога на закупки; предложения назначить специального комиссара по валют­ным вопросам с целью ограничить в этой области полномо­чия министра народного хозяйства. Проектировалось созда­ние особого «хозяйственного кабинета» под постоянным ру­ководством доктора Эрнста, а к концу 1951 года возникла даже мысль об учреждении сверхминистерства, в котором министр народного хозяйства был бы лишен возможности проявлять плодотворную активность.

При наличии таких заблуждений и замешательства ста­новилось все труднее и труднее добиваться проведения пра­вильных идей. Так, потерпел крушение мой проект проведе­ния размораживания цен, необходимость которого давно уже назрела для преодоления узких мест в области сырьевого хо­зяйства. Потребовались многие месяцы для того, чтобы про­вести в жизнь план вложения капиталов в сырьевую промыш­ленность сначала при помощи «сбережений на восстановле­ние хозяйства», а затем, после ряда изменений, приступить к проведению закона о помощи капиталовложениями; этот за­кон, в конце концов, был принят парламентом 31 декабря 1951 года. Ко всем этим трудностям следует добавить на­падки и вмешательство американских инстанций, сократив­ших помощь по плану Маршалла; они противодействовали также оказанию Германии надлежаще уместной первоначаль­ной поддержки при основании Европейского платежного сою­за; они же затягивали ассигнования из «фонда эквивален­тов». В то время можно было услышать и весьма странные заявления (например, что немецкая налоговая система является «самой несоциальной в мире»). Следует упомя­нуть и о том, что представители США упорно добивались введения предписаний, имеющих характер принудительного хозяйственного планирования, чтобы на их основании иметь право на приобретение важных рационированных товаров.

Борьба с международным Управлением по делам Рур­ской области за важнейший дефицитный товар - «уголь» - не сходила с повестки дня. Доходило до исключительно резких столкновений с Германским объединением профсою­зов, федеральное руководство которого, после многомесяч­ных препирательств, постановило прекратить сотрудничество во всех инстанциях, занимающихся вопросами экономической политики.

Перечень подобных фактов можно было бы продолжить по желанию; данные такого перечня заполнили бы весь период времени вплоть до начала 1952 года, то есть до того момента, когда необходимость и возможность системы рыночного хозяйства стала очевидной даже для невежд. Два факта особенно ярко характеризуют этот перелом. В конце 1951 года Германии не только больше не угрожала опасность превысить установленный предел кредитования со стороны Европейского платежного союза, а наоборот. Западная Германия впервые становится кредитором Европейского пла­тежного союза. Одновременно наступило и успокоение в об­ласти цен.

Эти полные бурных событий недели нашли отражение во всех моих выступлениях. [12]

«Вероятно потому, что я считался в Германии с правилами эконо­мической разумности и со здравым смыслом людей, обращенное ко мне требование гласило: теперь - либо твердые цены, либо отставка. Однако я не подал в отставку и не распорядился о введении твердых цен. Конеч­но, я не мог быть в претензии на то, что мои противники из социалисти­ческого лагеря смотрели на вещи через призму своих партийных концеп­ций. Хуже было то, что и добрые друзья были сбиты с толку и считали, что от моей экономической политики не приходится ждать добра для Германии. Я возражал на это советом сохранить хоть немного спокойст­вия, что в конце концов и оправдало себя».

Сделанный мной краткий обзор событий того времени показывает, как важно было сохранить крепкие нервы. Выше уже отмечалось распространившееся во второй половине 1950 года стремление покупать во что бы то ни стало, которое ве­сной 1951 года привело к «уродливому росту оборота». Так, за 1 год торговый оборот по обуви повысился на 90 процентов. Развитие оборота розничной торговли показыва­ет, каких громадных достижений добилось в то время не­мецкое хозяйство, в сколь сильной степени оправдала себя одновременно система рыночного хозяйства. Ограничимся лишь одним примером: показатели оборота розничной тор­говли по одежде и белью возросли следующим образом:

Рост оборота во время вызванного событиями в Корее повышения цен

Первое полугодие 1949 г. = 86	Второе полугодие 1949 г. = 114
Первое полугодие 1950 г. = 109	Второе полугодие 1950 г. = 152
Первое полугодие 1951 г. = 136	Второе полугодие 1951 г. = 157

Ряд факторов благоприятствовал этому обусловленно­му политическими событиями закупочному психозу. Имев­шее место перед возникновением корейского конфликта паде­ние цен побудило как предпринимателя, так и конечного пот­ребителя придерживаться осмотрительной тактики склад­ского хранения и обзаведения запасами. Но затем на миро­вом рынке обозначился перелом, сопровождавшийся резкими скачками цен. Сопоставление нормального уровня цен до «корейской конъюнктуры» со средними данными за 1951 год дает представление о размерах этого процесса. Несколь­ко примеров повышения оптовых цен на важные товары ми­ровой торговли дает следующая таблица:

Значительные повышения цен на товары мировой торговли

Ртуть, в долл. за бутыль, Нью-Йорк	с 71 до 210,15
Резина, в центах за фунт, Нью-Йорк	с 17,60 до 60,54
Шерсть в центах за фунт, Нью-Йорк	с 130,8 до 220,8
Свинец в фунтах за англ. тонну, Лондон	с 97 до 162,0
Чугун в долл. за англ. тонну, Нью-Йорк	с 49,9 до 57,0
Индекс Рейтера для Соединенного Королевства на предметы потребления (18.9.1931 = 100)	с 465,3 до 605,9
Индекс Муди, США (массовые товары) (31.12.1931 = 100)	с 346 до 488,6
Индекс «Фольксвирта» на мировые товары (1936 = 100)	с 225 до 312,9

По данным Берлинского Банка, февраль 1956 года.

В процессе этого оживленного конъюнктурного подъема пределы производственной мощности находившейся еще в стадии своего восстановления западногерманской промыш­ленности были скоро достигнуты в отдельных ее отраслях, и - что важнее - явственно обнаружены. Значительную роль в этом процессе сыграло и то, что прекратилось хранение на­селением наличных денег, накопленных из различных побуж­дений и разными путями и притом, возможно, что чуть ли не со времен валютной реформы. Ко всему этому прибави­лось новое осложнение, а именно: мероприятия для оживле­ния хозяйства, проведение которых так настоятельно требо­валось всего лишь несколько месяцев тому назад, начали ска­зываться как раз в это время, т. е. в самый неподходящий момент. Также и закон об изменении подоходного налога от 23 апреля 1950 года (в конце концов все же одобренный со­юзниками), принесший в общем желательное снижение налогов, был разработан и принят, исходя из совершенно иной хозяйственно-политической перспективы. В довершение всего оказалось, что потребитель, под влиянием «закупочного психоза», стал в своем стремлении обзаводиться запасами чер­пать для этого средства не только из обычно расходуемой на закупки части своего дохода, но также и из той части его, которая в предыдущие годы служила ему для пополнения своих сбережений. Теперь и эта часть дохода почти полно­стью пошла на приобретение товаров широкого потребления. В течение нескольких месяцев почти полностью прекратился рост вкладов по сбережениям.

Узкие места в результате роста производства

Показатели производства отражают это лихорадочное развитие: общий индекс промышленного производства (1936 = 100) возрос с 107,6 (в июне 1950 года) в течение одного года до 130,9 и даже достиг 147,8 (кульминационная точка в ноябре 1951 года). Этот «корейский» конъюнктур­ный подъем оказался особенно выгодным для отраслей, про­изводящих средства производства, индекс которых поднялся за указанный период времени со 108,4 до 164,1. На секторе товаров широкого потребления в первой половине 1950 года сильно отразилась общая пассивность покупателей; можно, пожалуй, сказать, что тут царил полный застой. Индекс по этому производству, затем все же показал резкое повыше­ние - с 101,9 до 148,4 (за период июнь 1950 - ноябрь 1951).

Неизбежным и естественным следствием такого бурного развития было появление узких мест, которые способствова­ли еще большему увеличению общего нервного напряжения и к тому же и материально оказывали непосредственно тор­мозящее влияние. Эти узкие места были особенно ощутимы там, где быстрому увеличению производственной мощности были поставлены пределы естественного или структурного характера.

После развала 1945 года удалось, правда, в результате различных усилий и мероприятий, значительно повысить за­падногерманскую добычу каменного угля. В то время как общий промышленный индекс к моменту денежной реформы достиг 51 процента индекса 1936 года, добыча угля, благода­ря упомянутым поощрительным мероприятиям, могла уже показать 76,4 процента. Но уже в июне 1950 года угольная промышленность значительно отстала от общего развития производства. Несмотря на то, что к концу 1950 года все же удалось добиться дальнейшего подъема на 15 процентов, угольная промышленность продолжала все больше отставать из-за столь отличных от других отраслей промышленности условий, в которых она развивалась. То же самое можно ска­зать и о секторе чугуна и стали.

Но было ли это действительно следствием недостатков рыночного хозяйства? Имелись ли, по этой причине основа­ния отказаться от нашей системы свободного хозяйствова­ния? В газете «Хандельсблатт» от 31 декабря 1951 года я пытался дать ясный ответ на этот вопрос:

«На рыночное хозяйство, при перечислении имеющихся недостатков, пытаются взвалить как раз те грехи, которые следует отнести за счет уцелевших еще остатков планового и принудительного хозяйствования, от которых рыночное хозяйство вынужденным образом еще не могло до сих пор отделаться. Идет много горячих споров об узких местах в сырьевой промышленности, но в то же время старательно замалчивается тот факт, что именно в этих отраслях бюрократия справляла настоящую вакханалию, и что там были полностью выключены функции рынка, в особенности свободное образование цен».

Естественно, что наличие узких мест не позволяло си­деть сложа руки. Выше уже отмечалось, что разного рода противодействия помешали осуществить основательное и органическое урегулирование проблемы цен. Но, прежде всего, следует отметить многочисленные препятствия, стоявшие на пути при выработке закона о помощи капиталовложениями от 7 января 1952 года, принятого после длившихся многие месяцы прений в парламенте 13 декабря 1951 года (12 июля того же года обсуждение этого закона в парламенте дало по­вод к ожесточенным прениям, когда на отказ парламента принять этот закон до летних каникул федеральный канцлер ответил угрозой отсрочки парламентских каникул). Хотя этот закон о помощи капиталовложениями и подвергался впоследствии многим нападкам, все же он представлял собой достой­ную внимания попытку преодолеть возникшие трудности пу­тем применения принципа самопомощи в хозяйстве, и в ис­тории экономики он в свое время найдет более справедливую оценку и признание. В результате применения этого закона находившееся в затруднительном положении сырьевое хо­зяйство получило не только кредит в размере 1 миллиарда нем. марок, из которого было уделено

296 млн. нем. мар. черной металлургии

228 млн. нем. мар. угольной промышленности

242 млн. нем. мар. энергетике

77 млн. нем. мар. водному хозяйству

50 млн. нем. мар. федеральным железным дорогам

Эта помощь позволила также выполнить план капиталовло­жений в общей сложности в размере 4,745 млрд. нем. марок. К кредитам по закону о помощи капиталовложениями доба­вились собственные средства предприятий в размере 2,227 млрд. нем. марок и 1,518 млрд. нем. марок прочих кредитов.

Торговый баланс вновь становится пассивным

Тенденция роста цен на мировом рынке и неизбежная необходимость удовлетворить растущий спрос повлекли за собой значительное увеличение импорта; этому способство­вала также новая значительная либерализация торговли со странами ОЕЭС (с 1 сентября 1950 года на 60 процентов). Заметным образом при этом быстро ухудшался торговый ба­ланс. Во второй половине 1950 года пассив достиг 535 млн. нем. марок. С платежным балансом дело обстояло еще ху­же. Уже после 4 месяцев со дня образования Европейского платежного союза кредитная квота Германии в размере 320 млн. долларов была исчерпана.

Следует, однако, отметить, что этот рост импорта вполне отвечал интересам защиты рыночного хозяйства, т. к. в данных условиях было как раз необходимо как можно сильнее расширить предложение товаров. Поэтому позволи­тельно употребить следующую формулировку: борьба против сторонников планового хозяйства в Германии, то есть против тех, кто снова хотел выбросить за борт свободу хозяй­ствования, стала одновременно борьбой с Европейским пла­тежным союзом, причем имелось ввиду, что можно на время примириться с дефицитом в германской внешней торговле, в уверенности, что за этим наступит органическое оздоров­ление.

Из мероприятий, которые мое министерство в это время провело или поддержало, следует в первую очередь отметить те, которые преследовали цель снизить импорт до политиче­ски допустимых размеров. Было разработано положение о лицензиях (разрешениях на ввоз). Прежде всего было установлено требование депонировать наличными деньгами в нем. марках сумму в размере 50% эквивалента иностранной валюты, затребованной для импортных операций. Право на выдачу импортных лицензий было изъято из компетенции частных банков внешней торговли и передано центральным банкам земель. 21 февраля 1951 года пришлось даже при­бегнуть к временной отмене либерализации импорта из стран Европейского платежного союза - после того, как обострение корейского конфликта вызвало в начале 1951 года но­вую значительную волну спроса. Наряду с этим были прове­дены денежные мероприятия, как, например, повышение ми­нимального резервного фонда 1 октября 1950 года в среднем на 50%. Одновременно право переучета векселей, при­нятых банками к платежу, было ограничено и предоставлено лишь определенным учреждениям (31 октября 1950 года); учетная ставка для векселей была повышена с 4 до 6%, а процентная ставка по закладам - с 5 до 7% (27 октября 1950 года), - между прочим, в то время это было проведено вопреки противоположной точке зрения чисто политических правительственных инстанций. 1 ноября 1950 года централь­ным банкам земель было предложено сократить на 10% учетные кредиты, предоставленные ими коммерческим банкам.

Все же положение с валютой продолжало пока что ос­таваться критическим. Представленный Европейским пла­тежным союзом специальный кредит в размере 120 млн. долларов также не смог сразу же выправить положение с не­выравненным платежным балансом. После отмены либерали­зации удалось, правда, устранить опасность внезапно на­ступающих балансовых затруднений; однако, это было сде­лано ценой резкого ограничения импорта, проведенного ад­министративным порядком. В течение этих критических ме­сяцев Банк немецких земель, в полном единодушии с мини­стром народного хозяйства, все же продолжал придерживать­ся своей прежней политики ограничительных мер.

В начале 1951 года были установлены еще более стро­гие директивы для кредитных операций; в январе 1951 года всем коммерческим банкам было предложено избегать в дальнейшем какого бы то ни было расширения объема крат­косрочных кредитов, а 28 февраля 1951 года последовало предписание сократить объем краткосрочных кредитов приб­лизительно на 1 млрд. нем. марок.

Параллельно с этими мероприятиями проводились и другие начинания. В федеральном министерстве народного хозяйства была создана специальная комиссия по вопросам сырья. Генеральный директор Отто А. Фридрих принял на себя обязанности советника по вопросам сырья при феде­ральном правительстве, а несколько позже и руководство фе­деральным бюро по вопросам товарного обращения. В начале 1951 года был издан так называемый закон об охране хо­зяйства, предоставляющий правительству возможность вме­шиваться в дела производства и дальнейшее обращение то­варов. Случаи такого вмешательства, последовавшие на ос­новании данного закона, имели место, правда, в пределах очень скромных рамок; они сводились, главным образом, к статистическому учету в области сырьевого хозяйства, как, например, в металлообрабатывающей промышленности, в об­ласти снабжения металлическим ломом и в строительном секторе.

Эти мероприятия были проведены, главным образом, под давлением и по настоянию американцев, которые согла­шались предоставить сырье лишь при условии, что прави­тельство ГФР будет располагать соответствующими полномо­чиями. Должен, однако, сознаться, что я лично никогда особенно не принимал всерьез эти предписания, да и вооб­ще не особенно высоко расценивал их народнохозяйствен­ное значение.

Возможно ли вооружение и без инфляции?

Война в Корее представляет собой важную дату в том смысле, что она впервые дала повод к возникновению идеи снова вооружить Германию. Поучительно восстановить в па­мяти первые реакции на это. С самого начала я считал сво­им основным долгом предостеречь от искушения избрать путь инфляции. Этим я сразу же выступил против широко распространенного мнения о том, что все связанное с воору­жением автоматически означает инфляцию. 15 сентября 1950 года я заявил:

«Возможно, что это приведет к необходимости установления неко­торых мер направляющего характера, которые, однако, не должны нико­им образом мешать или даже угрожать системе рыночного хозяйства. Большая опасность, которая может возникнуть и появление которой я предвижу почти с уверенностью, грозит с другой стороны. Если для уча­стия Западной Германии в деле обороны Европы наше государство будет вынуждено произвести крупные расходы, то иные лица, а также некото­рые партии, будут считать, что эти расходы нельзя будет, покрыть из государственного бюджета, но понадобится в той или иной степени мо­билизовать кредит эмиссионного банка. Правда, не будет предложено в точности подражать системе «Мефо-векселя» или бесконечных отсрочек платежей по государственным облигациям, но по сути дела все манипу­ляции такого рода означают одно и то же, а именно - становление на путь инфляции».

В кульминационный момент «корейского» конъюнктурного подъема, состоявшийся в то время партийный съезд Христианско-демократического союза в Госларе (22 октября 1950 года) дал мне повод выступить и высказаться без обиняков о проблемах тех дней. Это было в то время, когда междуна­родная общественность уже начинала склоняться к тому, что следует примириться с банкротством Западной Германии. Так, тогдашний председатель Организации европейского эко­номического сотрудничества (ОЕЭС), нидерландский ми­нистр иностранных дел д-р Штрикер, заявил: Европа считает­ся с наступлением «банкротства Западной Германии». Германское федеральное правительство, в результате своей «не­считающейся ни с чем импортной политики, израсходовало в течение четырех месяцев» предоставленный ему Европейским платежным союзом кредит в 320 миллионов долларов. Буду­щее Западной Германии поэтому-де весьма сомнительно; а наступление инфляции, как это было после Первой мировой войны, следует, по его мнению, ожидать со дня на день.

В этом вопросе внутригерманская оппозиция как бы сли­валась с иностранной критикой - одни, надеясь на мою от­ставку, а другие, - предвидя банкротство. Моя точка зрения, высказанная на партийном съезде Христианско-демократического союза, была такова:

«Экономика и хозяйственный прогресс не знают абсолютных шаб­лонов. Поэтому представляется совершенно ошибочным выдвинутое не­давно с социалистической стороны требование, согласно которому на каж­дое повышение цен следует ответить соответственным увеличением зара­ботной платы. Мы, правда, придерживаемся того мнения, что при повышающейся производительности понижение цен может одновременно сочетаться с увеличением заработной платы и даже должно сочетаться с таковым, чтобы реализовать сущность социального рыночного хозяйства. Защита рыночного хозяйства - высшая заповедь. И не из догма­тических соображений, а ради немецкого народа. Руководствуясь этим, федеральное правительство провело обширную программу ввоза, обеспе­чившую на ближайшие 3-4 месяца снабжение продовольственными про­дуктами и сырьем, которые необходимы для сохранения занятости и уров­ня производства и для обеспечения народа продовольствием. Федеральное правительство отдавало себе отчет в том, что для осуществления этой программы оно должно использовать все находящиеся в его распоряже­нии средства. Но только смелая политика могла обеспечить успех в та­ком положении».

Успокоение вместо кризиса

Только в сознании правильности рыночного хозяйства можно было отважиться на подобные высказывания в мо­мент, когда цены поднимались изо дня в день, когда внеш­неторговый баланс становился все более неблагоприятным. Правда, прошли еще месяцы, пока не наступил перелом, зато тем основательнее проходил процесс оздоровления.

В 1950 году внешнеторговое сальдо было пассивным и достигало в среднем ежемесячно 250 млн. н. м. Еще в пер­вом квартале 1951 года не было чувствительного улучшения, но во втором квартале наступил перелом и сальдо стало ак­тивным, дойдя почти до 3 50 млн н. м. Это было поворотным моментом, после которого началась фаза постоянного поло­жительного баланса во внешней торговле.

Таким образом, 1950 год был, пожалуй, периодом наи­большей напряженности в молодой истории рыночного хо­зяйства. В последующие месяцы 1951 года перелом в сторо­ну успешного преодоления трудностей обозначился еще отчетливей. Знатоки народного хозяйства понимали, что мы вышли из полосы затруднений. Тем не менее споры о рыноч­ном хозяйстве и нападки на федерального министра хозяйст­ва достигли апогея именно в 1951 году. В то время можно было услышать в Бонне, что в отношении экономической политики и ее руководителя не обойтись без «хирургической операции»!

Окончание корейского «бума» принесло в этом году первый ответ на важный вопрос - являются ли взлеты и па­дение конъюнктуры неизбежными или современное рыноч­ное хозяйство может преодолеть этот цикл.

Предложение и спрос во многих отраслях стали успешнее выравниваться, и это не привело к приостановке экономического прогресса. Начавшийся повсюду осенью 1950 года рост цен заметно спал во второй половине 1951 года. Снача­ла упали цены на сырье, позже - в начале 1952 года - на­метилось понижение также в области общей стоимости жиз­ни. Так, например, индекс цен на одежду с мая 1951 года до конца года упал с 212 до 205 (1938 год = 100).

Этот перелом проявился, наконец, и в секторе продук­ции. Во второй половине 1950 года промышленность товаров широкого потребления должна была увеличить продукцию на 40%. Обычный сезонный спад продукции в декабре ока­зался в то же время и переломом. Индекс упал с высшей точки в ноябре 1950 года - 141,0 до 112,6 в июле 1951 года. Но продукция была все же на 15% выше, в сравнении с тем же периодом предыдущего года. Таким образом, ни о каком кризисе не могло быть речи; разве что считать нормальным истерический ажиотаж периода «корейской» конъюнктуры.

Поводов к беспокойству не было и потому, что уже к концу 1951 года мощное оживление довело индекс продук­ции до 150, превысив все прежние рекорды. Последовали ме­сяцы легкого спада конъюнктуры, до середины 1952 года. Но цифры подтверждают, - в противовес к распространенно­му в те дни мнению, - что корейский «бум» в области това­ров широкого потребления закончился к началу 1951 года.

В этот период наметилась и новая интересная тенденция нашего хозяйственного развития. До конца 1950 года произ­водственное оживление в секторе средств производства и в секторе товаров широкого потребления проходило с порази­тельным параллелизмом. Впоследствии в этом направлении обнаружились значительные изменения. В секторе средств производства капиталовложения не прекращались. В этом секторе индекс поднялся с 141,3 в ноябре 1950 года до 164,1 в ноябре следующего года и продолжал возрастать почти без перерыва еще и в 1952 году. В результате этого развития продукция превысила здесь на 30 пунктов выработку в про­мышленности товаров широкого потребления.

Это неравномерное развитие определяло - с коротким перерывом в конце 1953 года - положение и в следующие годы. Как мало были обоснованы опасения кризиса, показы­вают лучше всего общие цифры продукции. Индекс общей промышленной продукции показал в этот период следующее движение:

Индекс всей промышленной продукции (1936 = 100)

1950 1-е полугодие	99,7	1951 2-е полугодие	134,3
1950 2-е полугодие	121,7	1952 1-е полугодие	133,4
1951 1-е полугодие	127,7	1952 2-е полугодие	145,3

В то время, как в секторе товаров широкого потребле­ния, как уже упоминалось, «корейская» конъюнктура спала к концу 1950 года, избыточный объем заказов в секторе средств производства долго еще не уменьшался. Это привело к тому, что «узкие места» в снабжении углем и сталью не исчезли. Следует отметить это как историческую дату, что с тех пор, в результате этих переменившихся структурных от­ношений, импорт угля из США стал насущной проблемой и приобретал все большее значение.

Узкое место в снабжении углем обнаруживалось все яс­нее вследствие традиционных экспортных обязательств За­падной Германии, но также и в результате особенно упрямой позиции, занятой международным Управлением угольной промышленности Рура. Ввоз угля (каменного, бурого, антра­цита, кокса, брикетов) возрос с 5,3 млн. тонн в 1950 году до 10,4 млн. тонн в следующем году. Это привело к тому, что за тот же период активное сальдо вывоза снизилось с 20,1 млн. тонн на 14,4 млн. тонн. Эволюция видна из следующей таблицы:

Внешняя торговля углем

В млн. тонн	1949	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1056
Вывоз	22,4	25,4	24,3	24,5	24,5	28,2	25,8	25,2
Ввоз	5,4	5,3	10,4	12,8	10,4	9,5	17,4	20,6
Превышение вывоза над ввозом	17,0	20,1	14,4	11,7	14,1	18,7	8,4	4,6

(Источник: Федеральное бюро по делам промышленного хозяйства, отделение в Эссене)

Оживленная хозяйственная деятельность этого периода нашла свое отражение в изменениях числа безработных, вернее числа занятых в производстве. Средний годовой уровень занятости поднялся с 13,83 млн. в 1950 году до 14,56 млн. в 1951 году и до 15,0 млн. в 1952 году. Этот прирост в 1,2 млн. за кратчайший срок свидетельствует о хозяйствен­ном подъеме лучше, чем статистические данные о безрабо­тице, ибо число безработных постоянно пополнялось прито­ком новых лиц, ищущих работы [Прим. переводчика: автор имеет в виду постоянный приток бе­женцев из советской зоны Германии.], что представляло - если оставить в стороне возникающие в связи с этим временные затруднения - необычайное обогащение западногерманских производственных возможностей. Как раз в последующие го­ды высокой конъюнктуры выявилось, что мои стремления к постоянной экспансии без этой помощи не могли бы быть реализованы в той мере, как это удалось осуществить на де­ле. За три года, с 1950 по 1952 год, число безработных уменьшилось с 1,58 до 1,38 миллионов.

Возврат к либерализации

Несмотря на заметное охлаждение конъюнктурного кли­мата, ограничительные валютные и кредитные мероприятия оставались пока еще в силе. Оснований для перемены на­правления в сторону более экспансивной экономической по­литики не было, поскольку в тенденции повышения цен еще не чувствовалось значительного послабления. Во всяком слу­чае, падение цен в отдельных отраслях не могло в достаточ­ной мере нейтрализовать рост цен периода высокой конъ­юнктуры.

Вот некоторые экономические мероприятия того вре­мени:

1. В финансовой политике в конце июня 1951 года, в каче­стве тормозящей меры, были повышены налог на оборот и налог на корпорации (акционерные общества и т. п.), отменены важные льготы в подоходном налоге. В резуль­тате, одно только изменение закона о подоходном налоге означало для хозяйства дополнительную нагрузку в раз­мере около 1 млрд. н. м.

2. В валютно-денежной политике было сначала проведено только умеренное смягчение постановлений о верхнем пределе для кредитов. Только в октябре 1951 года после­довали решительные облегчения. Обязанность депониро­вать при ввозе 50% суммы наличными, которая в конце декабря 1950 года была сокращена до 25%, теряла все больше свое значение на практике и была к концу 1951 года совершенно отменена.

3. Но наибольшее значение имело постепенное восстановле­ние либерализации ввоза из стран, входящих в Организа­цию европейского экономического сотрудничества в янва­ре 1952 года. Первый список (от января 1952 года) това­ров, с которых были сняты ограничения, охватывал 57% всего ввоза из стран, входящих в ОЕЭС (исходя из ввоза в 1949 году); уже с 1 апреля 1952 года список был расши­рен и охватывал 77% ввозимых товаров.

4. Минимальные резервные фонды банков впервые были 29 мая 1952 года снова снижены на 1%, а впоследствии сни­жены еще больше. Банк немецких земель все больше со­вершенствовал в этот период свои методы кредитной по­литики. Так, например, были введены квоты переучета для отдельных банков, более подробно разработаны ди­рективы кредитной политики, чтобы начать с осени 1951 года операции на открытом рынке.

В ходе этой сложной и очень динамичной перестройки, наряду с развитием производительности и оборота, осуще­ствлялось значительное повышение заработной платы. 1951 год - так же, как и 1949 год - ознаменовался сильным по­вышением номинальной заработной платы.

Валовой часовой заработок промышленных рабочих поднялся в этом году на 14,8%, валовой еженедельный за­работок - на 13,3%. Но, в противоположность к 1949 году, повышение заработной платы в 1951 году частично уравно­вешивалось дороговизной; таким образом, реальная заработ­ная плата повысилась на самом деле только на 5,4%, тогда как в 1949 году повышение достигло 20,5%. Сравнение этих цифр наглядно подтверждает, что повышение заработной платы, выходящее за пределы роста производительности, бессмысленно и вредно, и что как раз широкие массы пот­ребителей должны быть заинтересованы в сохранении ста­бильности цен.

Идеальная триада

В начале 1952 года рост цен, вызванный корейским «бу­мом», прекратился. Третья фаза развития социального ры­ночного хозяйства завершилась - фаза испытания этой экономической системы на годность и прочность. Однако со­бытия обнажили также невралгические пункты нашего на­родного хозяйства. Следующая фаза охватывает 1952, 1953 и, частично, 1954 годы. Она, в свою очередь, сменилась пе­риодом высокой конъюнктуры.

Чем же характерна четвертая фаза? В ходе ее удалось осуществить тройное сочетание, которое должно было бы стать идеалом каждого, вполне современного в своих взгля­дах, сторонника рыночного хозяйства: при растущей произ­водительности и продукции, и повышающейся в связи с этим номинальной заработной плате, цены стабилизуются или же падают, что ведет к повышению благосостояния всех. Можно даже по справедливости предположить, что социальная гар­мония этой счастливой триады, этого трезвучия, определила в значительной мере удачный для партии федерального ми­нистра хозяйства исход выборов 6 сентября 1953 года. Я тогда говорил:

«Наша экономическая политика служит потребителю; он один - мерило и арбитр хозяйственной деятельности. Политика социального ры­ночного хозяйства доказала всему миру, что ее принципы - свободная конкуренция, свободный выбор предметов потребления, как и вообще свобода раскрытия и процветания личности - ведут к лучшим экономи­ческим и социальным успехам, чем любой вид направляемого властями или принудительного хозяйства». [10]

Промышленное производство 1952 и 1953 годов - если не принимать во внимание обычных сезонных колебаний - ознаменовалось непрерывным ростом. После низкого зимне­го уровня в феврале 1952 года - 128,6 (1938 год = 100), в ноябре оно достигло апогея - 160,8. Последовавшее сезонное падение в январе 1953 года до 134,0 не могло, однако, пре­рвать динамики роста; в ноябре 1953 года производство до­стигло уровня в 175,6. 1954 год был затем годом особенно сильного подъема; в ноябре этого года был достигнут уро­вень производства, почти вдвое превышавший индекс 1936 года и тем самым одновременно и индекс весны 1950 года.

Этот мощный подъем был доказательством не только внутренней силы немецкого хозяйства и динамичной эконо­мической политики, но и неустанной работоспособности всех слоев немецкого народа. Утверждение это тем более оправ­дано, что расширение объема производства, достигнув уров­ня вдвое превышающего довоенный, еще не закончилось. Не­смотря на всю проблематичность сравнения производитель­ности в международном масштабе, нельзя оспаривать, что темпы развития немецкого хозяйства превысили темпы раз­вития почти всех других стран. Это утверждение остается в силе и в том случае, если за исходную точку взять не первый послевоенный период, когда немецкое хозяйство было со­вершенно разрушено, а примерно 1950 год. Через довоенный уровень и Западная Германия перешагнула уже в 1950 году. (Индекс 1950 года = 110,9% по отношению к 1936 году).

Сравнение международных данных общего промышленного производства (1950 = 100)

	1938	1949	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1956
Германская Федеративная Республика	107	80	100	119	126	139	155	178	192
Франция	81	99	100	113	118	115	125	137	159
Норвегия	65	88	100	107	108	114	125	129	140
Канада	48	94	100	107	110	117	116	126	134
США	43	87	100	107	111	120	112	124	128
Великобритания и Сев. Ирландия	75	93	100	104	101	107	114	121	120
Дания	-	89	100	102	98	102	108	113	113

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

За этим развитием скрывается характерное для этих двух лет перемещение центра тяжести народнохозяйственной энергии в сторону усиления промышленности товаров широ­кого потребления - эволюция, дающая право назвать 1953 год «годом потребителя».

Ранее говорилось уже о том, что в промышленности развитие сектора средств производства и сектора товаров широкого потребления в предыдущие годы осуществлялось на разных путях. В последнем, в июле 1952 года, индекс по­низился до 111,5 (в то время, как сектор средств производства показал индекс, равный 155,6). Это беспокоило как потре­бителей, так и экономистов. Но спад означал и поворот: он был не результатом случайностей, а последствием сознатель­но направляемых импульсов. Сильный подъем в секторе то­варов широкого потребления привел снова к повышению индекса производства до 164,5 в ноябре 1952 года и до 180,4 в ноябре 1953 года. Таким образом, впервые, после долгого периода, был снова достигнут уровень продукции сектора средств производства.

Рост массового дохода

Этот 60-процентный рост производства всего лишь за полтора года в значительной мере явился результатом роста дохода широких народных масс. Повышение жалования чи­новникам и служащим проходило наряду с повышением за­работной платы рабочим, увеличением пенсий и разных вы­плат по компенсации убытков и потерь. Малая налоговая реформа от 24 июля 1953 года принесла в дальнейшем уменьшение тарифов на 15%.

При падающих ценах рынок реагирует особенно чувст­вительно. В этот период, впервые за два десятка лет, удалось осуществить переход к количественной конъюнктуре. Потре­бительский спрос выражался не только в росте покупок обычных товаров широкого потребления. В основном увели­чивался спрос на «долговечные» хозяйственные товары. Стремление к более высокому уровню жизни, выражавшееся, между прочим, и в росте туризма, обретало под собой все более реальную почву.

Каков же был баланс этого «послекорейского периода» для западногерманского населения?

Между концом 1951 и серединой 1954 года число лиц, имеющих постоянную работу, увеличилось почти на два миллиона. Одновременно число безработных снизилось с 1,214 млн. в момент сезонного затишья в октябре 1951 года до 820.000 в октябре 1954 года. Валовая недельная заработ­ная плата промышленных рабочих поднялась с 68,52 н. м. (средняя цифра 1951 года) до 74,00 н. м. в следующем году и до 80,99 н. м. в 1954 году.

В то время, как в результате корейского конфликта ин­декс стоимости жизни (средняя потребительская группа 1938 года = 100) вырос в 1951 году, в сравнении с предыду­щим годом, на 7,7%, впоследствии вновь наступило отрад­ное успокоение. Правда, в 1952 году индекс поднялся еще на 1,8%, но в 1953 году он снова упал на 1,8%. Но за этими средними цифрами скрывается весьма интересное и диффе­ренцированное развитие. Так, например, индекс цен на одеж­ду с 111 в 1951 году упал до 98 в 1953 году и до 97 в 1954 году.

Выше я упоминал уже о том, что в области капитало­вложений в секторе средств производства наметилась сдер­живающая тенденция. Это объясняется тем, что желание проводить рационализацию отодвинуло на задний план стремление к наращиванию производственной мощности. Предпринимательская инициатива тормозилась также неус­тойчивой политической ситуацией, неизвестностью о буду­щем Европейского объединения угля и стали и Европейского оборонительного сообщества. Зато инвестиционная помощь пришлась кстати сектору средств производства, равно как предыдущий рост цен улучшил возможности самофинанси­рования добывающей промышленности. Цены на уголь под­нялись с 1950 по 1953 год от 32.92 н. м. до 52.08 н. м. за тонну (без транспортных расходов). Цены на полосовую сталь - с 227.35 н. м. до 400.62 за тонну.

В этом росте цен отразилась необходимость освободить добывающую промышленность от пут насильственного го­сударственного управления и дать ей возможность устанав­ливать цены, соответствующие рыночному спросу.

Строительная деятельность 1952-53 годов также значи­тельно способствовала общему хозяйственному подъему. Это было результатом первого дополнения к закону о строи­тельстве жилых домов, предусматривавшего облегченные возможности финансирования. Количество новых квартир за период 1953-54 годов выросло с 443000 до 518000. Инте­ресно заметить, что в середине 1953 года 10% общего числа рабочих и служащих были заняты в строительной промыш­ленности.

В эти годы строительный сектор в возрастающем объеме справляется с задачей предоставления нормальной жилпло­щади миллионам беженцев и пострадавших от бомбардиро­вок. Количество построенных квартир поднялось с 215000 в 1949 году до 441000 в 1951 году. С 1953 года квартирный прирост выражается ежегодно в более, чем полумиллионе квартир. За последние три года было отстроено ежегодно 540000 новых квартир. Для сравнения можно упомянуть, что в 1929 году было отстроено 197000 квартир. Финанси­рование квартирного строительства после 1954 года выра­жается ежегодно в суммах от 9 до 11 млрд. н. м., при этом около 30% средств поступает от государства, земель, мест­ных самоуправлений и т. п., а 40-50% дает рынок капиталов.

Картина цветущего, растущего хозяйства нашла отра­жение и в цифрах внешней торговли. В то время, как им­портно-экспортный баланс еще в 1949 и 1950 годах казался «неизлечимо» пассивным, достигая суммы в 3 млрд. н. м., пассивное сальдо 1951 года резко упало до 149 млн. н. м. А в 1952 году удался переход к «активному» сальдо, при излишке товарного торгового баланса в 705,9 млн. н. м.

Так началась продолжительная фаза активизации, ко­торая в последние месяцы дала повод к преисполненным оза­боченностью дискуссиям «в противоположном направлении». В 1953 году активное сальдо достигло 2,5 млрд. н. м. При этом активизация никоим образом не была результатом тор­можения импорта. Ввоз даже значительно возрос, - с 11,37 млрд. н. м. в 1950 году до 14,7 млрд. н. м. в 1951 году и до 16,2 млрд. н. м. в 1952 году. Лишь в 1953 году уровень им­порта не изменился. В 1954 году он снова возрос до 19,3 и в 1955 до 24,47 млрд. н. м. В 1956 году импорт достиг 27,96 млрд. н. м. Эта ситуация породила проблему, которая ста­новится все более серьезной и которой должны были занять­ся экономисты: повышение ликвидности в результате этих излишков торгового баланса, этого постоянного активного сальдо. Тот факт, что проявляющаяся здесь столь очевидно проблематика этого вопроса за истекшее время почти не осознана во всем ее значении, следует приписать главным образом нейтрализующему влиянию оставления в бездейст­вии денежных сумм, представляющих собой кассовые излиш­ки государственных и коммунальных учреждений; это изъ­ятие из оборота финансовых излишков представляет собой тезаврирование, которое по своему объему и по своей дли­тельности едва ли имеет примеры в прошлом.

Заблуждения хозяйственников-плановиков

Действие Плана Маршалла, по которому еще на его четвертом году была оказана помощь размером в 106 млн. дол­ларов, закончилось 30 июня 1952 года. Его сменила эконо­мическая помощь MSA[Прим. перев.: MSA - организация, заменившая организацию «Плана Маршалла».], оказавшая нам в последующие два года (т. е. до 30 июня 1954 года) кредит размером в 98,6 млн. долларов. Я уже раньше высказал, что я всегда скептически относился ко всем попыткам предсказать и вычислить буду­щее и уложить хозяйственный круговорот в рамки твердых планов.

Завершение помощи по Плану Маршалла позволяет оглянуться на исходную планировку, нашедшую свое оформ­ление в так называемом Long-Teian-Plan (План далекого прицела) (ЛТП). В этом ЛТП, игравшем в начале 1949 года значительную роль во всех экономических дискуссиях, были зафиксированы основы экономического и финансового раз­вития до 1952 года. Намеченные, в результате совместной кропотливой работы немецких и американских экономистов, цели воспринимались тогда многими немецкими эксперта­ми, мыслившими в категориях планового хозяйства, как не­реальные и недостижимые. Несколько примеров показыва­ют, насколько действительность опровергла этот пессимизм:

1. На 1952/53 годы ЛТП намечал уровень промышленного производства в размере 110% по сравнению с 1936 годом. На самом деле был достигнут уровень в 145,5%.

2. Уровень жизни на 1952/53 годы должен был находиться по плану на 20% ниже уровня 1936 года. В действитель­ности же частное потребление на душу населения в 1936 году равнялось 768 н. м., а в 1952/53 годах - 827 н. м. (в пересчете на цены 1936 года).

3. ЛТП намечал к концу плана Маршалла достижение не­мецким экспортом размера в 2,818 млрд. долларов. В действительности же экспорт 1952 года = 4,04 и 1953 года = 4, 42 млрд. долларов.

4. Типично для условности и относительности подобных планировок и следующее:

Считалось, что всеми средствами нужно добиться повышения добычи угля, ибо от этого зависит рост общего не­мецкого производства. Поэтому для 1952 и 1953 года ежедневная добыча угля в размере 425000 тонн считалась абсолютно необходимой. Несмотря на то, что намеченные ЛТП цели были значительно превышены во всех отраслях хозяйства, дневная добыча угля осталась все же значи­тельно ниже намеченной цифры, достигнув только 408000 тонн.

Уравновесившееся хозяйственное положение позволило отменить еще ряд принятых во время корейского кризиса ограничений. 29 мая 1952 года высокая учетная ставка в 6% была понижена на 1%. Последовавшие четыре дальнейших понижения привели к тому, что 20 мая 1954 года был до­стигнут очень низкий для немецких хозяйственных условий уровень в 3%.

Эволюция учетного и ссудного процента

Действителен с		Учетный процент	Ссудный процент
1948	1 июля	5	6
	1 сентября	-	-
	15 декабря	-	-
1949	27 мая	4 12	5 1/2
	14 июля	4	5
1950	27 октября	6	7
1952	29 мая	5	6
	21 августа	4 1/2	5 1/2'
1953	8 января	4	5
	11 июня	3 1/2	4 1/2
1954	20 мая	3	4
	1 июля	-	-
1955	4 августа	3 1/2	4 1/2
1956	8 марта	4 1/2	5 1/2
	19 мая	5 1/2	6 1/2
	6 сентября	5	6
1957	11 января	4 1/2	5 1/2
	19 сентября	4	5

В эти месяцы постепенно были понижены также и до­стигшие во время корейского кризиса высокого уровня став­ки для минимальных банковских резервов.

«Прорыв вперед»

В эти годы во что бы то ни стало нужно было показать преимущества «количественной конъюнктуры», популяри­зировать «прорыв вперед». Приведу в качестве примера вы­держку из речи по случаю открытия Технической ярмарки в Ганновере в конце апреля 1953 года:

«Не буду даже касаться болтовни о том, будто спрос удовлетворен и потребительский рынок насыщен. Это прямо кощунство. Скажу о но­вых веяниях. За последние четверть года я не раз говорил, что мы должны стремиться вырваться из примитивности узко математических понятий о потреблении как об удовлетворении насущных потребностей. Это означает, что «долговечные» товары, как-то холодильники, стиральные машины, пылесосы и т. д. должны находить все большее распространение в немецком домашнем хозяйстве. И, главным образом, я имел в виду рабочие семьи.

На это мне возражали, что пенсионеры получают слишком мало, чтобы вообще помышлять о подобной роскоши. Само собой разумеется, что не с пенсионеров может начаться переход к более высокому уровню потребления. В Америке в свое время автомобили покупали вначале так­же не самые бедные. Но мы снова и снова констатируем: то, что сегодня считается роскошью, завтра становится предметом, спрос на который уже довольно широк, а послезавтра - товаром широкого потребления.

Если мы не сумеем преодолеть социальную неприязнь, если мы не сможем потерпеть того, что появляющиеся на рынке, в ходе развития техники, новые товары станут вначале достоянием только одних, - иног­да даже незаслуженно, - а не сразу всех, тогда мы все законсервируемся в искусственной бедности... Если мы не будем стремиться постоянно улучшать жизненные возможности нашего народа, мы подорвем этим основу для технического прогресса, а тем самым выйдем из круга циви­лизованных народов. Только расширив потребление, мы сможем и впредь участвовать в счастливом и здоровом мировом развитии».

Было ли это теорией или трезвым взглядом на будущее? Пусть об этом свидетельствуют кое-какие статистические данные:

Производство холодильников

	Число	Стоимость продукции в млн. Н.М.		Число	Стоимость продукции в млн. Н.М.
1949	Статистическим	28	1953	363600	158
1950	путем	40	1954	521 500	323
1951	не учтено	75	1955	588 700	241
1952	214 000	108	1956	800 000	373

Во время 2-ой Международной велосипедной и мото­циклетной выставки во Франкфурте-на-Майне 17 октября 1953 года я воспользовался случаем, чтобы выступить про­тив распространенного в то время аргумента, что нужно бо­роться против перегрузки улиц и дорог в результате возрос­шего моторизованного движения путем применения ограни­чивающих моторизацию мер:

«... Я считаю, что не дело государства вмешиваться в то, как каж­дый гражданин тратит свои деньги; т. е. государство не должно высту­пать в роли учителя морали. Пусть каждый будет счастлив по-своему... Далее я считаю, что и проблема транспорта и движения может быть решена только путем экспансии. Развивая моторизацию, нужно расши­рять старые и строить новые дороги».

Производство мотоциклов, мотороллеров и веломоторов повысилось с 143 800 в 1949 году до 290 800 в 1951 году и до 524 400 в 1953 году.

Ожидавшееся в этой области производства расширение можно было с еще большим основанием предвидеть в сек­торе легковых автомобилей. Уже тогда стал намечаться при­ток покупателей легковых автомашин из среды рабочих и служащих. В дальнейшем производство развивалось здесь еще более заметным образом; в то время, как в 1949 году выпуск показал цифру в 104 055 автомобилей, в настоящее время ежегодная продукция превышает 850 000 автомашин.

О пессимистах

В начале 1954 года распространилось мнение, будто го­ды подъема приходят к концу. Возникали опасения, и при­водились даже доказательства тому, что экспансивные силы и способности немецкого хозяйства начинают ослабевать. Все это подкреплялось учеными анализами положения. Я посчитал необходимым выступить против этого мнения:

«Темпы развития немецкого хозяйства по-прежнему опережают темпы развития народных хозяйств прочих европейских стран. Чтобы эта динамика не иссякла, надо заново оживить движущие силы конъ­юнктуры - стремление к рационализации, к капиталовложениям, а так­же готовность к расширению потребления.

Нет никаких логических причин, на основании которых должно было бы последовать ослабление этих движущих сил. Несмотря на до­стигнутые успехи в повышении жизненного уровня нашего народа, нельзя делать заключения, будто наступило насыщение в области пот­ребления.

Следовательно, все сводится к тому, что необходимо и дальше по­вышать производство, ибо только увеличив производство - и только этим путем - можно повысить народный доход, а, следовательно, и по­купательную способность, которая обеспечит сбыт ...» [22]

Далее, подводя итоги 1954 года, я говорил:

«Если по ряду причин невозможно добиться оптимальной пропор­ции между капиталом, образуемым из вкладов по сбережениям, инвести­ционными нуждами народного хозяйства и потреблением, тогда я счи­таю, что в теперешней ситуации выгоднее сохранить потребительскую конъюнктуру, идя при этом на риск затруднений в области капитало­вложений, чем, наоборот, пытаться за счет сокращения потребления уве­личить вклады по сбережениям, но иметь тогда дело с затруднениями в области сбыта». [22]

Тот, кто смотрел вперед, уже в 1954 году видел наме­чающийся переход к следующему, пятому периоду в непро­должительной истории рыночного хозяйства. Я имею здесь в виду переход к фазе высокой конъюнктуры. Выдвигалась новая задача, не так легко разрешимая. В первую очередь возникал вопрос эффективного противодействия опасности инфляционного перенакала высокой конъюнктуры.

Разрешение этой задачи оказалось настолько трудным, что многие были склонны видеть одну лишь эту проблемати­ку, забывая о том, какие огромные успехи были достигнуты во всех областях хозяйственной и общественной жизни. С середины 1956 года во все возрастающей мере удалось сов­ладать с угрозой хозяйственной деградации. После заторможения экономического подъема переход к спокойному и постоянному прогрессу можно считать обеспеченным.

Ко второй части этой задачи - совладание с легкой ин­фляцией цен - мы еще вернемся.

Совершившийся в 1954 году переход к высокой конъ­юнктуре наглядно виден из индексовых показателей про­мышленной выработки на этой фазе.

Продукция периода высокой конъюнктуры

	1953		1954		1955		1956
	1-ое	2-ое	1-ое	2-ое	1-ое	2-ое	1-ое
	полугодие		полугодие		полугодие		полу­годие
Вся промышленность	145,6	161,5	162,1	181,2	187,9	206,9	206,9
Средства производства	167,6	178,4	193,6	215,1	242,2	261,1	274,2
Сырье и полуфабрикаты	132,3	141,2	147,6	164,5	174,3	186.9	188,8
Предметы потребления	142,2	161,5	157,6	173,2	174,2	193,8	191,5

1936 = 100, - продукция за рабочий день.

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Из приведенной таблицы явствует, что 1954-1955 годы можно охарактеризовать, как период усиленного роста ка­питаловложений. В течение этого периода развитие в двух секторах - секторе производства и секторе предметов пот­ребления - шло весьма по-разному. Никто, однако, не ста­нет отрицать, что это было время особенно большого ожив­ления в смысле мероприятий, направленных на расширение производства.

Этот своеобразный экономический подъем поначалу можно было только приветствовать, тем более, что в то вре­мя имелись еще неиспользованные резервы рабочей силы (во втором квартале 1954 года было 1,15 млн. безработных). Сознавая взаимосвязь между экспансивной экономической политикой и повышением жизненного стандарта общества, я приветствовал эту экспансию: никакая государственная власть, но и никакая организация профессиональных союзов, не в состоянии что-либо сделать для социального прогресса, если из экономики «взять нечего». Дело в том, конечно, что для того, чтобы можно было распределить какие-либо хо­зяйственно-социальные блага, необходимо, чтобы эти блага были заранее заготовлены.

Именно в этой первой фазе высокой конъюнктуры по­пытался я пояснить разницу между развитием конъюнкту­ры в секторе предметов потребления и в секторе средств производства.

«Естественно, что в связи с приближающейся нехваткой рабочей силы, которую дальновидные люди могли предугадать уже несколько лет тому назад, уже в течение последних двух лет чрезвычайно усилилось стремление к повышению производительности и к рационализации. Од­нако надолго потребление не смеет отставать. В задачу разумной экономической политики входит забота о том, чтобы по меньшей мере от­дельные хозяйственные сектора поочередно могли пользоваться преиму­ществами высокой конъюнктуры. Однако это невозможно осуществить вполне параллельно для обоих секторов: у одного из них всегда непре­менно будет известное преимущество перед другим на каком-либо дан­ном отрезке времени». [55]

Об оживлении роста продукции убедительно свидетель­ствует таблица, характеризующая развитие экономики в сравнении с соответствующим отрезком времени в предыду­щем году.

Рост промышленной продукции

Изменение в сравнении с соответствующим месяцем прошлого года (в процентах)

	1953	1954	1955	1956
Январь	+ 4,0	+ 11,0	+ 17,4	+ 13,2
Февраль	+ 7,3	+ 10,2	+ 16,7	+ 8,1
Март	+ 10,7	+ 8,4	+15,8	+ 10,1
Апрель	+ 12,0	+ 9,7	+14,9	+12,4
Май	+ 11,1	+13,8	+15,8+11,0
Июнь	+ 10,9	+ 12,1	+ 16,2	+ 6,0
Июль	+ 14,7	+ 9,3	+ 15,2	+ 8,6
Август	+ 10,9	+ 11,1	+15,4	+ 7,4
Сентябрь	+ 11,1	+ 11,7	+14,8	+ 6,2
Октябрь	+ 9,3	+ 12,0	+13,7	+ 4,5
Ноябрь	+ 9,2	+ 12,5	+14,5	+ 4,6
Декабрь	+ 13,8	+ 13,3	+ 12,2	+ 3,2

(Источник: Сообщение федерального министерства народного хо­зяйства)

В середине 1954 года по существу нельзя было уже сом­неваться в том, что нам предстоит пройти продолжительный период высокой конъюнктуры. Ожидания эти основывались, в первую очередь, на увеличении заказов. Объем получен­ных всей промышленностью заказов в первом полугодии 1954 года превысил объем их в первой половине 1953 года на 23,6%, а в области заготовки сырья даже на 33,3% и в промышленности по производству средств производства на 27,8%, в то время как в области производства предметов потребления можно было наблюдать прирост лишь на 6,6%.

Во втором полугодии 1954 года мы приблизились к полной занятости, которая со времени кризиса тридцатых годов представлялась политикам и экономистам-теоретикам своего рода идеалом. В 1954 году в течение пяти меся­цев - от июня до ноября - число безработных впервые бы­ло ниже одного миллиона. Год спустя - 30 сентября 1955 года - было статистически установлено, что число безра­ботных было ниже 500 000 (при почти 18 миллионах заня­тых). Это перестало быть экономической проблемой. Таким образом, во многих районах страны и отраслях экономики была достигнута «полная» занятость.

Эта констатация еще усиляется данными 1956 года: в сентябре количество безработных снизилось до 411 100, а число работающих возросло до 18,1 миллиона. Таким обра­зом, в течение одного года 800 000 человек нашли себе но­вые заработки, причем лишь десятая часть их пришла из числа безработных, которых, отрадным образом, стало зна­чительно меньше. Следовало бы полагать, что этот успех должен был бы найти признание даже в рядах противников моей экономической политики. В прилагаемой таблице, даю­щей обзор положения, начиная с 1948 года, все сказанное выше выступает еще более наглядно.

Занятость и безработица (в тысячах человек)

	Работающие	Безработные	Всего
30.6.48	13 468	451	13 919
30.9.48	13 463	784	14 247
30. 9. 49	13 604	1 314	14 918
30. 9. 50	14 296	1 272	15 567
30.9.51	14 885	1 235	16 120
30.9.52	15 456	1 051	16 707
30.9.53	16 044	941	16 986
30.9.54	16 831	823	17 653
30.9.55	17 807	495	18 302
30.9.56	18 610	411	19 021
30.9.57	19 003	367	19 370

федерального министерства народного хозяй­ства)

Это развитие рабочего рынка характеризуется тем, что работу нашло значительно большее число людей, чем име­лось безработных, согласно статистическим данным. За по­следние семь лет число безработных сократилось на 900 000, в то время, как число работающих возросло на пять миллио­нов человек. Осенью 1956 года число безработных составля­ло всего 2,2% общего числа трудящихся (мужчины - 1,4, женщины - 3,6%).

Охота на людей

Как уже отмечалось, эта непривычная для Германии проблематика, вытекающая из так называемой полной за­нятости, неподобающим образом отодвигала нередко на зад­ний план осознание достигнутого. В силу этого я нашел уме­стным установить следующее 8 сентября 1955 года:

«У того, кто прислушивается к разговорам в стране, может подчас даже создаться впечатление, что вместе с полной занятостью, с высоким уровнем производства и возрастающим потреблением нас настигла ка­кая-то беда, и что соответственно этому теперь следует приложить ста­рания к тому, чтобы снизить снова народнохозяйственную продуктив­ность. Здравые человеческий рассудок восстает против такого положения. Он не может согласиться с тем, что то, что идет на пользу каждого, в общем народнохозяйственном плане является вредным и опасным». [59]

Беспомощность перед лицом этой новой ситуации при­вела постепенно к тому, что заинтересованные стали себе уяснять бессмысленность такой установки. Вначале некоторые полагали, что они смогут избежать последствий изменивше­гося положения на рабочем рынке путем переманивания к себе рабочей силы с других предприятий. Обращение к по­добному неблаговидному приему стало угрожать возможно­сти проводить какую бы то ни было здоровую политику в области заработной платы. Об этом надо было заявить от­кровенно и во всеуслышание:

«Мне заявили со стороны профсоюзов: посмотрите, что творится на рабочем рынке, и скажите после этого сами, можем ли мы вообще еще вести ответственную политику по линии заработной платы, когда вербовщики от промышленности рыщут по всей стране, чтобы перема­нить рабочую силу с одного предприятия на другое? Я ни в коем случае не выступаю против свободы выбора профессии или против свободы вы­бора рабочим своего места работы. Однако то, что происходит, я никак не могу охарактеризовать иначе, как охоту на людей со стороны ловцов, занимающихся торговлей живым товаром.

Эти явления нужно порицать не только с экономической точки зрения; они заслуживают морального и общественного осуждения». [63]

Нет такого аргумента, который мог бы оправдать ис­пользование подобных приемов.

Недостаток рабочей силы все более вырисовывался в качестве серьезнейшей проблемы, стоящей перед народным хозяйством:

«Наилучшее решение вопроса, которое одновременно вызовет также благоприятные последствия как в экономической, так и в социальной области, заключается в увеличении продуктивности хозяйства. Следовательно, нам надлежит использовать все открывающиеся перед нами возможности рационализации. Мы должны применить все средства, ве­дущие к повышению производительности, чтобы качеством преодолеть недостающее нам количество, то есть компенсировать имеющийся у нас количественный недохват повышением эффективности труда челове­ка». [38]

Сколь бы мне, как министру народного хозяйства, ни приходилось беспокоиться о том, чтобы резкое развитие в области средств производства не привело к явлениям, нару­шающим равновесие хозяйственной жизни, - я все же не­устанно указываю на то, насколько необходимо и благотвор­но стремление к повышению производительности, сколь важно добиться повышения производительности при помо­щи рационализации и повысить эффективность труда. Я не­однократно повторял, что в условиях полной занятости пред­принимательские капиталовложения бесспорно послужат ин­тересам рабочих.

Если я, тем не менее, в течение этих месяцев чувствовал себя обязанным несколько скептически высказаться по пово­ду конъюнктурной горячки в инвестиционном секторе, то это лишь потому, что на данном участке можно было все чаще и чаще наблюдать признаки невнимания и пренебре­жения по отношению к существующим экономическим воз­можностям. 15 ноября 1955 года я поэтому заявил:

«Размер капиталовложений, которые теперь достигают 27 про­центов валовой национальной продукции, достаточно наглядно показы­вает, что наши хозяйственники во время осознали возникающую перед ними проблему нехватки рабочей силы. Однако, теперь они должны так­же убедиться в том, что дальнейшее увеличение капиталовложений, пе­ренапрягающее работоспособность соответствующих отраслей промыш­ленности, и, следовательно, ведущее к перенакалу экономической конъ­юнктуры, не может быть пригодным средством в политике использова­ния благоприятной конъюнктуры. Как в области потребления, так и в области производства средств производства следует придерживаться прин­ципа хозяйственности». [67]

Действительно, капиталовложения в 1955 году достигли внушительного размера, который отражается не только в цифрах, характеризующих производство, но и в удельном весе капиталовложений в национальной продукции:

Использование национальной продукции в процентах

	1936	1949	1950	1952	1954	1955
Частное потребл.	60,5	65,2	63,8	56,1	56,1	56,1
Государств. потребл.	20,8	18,3	16,3	17,9	16,5	15,4
Капиталовложение и вывоз капиталовл. за границу	18,7	16,5	19,9	26,0	27,4	28,5
	100	100	100	100	100	100

В ценах 1936 года

Частное потребл.	60,5	61,7	60,6	58,1	59,2	59,4
Государств, потребл.	20,8	22,0	19,1	19,3	17,4	16,2
Капиталовложение и вывоз капиталовл. за границу	18,7	16,3	20,3	22,6	23,4	24,4
	100	100	100	100	100	100

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Согласно приблизительным оценкам Банка немецких земель, в 1956 году частное потребление повысилось пример­но на 8 процентов, для капиталовложения - брутто почти на 6%, в то время как государственное потребление осталось неизменным. В 1956 году общая валовая национальная про­дукция увеличилась на 7,1%. Все эти данные приводятся без учета изменения цен.

Если из общей суммы капиталовложений вычесть инве­стиции в промышленные установки, то за последние годы можно наблюдать следующее развитие:

В миллионах марок

	1952г.	1953г.	1954г.	1955г.
В ценах соответствующего года	24680	27735	30630	38100
В ценах 1936 года	10 942	12 566	14 078	16 791

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Повышение заработной платы рабочих и служащих

Убедительная картина высокой конъюнктуры, которую дают вышеприведенные данные, находит свое отражение в эволюции доходов всех участников хозяйственного процес­са, да и вообще всех слоев населения. Часовая оплата промышленных рабочих, которая в 1953 году в сравнении с предыдущим годом возросла на 4,6, а в 1954 году на 2,9%,- в 1955 году значительно повысилась, а именно на 6,8%. В 1956 году эта тенденция продолжала развиваться даже в усиленной степени и в первых трех кварталах этого года зар­плата повысилась, в сравнении с соответствующими кварта­лами предыдущего года, на 8,5, 8,9 и 8,4%, хотя рост про­изводительности не поспевал за повышением доходов трудя­щихся.

Значительный рост заработной платы привел к тому, что, согласно статистическим данным Банка немецких зе­мель, плата рабочим и служащим с учетом налоговых и про­чих вычетов, повысилась с 54,1 млрд. немецких марок в 1954 году, до 60,9 млрд. немецких марок в 1955 году. Такое повышение - почти на 7 млрд. марок - значительно прев­зошло темпы роста в предыдущие годы. 1956 год, согласно предварительным подсчетам Банка немецких земель, пока­зывает повышение почти на 12%, и сумма, выплаченная трудящимся, достигла 67,9 миллиарда немецких марок. Па­раллельно с этим произошло повышение сумм, выплаченных в качестве пенсий и вспомоществований (с учетом налоговых вычетов), с 17,7 млрд. немецких марок в 1954 году, до 19,6 млрд. марок в 1955 году. И в этой области в 1956 году ока­залось возможным еще более значительное повышение на 12% (по сравн. с предыдущим годом), в результате чего общая сумма пенсий и вспомоществований возросла до 22,0 млрд. немецких марок. Общий доход народных масс увеличился, таким образом, с 71,8 млрд. немецких марок в 1954 году до 80,6 млрд. марок в 1955 году. Этот рост с несомненной наг­лядностью свидетельствует о том, насколько улучшились ус­ловия жизни широких масс. В 1956 году, опять же по пред­варительным подсчетам Банка немецких земель, доход на­родных масс достиг суммы в 89,9 млрд. немецких марок и, таким образом, вдвое превысил соответствующую сумму в 1950 году.

Рост дохода народных масс, млрд. Н.М.

Годы	Валовая зарплата рабочих и служащих		Вычеты	Чистый заработок (1/3)	Пенсии и вспомоществования	Доход народных масс (4+5)
	Всего	На каждого работающего, Н.М.
	1	2	3	4	5	6
1950	39,3	2 839	5,3	34,0	11,4	45,4
1952	53,5	3 560	8,4	45,1	15,0	60,1
1954	63,8	3 922	9,7	54,1	17,7	71,8
1955	72,2	4 193	11,2	60,9	19,6	80,6
1956*)	80,8	4 473	12,9	67,9	22,0	89,9
Изменения в сравнении с предыдущим годом (в процентах)
1955	+ 13,1	+ 6,9	+ 16,1	+ 12,6	+ 11,0	+ 12,2
1956
1-й кв.	+ 14,9	+ 8,6	+ 16,8	+ 14,6	+ 10,5	+ 13,4
2-й кв.	+ 12,8	+ 6,8	+ 18,2	+ 11,8	+ 16,4	+ 12,9
3-й кв.	+ 10,7	+ 5,5	+ 15,0	+ 9,9	+ 13,3	+ 10,6
4-й кв.*)	+ 10,3	+ 5,9	+ 11,9	+ 9,9	+ 9,4	+ 9,8

*) Предварительные данные.

(Источник: Банк немецких земель)

Это благоприятное развитие, равно как и осуществление намерения федерального правительства содействовать и дальше увеличению дохода народа, может продолжаться, понятно, лишь в условиях расцвета народного хозяйства.

Общий рост благосостояния становится особенно на­глядным, если привести цифры, показывающие долю народ­ного дохода на душу населения и выразить эти данные в це­нах 1936 года.

Народный доход в пересчете на душу населения и в ценах 1936 года

	1936	1949	1950	1952	1954	1955
В рейхсмарках и немецких марках	992	836	939	1086	1230	1350
1936 = 100	100	84	95	109	124	136
1949 =100	-	100	112	130	147	161

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Быстрая реакция населения в области накопления сбережений

Между тем, за эти годы удалось также и не только преодолеть последствия войны, но, учитывая достижения 1956 года, превысить уровень последних предвоенных лет на 45 процентов, а по сравнению с 1949 годом, добиться повы­шения его на 70 процентов. Эти цифры говорят объек­тивному наблюдателю об успехе социального рыночного хо­зяйства больше, чем пространные комментарии.

Среди экономических факторов, создающих высокую конъюнктуру, но которые, в свою очередь, подвержены об­ратному воздействию соответствующей конъюнктуры, сле­дует особо указать эволюцию сбережений. Начало высокой конъюнктуры совпадает с чрезвычайно большим стремлени­ем к накоплению сбережений. Поэтому 1954 год можно с полным основанием назвать не только годом капиталовло­жений, но и годом сбережений. Это совпадение наблюдалось и в следующем - 1955 году. Положение изменилось лишь в 1956 году. Наличная сумма вкладов по сбережениям возрос­ла с начала 1954 года до начала 1955 года с 11,24 млрд. не­мецких марок до 16,72 млрд. немецких марок, а к началу 1956 года увеличилась еще почти на 4 млрд. марок, то есть составила сумму в 20,67 млрд. немецких марок. Вклады в жилищно-строительные сберкассы, естественно, на более низком уровне, показывают такое же благоприятное развитие.

Столь высокая готовность отдавать свои деньги на сбе­режение играла в то время немалую роль в качестве стабили­зирующего фактора, в то время как последующее ослабление интереса к сбережениям дает все же повод к некоторому бес­покойству. Уже упомянутая сумма сбережений в 20,67 млрд. немецких марок повысилась с января 1956 года по ноябрь того же года лишь до 22,495 млрд. марок, что говорит о сравнительно незначительном приросте. Можно отметить с удовлетворением, что в самое последнее время наметился яв­ный поворот к лучшему: к концу 1956 года сумма сбережений достигла 23,374 млн. немецких марок.

Рост добровольных вкладов для накопления сбережений со времени проведения валютной реформы показывает, к каким достижениям приводит вера населения в устойчивость валюты.

Наконец, начальная фаза высокой конъюнктуры была ознаменована еще одним важным событием. С выходом так называемого закона о поощрении рынка капиталов был открыт путь к тому, чтобы снова вернуть этому рынку ту функцию, которую ему надлежит выполнять в рыночном хо­зяйстве. Начиная с этого момента (31 декабря 1954 года) на рынке капиталов размер процентов и рентабельность разного рода процентных бумаг и иных ценностей стали снова взаимно согласовываться по правилам рыночного хозяйства, Вызванная этим одновременно тенденция к снижению про­центов была, правда, временно прервана вследствие прове­дения мероприятий кредитной политики, продиктованных обстоятельствами конъюнктурного развития. Однако, можно тем не менее высказать предположение, что этот добрый почин не исчез навсегда. Улучшение положения на рынке капиталов вместе с накоплением сбережений по вкладам и по страхованию дают возможность удовлетворять во все возрастающей мере высокие запросы на капиталовложения, поскольку такие запросы вообще обращены к рынку капи­талов. Этот обзор создавшегося благоприятного и выгодного положения на рынке капиталов показывает, что имеются ос­нования ожидать в скором будущем возрождения рынка акций.

Особенно явственно отразилась высокая конъюнктура в области нашей внешней торговли. Как 1954, так и 1955 го­ды ознаменовались сильным ростом объема внешней торговли, причем более оживленный импорт в 1955 году вдвое сок­ратил активное сальдо торгового баланса предыдущего года В 1956 году, при неожиданно резком увеличении как импорта, так и экспорта, произошел новый поворот в этом развитии, в том смысле, что в торговом балансе вновь значительно повысилось активное сальдо. Стимулом к увеличению вывоза послужило некоторое послабление в немецком инвести­ционном секторе в связи с чем какая-то доля производствен­ной мощности промышленности высвободилась для работы над заготовлением поставок за границу. Нет сомнения в том, что это развитие пошло бы еще дальше, если бы федеральное министерство народного хозяйства не проводило в то время политику последовательного облегчения ввоза. Положение Германии на мировом рынке значительно укрепилось. По достижениям в области внешней торговли Германия оказа­лась на третьем месте после США и Великобритании.

Эти данные, характеризующие экономические успехи, можно было бы безоговорочно признать удовлетворитель­ным, если одновременно оказалось бы возможным сохранить полностью устойчивость цен. Этот идеал, как показы­вает опыт, как раз на данном конъюнктурном этапе недо­стижим или, во всяком случае, осуществим с большим тру­дом. Правда, надо признать, что бурное развитие экспорта и спроса внутри страны сопровождалось сравнительно незначи­тельным ростом цен. Во всяком случае, не было и нет оснований драматизировать события. Сильного роста цен можно было опасаться с тем большим основанием, что в период этой высокой конъюнктуры заказы постоянно превышали возможности производства. Что же касается экспорта, то это положение не изменилось и до сих пор.

Цены, до второй половины 1954 года, бывшие устойчи­выми, стали впоследствии слегка подниматься. В течение двух предыдущих лет себестоимость промышленной продук­ции еще имела тенденцию к понижению; она снизилась (если принять цены 1950 года за 100) с 121 до 116, и этот наибо­лее низкий уровень сохранился до сентября 1954 г. В февра­ле 1956 года вновь был достигнут уровень 1952 года; он ко­лебался затем до сентября этого года между 120 и 121. Лишь осенью 1956 года произошло новое повышение: так, в ноябре 1956 года уровень цен повысился на 2,9% в сравне­нии с ноябрем 1955 года и на 5,1% в сравнении с ноябрем 1954 года.

Себестоимость сельскохозяйственных продуктов начала повышаться несколько раньше, причем по своим масштабам это повышение было более интенсивным. Индекс 1953-54 хозяйственного года (с июля по июнь) показывает 112% по отношению к 1950 году, а в следующем хозяйственном го­ду - 116%. В 1955-56 году индекс повышается до 123%, а в первом полугодии 1956 года достигает даже 135%. Впослед­ствии он, правда, снова понизился. В декабре 1954, 1955 и 1956 годов индекс соответственно поднялся с 114 до 123, а затем до 126.

Принимая во внимание это колебание цен в течение по­следних двух-трех лет, можно считать, что эволюция индек­са стоимости жизни была сравнительно спокойной. В 1954 году этот индекс оставался в среднем на уровне 1953 года (т. е. 108% по отношению к 1950 году), повысился в 1955 году до 110% и колеблется с января 1956 года между 112 и 114%. Таким образом, в 1955 году, по сравнению с преды­дущим годом произошло повышение стоимости жизни (для средней потребительской группы) на 1.8%. К концу же 1956 года общий индекс, правда, был на 1,7% выше, чем в соот­ветствующее время прошлого года, и превысил уровень кон­ца 1954 года на 3,6%. Картину развития этих важнейших, с народнохозяйственной точки зрения, цен дает таблица №3 приложения.

В этой области федеративная республика может, как это видно из приведенной ниже таблицы, вполне выдержать срав­нение с другими странами. Тем не менее я чувствовал себя обязанным постоянно выступать с предупреждениями и бо­роться с нездоровыми явлениями.

Индекс стоимости жизни в разных странах 1949/1951 = 100

Страны	1953	1954	1955	Три квартала 1056
Западная Германия	103	103	105	108
Бельгия	106	108	107	110
США	109	109	109	111
Франция	126	126	127	129
Дания*)	115	116	121	128*)
Швеция	120	122	125	132
Великобритания	120	122	128	132
Норвегия*)	129	135	136	142*)

•) 1950 = 100

(Источник: Статистика Банка немецких земель и Федерального ста­тистического бюро)

Основное требование: устойчивость цен

Тот факт, что покупательная способность и у нас слег­ка понизилась, относится к теневым сторонам высокой конъ­юнктуры. Поэтому я неоднократно указывал на то. что в перспективном плане никакой экономический прогресс, как бы велик он ни был, не может оправдать даже кажущееся первоначально безобидным ослабление валюты:

«Конъюнктурный вопрос ставится не в порядке альтернативы: должны ли цены оставаться устойчивыми или же в известных случаях допустимо их повышение? Уровень цен должен быть сохранен при всех обстоятельствах. Вопрос заключается лишь в том, какими средствами мы можем это обеспечить». [70]

Я категорически отрицаю также, что усиленное расши­рение производства естественно и закономерно должно быть связано со всеобщим повышением цен. Напротив, в интере­сах всего, получающего доходы и накопляющего сбережения населения, нужно стремиться к возрастающему и все более распространяющемуся благосостоянию, при одновременном сохранении устойчивости цен:

«Пусть многие иначе интерпретируют опыт прошлого. Я, во всяком случае, не вижу повода к отказу от моих усилий создать при помощи ответственной денежной, кредитной и валютной политики и упорядочен­ной хозяйственной и финансовой политики предпосылки для того, чтобы дальнейшее расширение производства могло бы осуществляться на ос­нове устойчивых цен». [64]

Наконец, в течение имевших решающее значение недель и месяцев мне приходилось снова и снова выступать про­тив тех, кто думал и заявлял, что:

«лишь путем постоянного, хотя бы даже только незначительного, ослабления валюты можно вызвать к жизни те импульсы, которые на­долго обеспечивают возможность экспансивного развития хозяйства. По­сле того, как за последние десять лет жизнь опровергла, теоретически и практически, не одну ложную идеологию и не один догмат, наступила, мне кажется, пора, когда надлежит разрушить и эту последнюю и, может быть, даже самую опасную иллюзию». [64]

Если все мои мероприятия исходили из желания задер­жать постольку развитие конъюнктуры, поскольку вызван­ное ею искушение нарушить устойчивость валюты внушало все большие опасения, то не могло быть, однако, и речи о том, что я этим якобы отрекся от принципов и цели стремящегося к расширению хозяйства. Как раз в связи с необхо­димостью найти здесь правильную пропорцию в интересах дальнейшего непрестанного развития подъема, одно из моих высказанных в этом направлении заявлений заслуживает то­го, чтобы быть воспроизведенным здесь:

«Вряд ли можно приписать мне репутацию человека, для которого ограничительная политика является самоцелью. Так же трудно предпо­ложить, что я могу признать стоящим труда делом насильственное сни­жение благоприятной конъюнктуры. Нет, ни в коем случае, ибо секрет успеха нашей экономической политики ведь именно в том и заключается, что мы никогда не отступали перед трудностями, но всегда искали и на­ходили решения в динамическом порыве вперед, в расширении хозяйст­венных возможностей. Мы не намерены изменять этому принципу и в дальнейшем, хотя не следует закрывать глаза на то, - и это стало яс­ным отнюдь не только сегодня, - что некоторые «узкие места» становят­ся все более явными». [63]

Непопулярные истины

Исходя из этой принципиальной установки, были приня­ты разнообразные меры, чтобы обуздать и направить по оп­ределенному руслу высокую конъюнктуру. Эти мероприятия должны были воздействовать как раз на те факторы, которые создавали помехи или вызывали новые опасности. В качестве примера таких мероприятий можно указать на разнообразные воздействия психологического характера, в основу которых было заложено убеждение, что подлинные опасно­сти вытекают не столько из фактов, сколько, главным обра­зом, из несоблюдения экономически допустимых пределов - повышения заработной платы рабочими и служащими и по­вышения цен предпринимателями. Мой исходный тезис, ра­зумеется, гласил всегда: сохранение устойчивости валюты.

В течение этих месяцев я неустанно провозглашал не­популярную истину, что, вопреки всякому отрицанию этого и несмотря на все тактические маневры, заработная плата и цены находятся в неразрывной связи.

«Если заработная плата начнет повышаться хотя бы лишь в одной отрасли народного хозяйства, то это произойдет и в других. Из этого следует, что невозможно, а, следовательно, и недопустимо, чтобы в од­ной отрасли хозяйства зарплата была повышена на некую величину Х, когда в других отраслях имеется возможность повысить зарплату в луч­шем случае лишь на 1/2 X или даже только на 1/4 Х, если не прибегать к повышению цен. Было бы безответственно дать вольный ход повышению той цены какого-либо продукта, по которой оказывается возможным производить этот продукт уже в настоящее время. Столь же безответст­венным является и исходящее из ложно понимаемого предпринимательского духа желание использовать без остатка возможности, предоставляе­мые конъюнктурой. При настоящем положении дел такая политика по­будила бы, естественно, всех следовать плохому примеру. А это означало бы положить начало инфляционной тенденции, пресечение которой в самом ее начале является нашим долгом». [62]

Такого рода соображения побудили меня в эти бурные месяцы к энергичным выступлениям против всякого повыше­ния цен, которого как-то можно было бы избежать, - будь то в промышленности или в сельском хозяйстве, и это не­смотря на разного рода сопротивление и скептическое отно­шение многих. Я старался противодействовать всякому по­вышению заработной платы, если оно не могло найти своего оправдания в увеличении экономической продуктивности. С другой стороны, повышение заработной платы оказалось та­ким образом санкционированным в довольно широких пре­делах, поскольку в деле повышения продуктивности были зарегистрированы значительные успехи.

В течение 1955 года, пожалуй, еще можно было говорить о соответствии между повышением заработной платы и ус­пехами в деле повышения продуктивности. Однако в 1956 году уже нельзя было отрицать возникшего несоответствия между увеличением дохода широких народных масс и повы­шением продуктивности. Заработная плата рабочих и слу­жащих (без вычетов), повысилась в 1956 году, согласно офи­циальным данным, почти на 7%, валовой доход лиц, рабо­тающих не самостоятельно, возрос на 11,9%, в то время как производительность промышленности в 1956 году повыси­лась лишь на 4% (при исчислении продукции за один рабо­чий час) или только на 1,4% (при исчислении продукции на одного работающего). Никто не может ссылаться на то, что, идя на повышение заработной платы, он якобы не предвидел последствий, ибо я буквально изъездил всю страну, чтобы разъяснить эти элементарные истины даже самым просто­душным людям.

Ответственность за цены

Надо сказать, что как раз именно в этой фазе экономи­ческого развития нельзя не заметить взаимосвязи, сущест­вующей между повышением цен и тем фактом, что рост до­хода широких народных масс, превышает достигнутое в об­ласти повышения продуктивности, т. е. превышает то, что вообще может дать народное хозяйство. Неизбежные по­следствия можно предвидеть почти с точностью до одного процента. Нельзя и не следует освободить от ответственно­сти за повышение цен, за это легкое понижение покупатель­ной способности населения, тех, кто соучаствовал в этом развитии. Ответственность лежит как на предпринимателях и рабочих, так и на правительстве и парламентариях, кото­рые устанавливают государством гарантированные цены или определяют размеры доходов. Повторяю еще раз: у меня нет никаких возражений против изменений к лучшему, пока они не выходят из рамок экономических возможностей. Такие улучшения даже желательны, ибо они соответствуют прин­ципам социального рыночного хозяйства.

Начатая мной психологическая кампания должна была быть дополнена и другими планами, которые, однако, уда­лось осуществить лишь частично. Мои предложения были направлены к тому, чтобы смягчить вредное влияние расту­щего положительного баланса внешней торговли и усилить предложение товаров на внутреннем рынке, преимуществен­но путем увеличения ввоза, чтобы с этой стороны оказать давление на цены. После многомесячных дискуссий в прави­тельстве и парламенте было, правда, объявлено о снижении пошлин с 1 апреля 1955 года, хотя и не в том размере, ко­торый я считал желательным и необходимым. Вместе с тем постепенно проводилась дальнейшая либерализация по от­ношению к странам Организации европейского экономиче­ского сотрудничества (ОЕЭС). Одновременно с этим был зна­чительно расширен перечень товаров, которые могли свобод­но поступать к нам из долларовой зоны.

Специальные мероприятия были направлены на то, что­бы способствовать успокоению на тех участках экономики, на которых обнаруживалось наибольшее напряжение. Огра­ничение помощи путем государственного финансирования было сопряжено с сокращением казенных капиталовложений в строительство.

Тот факт, что мне лишь частично и зачастую слишком поздно удавалось проводить в жизнь мои предложения, за­ставил меня в возрастающей мере оказывать поддержку Банку немецких земель и даже поощрять его к отказу от той очень либеральной финансовой и кредитной политики, кото­рую он стал проводить после преодоления «корейского» конъюнктурного подъема.

Между федеральным министерством народного хозяйст­ва и Банком немецких земель в дальнейшем установилось все возрастающее единство взглядов в смысле оценки поли­тико-экономического положения. 4 августа 1955 года низкая учетная ставка в 3%, установленная 20 мая 1954 года впер­вые была повышена до 3 1/2%. За этим повышением последо­вало 8 марта 1956 года следующее - на 1%, а 20 мая ока­залось необходимым новое увеличение учетной ставки до 5 1/2%. К тому же эта последовательная политика сопровож­далась еще и другими дополнительными мероприятиями Банка немецких земель. Так, с 1 сентября 1955 года были повышены минимальные ставки для запасных капиталов и ограничены возможности переучета векселей. Самое примечательное в политико-экономической ситуации этих месяцев заключалось в том, что мое тесное сотрудничество, вернее единство взглядов с эмиссионным банком, вовсе не находи­ло полного признания.

Между тем, все эти усилия оказались небезуспешными. В середине 1956 года удалось повышение продуктивности снова ввести в реалистические рамки и придать ему здоро­вые масштабы. Темпы расширения производства приспосо­бились к реально возможному развитию народного хозяйст­ва. Годичное увеличение производительности, составлявшее в 1955 году 15% и более, понизилось до 8% и менее, но ос­талось все же на столь высоком уровне, что говорить о застое или тем более о кризисе не приходится. Проведенное б сентября 1956 года понижение учетной ставки с 5 1/2 до 5% и дальнейшее понижение на 1/2 %, проведенное 11 января 1957 года, может расцениваться как доказательство внут­ренней консолидации народного хозяйства.

Успех не замедлил последовать

Причины такой нормализации положения весьма разно­образны. Мне думается, что существенную роль сыграла психологическая кампания, совместно с мероприятиями Банка немецких земель. Осуществившееся все-таки увели­чение импорта также не осталось без последствий и сказа­лось как раз в секторах, находящихся под наибольшей угро­зой роста цен. Даже ввоз продуктов питания возрос как ни­как с 2,14 млрд. немецких марок в четвертом квартале 1955 года до 2,82 млрд. в соответствующем периоде 1956 года.

Все статистические данные говорят о том, что та фаза, в которой перенапряжение конъюнктуры грозило стать серь­езной опасностью, может считаться законченной, и что на смену этой фазе наступает период спокойного роста и раз­вития. Однако, при всем этом не следует забывать, что еще не до конца устранены последствия прошлого, и что нашей экономической политике придется ими серьезно заняться. Это относится в особенности к тому повышению заработной платы, которое превысило рост производительности. Следует здесь указать и на необходимое, с социальной точки зрения, повышение пенсий и вспомоществований из государственных средств, а также на увеличение пенсионных доходов по прове­дении социальной реформы. Лишь какая-то часть этих зат­рат покрывается увеличением взносов, но во всяком случае ежегодно на рынок будут поступать миллиардные суммы, - результат увеличившейся покупательной способности масс.

Такое же значение имеет и снижение налогов, посколь­ку оно также будет содействовать росту покупательной спо­собности. Естественно, что эти изменения в структуре дохо­дов заставляют также повысить оплату государственных слу­жащих, что ведет к дополнительному повышению общего народного дохода по всем категориям заработной платы. В этот весьма общий обзор роста покупательной способности потребителей следует включить, для принятия в соображение, также и развитие стремления к накоплению сбережений.

Многое зависит от желания накапливать сбережения

От желания накапливать сбережения в значительной степени будет зависеть, вызовут ли какие-либо нарушения нормального течения хозяйственной жизни тенденции к расширению народнохозяйственного потенциала, могущие проявиться в результате такого увеличения дохода народных масс. В третьем квартале 1956 года прирост вкладов по сбе­режениям достиг только суммы в 90,7 млн. немецких марок, т. е. одну восьмую прироста в соответствующий период 1955 года. Можно с удовлетворением отметить наличие кое-каких признаков того, что недавние мероприятия федерального правительства вновь оживят стремление к накапливанию сбережений. Можно также надеяться, что намечающаяся стабилизация политического положения вызовет и социаль­ное успокоение, которое в свою очередь укрепит желание на­капливать сбережения.

Эта эволюция показывает, как резко реагирует население на действительные или даже только мнимые изменения курса валюты. Простое указание на то, что едва ли можно говорить об обесценении нашей валюты и что, следовательно, нет причин для беспокойства, навряд ли сможет вызвать удовлетворительный психологический эффект. Для поясне­ния вышесказанного мне хотелось бы привести историю од­ного стомаркового кредитного билета, который был внесен на следующий день после валютной реформы. Развитие ин­декса стоимости жизни в тот же отрезок времени явственно указывает на то, что сложнопроцентный рост этой суммы, внесенной в сберегательную кассу, был лишь в незначитель­ной части аннулирован повышением цен:

Внесено 21.6.1948 года - 100 НМ Индекс стоимо­сти жизни.

1-ое полугодие 1948 г. = 100

имеется в наличии на 31.12.1948 года - 101.22 НМ -

имеется в наличии на 31.12.1949 года - 103.75 НМ 1949 99

имеется в наличии на 31. 12. 1950 года -106.39 НМ 1950 92

имеется в наличии на 31.12.1951 года - 109.39 НМ 1951 100

имеется в наличии на 31. 12. 1952 года - 112.87 НМ 1952 102

имеется в наличии на 31. 12. 1953 года - 116.26 НМ 1953 100

имеется в наличии на 31. 12. 1954 года - 119.75 НМ 1954 100

имеется в наличии на 31. 12. 1955 года - 123.34 НМ 1955 102

имеется в наличии на 31.12. 1956 года - 127.45 НМ 1956 105

Чтобы с самого начала предупредить все возможные недоразумения, я хочу подчеркнуть, что это противопоставле­ние накопляемого по сбережениям капитала и индекса стои­мости жизни ни в коем случае не следует понимать как по­пытку выступить в защиту гарантированного индекса для денежных сбережений.

Немалое значение будет иметь и дальнейшее развитие в области нашей внешней торговли. Те тенденции к экспансии, которые, возможно, обнаружатся при этом, могут приобре­сти в дальнейшем еще большее значение, ибо нейтрализую­щее влияние излишков государственных доходов будет дале­ко не таким сильным, как в предыдущие годы.

В последней фазе развития высокой конъюнктуры выя­вилось, несмотря на некоторое замедление темпов роста про­изводства, повышение на несколько процентов уровня из­держек по производству, заработков и цен. Можно было бы даже указать на целый ряд факторов, которые благоприятст­вуют усилению тенденции к повышению цен как раз в тех секторах хозяйства, которые более всего интересуют потре­бителя. Это и случится, если не будут услышаны мои повторные призывы повышать заработную плату лишь соответст­венно росту производительности.

Центральная проблема экономической политики сво­дится поэтому к устранению инфляционных тенденций в дальнейшем экономическом подъеме. Сохранение устойчи­вости валюты является непременной предпосылкой для гармонического экономического роста и подлинного и обес­печенного социального прогресса. Экономическая политика федерального правительства должна поэтому впредь в еще большей мере быть направленной на создание необходимых условий для сохранения финансовой устойчивости.

Разрешение вопроса о том, потребуется ли в будущем прибегнуть в отдельных случаях к ограничительным мерам, будет зависеть решающим образом от того, смогут ли, нако­нец, все слои нашего народа отказаться от пагубной попытки вырвать для себя побольше выгод в ущерб всему обществу.

«Экономическая политика началась под лозунгом «свободного ры­ночного хозяйства» и «либерализации». Весной она закончилась введением импортных ограничений, олицетворяющих собой провал всей по­литики правительства, особенно в области внешней торговли... За что время... почти что все положения и теории, которые повторно нам преподносил федеральный министр народного хозяйства, а также и его догма, окончательно потерпели крах... Вы должны согласиться со мной, что господин федеральный министр народного хозяйства, который взялся было за устранение принудительно-направляемого хозяйства, теперь ... вот-вот готов снова ввести систему прямого хозяйственного регулирования, к тому же отвратительно функционирующую, и целиком увяз в этой за­боте ... после того, как вся хозяйственная политика кончилась прова­лом ...»

Еще лишь недавно - это было 11 октября 1951 года, по время корейских событий - лидер самой крупной оппози­ционной партии в германском Бундестаге произнес эти, се­годня кажущиеся невозможными, слова. Тем временем воз­можность свободно выбирать необходимые ему предметы потребления стала для западногерманского гражданина ре­альностью, каковой стала и возможность свободного ценооб­разования почти во всех секторах промышленности. Каждый предприниматель может и должен свободно производить и продавать то, что требуется рынку. Сверх того, он свободен в организации своего предприятия, в его рационализации и в решении вопроса капиталовложений, как это и должно быть в условиях конкуренции и свободы предприниматель­ского хозяйствования.

Вышеприведенная вводная цитата напоминает нам о том, сколь яростно оспаривались принципы рыночного хо­зяйства всего лишь несколько лет тому назад. Отвержение рыночного хозяйства было в рядах оппозиции более или ме­нее единодушным. Правда, при этом отдельные критики несомнение исходили из разных соображений. Одни были склонны отрицать правильность самих принципов, другие считали, что в послевоенной Германии с ее разрушенными промышленными установками и миллионами беженцев осу­ществление этих принципов невозможно.

Эта борьба уже принадлежит прошлому, она стала историей. Отчеты тогдашних прений читаются в наши дни, как страницы из чрезвычайно увлекательного романа. Все-таки стоит рыться в страницах этого недавнего прошлого германской истории. Первый германский послевоенный пар­ламент - Хозяйственный совет во Франкфурте, а позже и Бундестаг (парламент в Бонне) первого созыва были ареной яростных парламентских прений. В дальнейшем мы будем придерживаться официальных отчетов.

Крупнейшая партия оппозиции - СДПГ - дала ясно по­нять в дни валютной реформы, что она не стремится к осво­бождению германского народа от государственного вмеша­тельства, к освобождению, которое я намерен был постепен­но осуществить в отношении всех, в порядке проведения ва­лютной реформы, производств, всех отраслей торговли и ре­месел, но, прежде всего, в отношении потребителя. В отчете памятного XVIII пленарного заседания Хозяйственного совета, имевшего место 17 и 18 июня 1948 года непосредственно пе­ред проведением валютной реформы (стр. 628 и след. офи­циального протокола), мы можем прочесть запись заявлений докладчика СДПГ (Социал-демократической партии Герма­нии) по вопросам хозяйственной политики д-ра Крейссига (являющегося членом Бундестага первого созыва, а также и в настоящее время; ныне его деятельность протекает преиму­щественно в рамках европейских парламентских органов):

«Во всех обоснованиях, приведенных профессором Эрхардом в под­тверждение своих положений, отсутствует, однако, одна главная предпо­сылка: на протяжении многих долгих лет у нас не было нормального народного хозяйства; мы увидим, что валютная реформа не принесет никакого чуда и что лишь после проведения валютной реформы будет создана почва для подлинно здорового восстановления народного хозяй­ства. Мы не ожидаем также чудес от влияния валютной реформы на нормальный ход первоначального развития народного хозяйства, в част­ности производства... Они (речь идет об обездоленных и бесправных) спросят, почему не проводится правильная хозяйственная политика, по­литика направляемого распределения и образования цен, чтобы люди в ближайшие месяцы и годы получили свою долю продукции? Ведь начи­ная с 1945 года они работали неизвестно ради чего, и почти ничего или вообще ничего от результатов своего труда не видели.

«Направляемое распределение» мы понимаем, как планомерное на­правление всех наиболее необходимых предметов и товаров в места и к людям, более всего в них нуждающимся. Иначе говоря, мы за направле­ние распределения имеющихся налицо товаров широкого потребления. Моя партия вполне согласна с той точкой зрения, что следует допустить свободные цены при наличии здорового хозяйства; но это недопустимо в народном хозяйстве, в котором недостаток во всем столь безгранично велик... То, что здесь намечается, уже было однажды весьма ясно и метко охарактеризовано, как «стальной душ свободных цен» ("Stahlbad der freien Preise"), - через этот душ германские предприниматели хотят заставить пройти немецкий народ ...

Все это не имеет никакого смысла. К катастрофе приведет стрем­ление заниматься «политикой цен», ни разу не отдав себе отчета в том, как должно было бы протекать предстоящее повышение цен. Это недопустимо! Все, что вы до сих пор видели, ведет к тому, что немец­кими предпринимателями будет проводиться политика в духе Моргентау, которая окажется еще опустошительнее того, чего в свое время хотел добиться Моргентау ...

Любой из нас хотел бы, чтобы система принудительно-направляе­мого хозяйства была устранена. Однако, нельзя в силу этого выдвигать положение, будто этим и покончено, наконец, с этой системой... Мы по-прежнему стоим на точке зрения, что народное хозяйство могло бы быть пущено в ход лишь путем систематического планирования и при помощи столь же систематического распределения всех необходимых то­варов широкого потребления в Германии».

Таково было содержание речи оратора оппозиции! Крейссиг этим внес ясность в то, что оппозицией уже было заявлено на 14 пленуме Хозяйственного совета (21 и 22 ап­реля 1948 года). На этом заседании при оповещении о пред­стоящей валютной реформе я установил следующее (стр. 441 официального протокола):

«При изложении всех моих соображений, я исхожу, разумеется, из желания не только количественно выправить диспропорцию между пред­ложением товаров и спросом на них, но и побороть зло в самом корне. Всякая регламентация, которая заставила бы нас, из-за все еще существующих, хотя и более слабых разногласий, сохранить теперешнюю форму принудительного распределения, включая твердые цены, в качестве хо­зяйственной системы для будущего, всякая регламентация, которая не покончит решительным образом с призраком инфляции при твердых ценах, но наоборот, снова станет поощрять процесс нарастания излишней покупательной способности, либо потребует проведения новых мероприя­тий валютного характера, либо сможет даже способствовать продлению беды на вечные времена ...

Решительно отрицая этот экономический принцип, я, однако, ни в коем случае не проповедую необходимость возврата к либеральным фор­мам экономики прежних времен и к безответственному предпринимательству прошлых лет.

Сегодняшняя система... должна либо принять форму более сво­бодного рыночного хозяйства, либо повернуться в сторону абсолютного тоталитаризма. Это должен признать каждый, кто отдает себе отчет в принудительном характере нашего народнохозяйственного положения, вызванного хаосом в области валютной политики ...»

Совершенно различные мнения

Докладчик СДПГ, д-р Крейссиг, подчеркнул достаточно ясно, что он придерживается принципиально другого мне­ния. Однако, справедливость требует отметить, что многие, не будучи сторонниками СДПГ, думали так же. Это было неудивительно при наличии промышленного производства, достигавшего всего 50% уровня 1936 года, при возросшей на миллионы численности населения. Д-р Крейссиг продолжал (стр. 446):

«... Создается неприемлемое положение, когда приходят к выводу, что Германию можно поставить на ноги и привести в порядок ее народ­ное хозяйство, независимо от размера помощи, которую Германия может получить, без планомерного вмешательства государства и хорошо проду­манного планирования, и тогда, вместо того, чтобы вскрыть подлежащие выяснению проблемы, их затушевывают лишь потому, что этого требуют какие-то соображения или тенденции, которые хотели бы покончить с недавним прошлым и снова пойти по пути свободного предприниматель­ства».

Другой оратор СДПГ - Шеттле, сегодня председатель бюджетной комиссии парламента, поддержал Крейссига (стр. 452):

«Я думаю, что если мы не сумеем соединить мысль об экономиче­ском оздоровлении Германии с мыслью о направляемой реорганизации, о перемещении отдельных секторов промышленности и определенной инициативы в другие, более важные области хозяйства, - если мы не проведем все это путем принципиальных политических решений и вытекающих из них мер, дающих направление экономике, то нам вообще ни­чего не удастся, ибо в порядке свободной инициативы все это, конечно, не может осуществиться ... Мы хотим хозяйственную свободу в другом смысле, чем вы этого хотите (то есть правительство). Мы имеем опыт, что так называемое свободное хозяйство означает свободу лишь для не­многих, а для других - как раз противоположное».

Вернемся к памятному XVIII пленуму Хозяйственного совета за несколько часов до проведения валютной реформы. В ответ на пессимизм Крейссига я сказал (стр. 623):

«Я думаю, что существует полное единодушие в том, что необходи­мо сделать выводы из опыта системы государственного принудительного хозяйства, которое явилось результатом хаотической, более того, - про­сто преступной финансовой, хозяйственной и валютной политики. Надо отдать себе отчет в том, что крушение этого порядка или кажущегося порядка, на самом деле беспорядка, - означает не только крушение дан­ной системы, но и крушение идеи всех форм государственного принуди­тельного хозяйствования ...

Во всех слоях нашего народа существует только одно единственное стремление освободиться от этой смирительной рубашки ... Следователь­но, может быть только один путь - вернуться к форме более свободного рыночного хозяйства, снова упразднить принуждение, которому был под­вержен каждый в отдельности и которое мучило буквально каждый день всех - от потребителей до производителей».

При наличии многочисленных требований относительно государственного влияния на ценообразование я посчитал нужным высказать в Хозяйственном совете, еще до прове­дения валютной реформы, мое убеждение, что принудитель­ное распределение и отсутствие свободы в ценообразовании нельзя отделить одно от другого. Тот, кто требует одно, дол­жен отдавать себе отчет в том, что ему придется принять и другое (стр. 623):

«... Не будем сами себя обманывать - весь германский народ это знает, - что принудительное распределение, с одной стороны, и твердые цены, с другой, были признаком бесхозяйственности, под которой народ стонал 15 лет. Если мы не решили бы взяться за ликвидацию этих клас­сических симптомов нашей бесхозяйственности, то никто в народе не поверит, что валютная реформа действительно приведет к оздоровлению экономики...

Невозможно одновременно направлять экономику с двух сторон. Нельзя совместить административное регулирование потока товаров (все равно, по каким распределительным признакам), с другим распределением, определяемым естественным спросом. Этот спрос образуется в ре­зультате свободного выбора продуктов потребления каждым отдельным гражданином... Однако я лично самым категорическим образом отри­цаю принцип планирования там, где это принудительное влияние госу­дарства должно привести к мучению с утра до вечера каждого отдельного гражданина, как потребителя, так и производителя».

Прыжок в холодную воду

На только что приведенные аргументы ответил опять Крейссиг (стр. 638):

«Аргументы, которые были нам только что представлены, как раз затрагивают вопрос, на который я хотел бы обратить внимание, когда говорил о «стальном душе свободных цен» для предпринимателей. Мне кажется, что это весьма сомнительный способ - бросить в холодную воду смертельно больного человека, а ведь германское хозяйство является этим смертельно больным человеком уже в течение трех лет. На­стоящий размер болезни и слабость пульса этого больного хозяйства мы четко сможем установить в день валютной реформы.

Я заявляю, что моя фракция в этом не намерена участвовать...

То «немножечко» в повышении заработной платы, которое отвоюют себе рабочие после валютной реформы, ограничится для каждого в отдельности, примерно, размерам лишней пары чулок или лишней ру­башки ...»

Подтвердила ли практическая жизнь этот пессимизм, который ожидал лишь этого «немножечко» в повышении за­работной платы?

Федеральное статистическое бюро сообщает следующее:

Данные о часовой заработной плате - брутто - рабочих-мужчин (без горной промышленности)

1948г. - 1.12 НМ	1954г. - 1.84 НМ
1950г. - 1.38 НМ	1955г. - 1.96 НМ
1952г. - 1.71 НМ	1956г. - 2.13 НМ
Февраль 1957 г. - 2.23 НМ

Источник: Федеральное статистическое бюро)

СДПГ поспешила осудить первые проявления рыночного хозяйства, может быть, предугадывая, что в недалеком буду­щем ее резкую критику больше не будут принимать всерьез. Едва три недели после проведения валютной реформы оратор СДПГ - Зайферт (член Бундестага первого и второго созывов от СДПГ и специалист по финансовым вопросам) заявил на XIX пленуме Хозяйственного совета 8 и 9 июля 1948 года (стр. 700):

«Господин д-р Пюндер нам доложил, что люди с какой-то новой верой, с чувством внутреннего облегчения стоят перед витринами. Я ду­маю, настоящие чувства другие. То, что здесь произошло, вызвало разд­ражение, за немногие дни углубило социальные противоречия, что пред­ставляет собой опасность и является предостережением против дальней­шего следования по этому пути.

Какова же действительность?

Может быть и верно, что те или иные граждане, даже самые мел­кие потребители, не без радости ощущают возможность купить снова то или другое, к улучшению снабжения это еще не привело...»

Перед лицом эволюции народного хозяйства в эти пер­вые недели и месяцы после валютной реформы, СДПГ, кото­рая, очевидно, не могла отойти от своей принципиально оп­позиционной тактики, стала впадать во все большие противо­речия. На XX пленуме Хозяйственного совета (17-20 авгу­ста 1948 г.) социал-демократический эксперт по вопросам права д-р Арндт констатировал (стр. 785):

«Если мы хотим остаться верными исторической правде, то мы не должны забыть об одном событии, которое было вызвано к жизни не профессором Эрхардом, а также и не нами всеми, потому что мы его вызвать не могли, а именно, - о валютной реформе. Если улучшения на­ступили, то они наступили в результате валютной реформы» ...

Д-р Арндт забывает, что его коллега д-р Крейссиг еще 17 и 18 июня 1948 года (как только что упоминалось) заяв­лял:

«Мы увидим, что валютная реформа не принесет с собой никакого чуда, мы не ожидаем также чудес от влияния валютной реформы на нормальный ход первоначального развития народного хозяйства, и, в частности, производства. Новая валюта ничего не меняет в производст­венной базе Германии».

СДПГ не оставляла сомнений в том, что она стреми­лась низвергнуть инициатора социального рыночного хо­зяйства. Она все больше чувствует, насколько результаты экономической политики отразятся на ней, как партии. На этом XX пленарном заседании СДПГ вносит предложение, чтобы директор Управления по делам хозяйства был смещен со своего поста. Это предложение было отклонено после страстной дискуссии большинством 47 голосов против 35. Депутат СДПГ Шеттле произнес длинную и яростную обви­нительную речь (стр. 786);

«... известно, что с самого начала мы не имели никакого доверия к политике господина профессора Эрхарда ...

Мы предостерегали от темпа, с которым господин директор Уп­равления по делам хозяйства хотел пойти по пути отмены предписаний, касающихся принудительного распределения и твердых цен ...

Мы указывали на то, что мы против принудительного хозяйства, как мы его унаследовали от национал-социализма, и на то, что недо­статок на протяжении ряда лет во многих областях нашего хозяйства будет постоянным явлением, и что ограничение свободы лежит в интересах справедливого снабжения широких масс нашего трудящегося насе­ления, в интересах социального мира. Это необходимо на какое-то время. Мы без стыда признаем необходимость этого ограничения свободы».

Насколько было справедливо это предсказание, что не­достаток будет в течение ряда лет постоянным явлением? Из обильного статистического материала возьмем некоторые данные:

	1949	1951	1953	1955	1956
Обувь кожаная в млн. пар	41,34	48,16	56,11	66,94	71,72
Выработка шерст. пряжи (в тоннах)	43393	65106	68069	71746	72016
Выработка хлопч.-бумажн. пряжи (в тоннах)	141729	216944	238285	258959	277049
Дамские чулки (млн. пар)	23,0*)	46,7	79,2	125,1	151,8
Фарфор для домашн. хоз. (в тоннах)	38154	49194	59810	74087	76399
Папиросы (млн. шт.) (Потребление)	22,09	26,64	34,76	42,09	48,86
Кофе (в кг.) на душу населения (Потребление)	0,48	0,74	1,37	1,86	2,03

*) 1950, цифры за 1949 нет.

С 1955 на 1956 гг. производство товаров широкого потребления выросло еще на 8,34%.

(Источник: Федеральное статистическое бюро) Оратор фракции СДПГ Шеттле продолжает:

«Вы намечаете для значительной части нашего населения уровень жизни, который далеко ниже прожиточного минимума, и вы знаете, что это так. Мы предостерегали от прыжка в холодную воду .. .

Я вполне уверен, что вы будете верить в свои теории до тех пор, пока реальность вас не приведет к абсурду...

В Германии миллионы людей надолго не будут в состоянии прини­мать участие в каком-либо соревновании, если на основании рецепта го­сподина профессора Эрхарда деньги будут единственным боном (бецугшейн) на получение товара»...

Это замечательное утверждение Шеттле приводит к единственному логическому выводу, что СДПГ хотела бы дать в руки потребителя иной бон («бецугшейн»), нежели деньги, с тем, чтобы этот другой бон, независимо от денег, давал бы окончательное право и возможность купить желаемый предмет. Здесь ясно, что СДПГ чувствовала, что ее по­стоянное отрицание свободного образования цен привело бы к карточной системе («бецугшейнов»). Шеттле продолжал:

«Вы пытаетесь в Германии делать политику, которая на самом деле является не чем иным, как материальной и психологической подготов­кой широких слоев нашего народа к инфильтрации с востока. Практи­ческий результат вашей политики заключается в том, что вы доведете людей до отчаяния в результате того, что вы называете свободой .. .»

В объятия коммунизму?

Как в действительности обстояло дело с «отчаянием», которое должно было привести людей в объятия комму­низма? Коммунистическая партия получила на выборах в первый германский парламент 14 августа 1949 г. 1.362 тыс. голосов, или 5,7% всех голосов, при следующих выборах в парламент 6 сентября 1953 года только 2,2% (607.860) голо­сов. В связи с упомянутым утверждением казалось умест­ным повторно выразить мою приверженность к принципу ры­ночного хозяйства (стр. 797):

«Я представляю себе, что бы произошло, если бы мы не пошли этим путем, а действовали более осторожно, т. е. провели бы валютную реформу при помощи полумер - неполной отмены карточной системы и принудительного ценообразования. Какое учреждение было бы в состоя­нии давать боны («бецугшейны») без знания рынка? . .

Здесь было сказано, будто возможно отделить одно от другого принудительное распределение и образование цен, будто возможно ввести одно и опустить другое. При ближайшем рассмотрении и это оказывается полнейшей иллюзией. Принудительное распределение и политика установления цен связаны друг с другом как сиамские близнецы, но как и эти близнецы являются совместно не чем иным, как уродством».

На XXII пленуме Хозяйственного совета (27 сентября -1 октября 1948 года) эксперт СДПГ по делам сельского хо­зяйства - Герберт Кридеманн - поставил еще раз щекотли­вый вопрос:

«Разве что-нибудь улучшилось, что имело бы решающее значение?»

Он заявил (стр. 990):

«Профессор Эрхард сегодня снова преподнес свою теорию не счи­таясь с тем положением, что противоречия обостряются тем больше, чем дольше применяется эта теория. Мы находимся только в начале длинной цепи повышения цен...»

Получило ли это предсказание подтверждение в дальней­шем развитии цен? Индекс общей стоимости жизни (1938 = 100, по потребительской схеме 1949 года) показывает сле­дующее развитие:

Сентябрь 1948 - 159

Декабрь 1948 - 168

Март 1949 - 167

Июнь 1949 - 159

Сентябрь 1949 - 155

Этот пленум Хозяйственного совета имеет и в другом отношении историческое значение: на нем был отменен за­прет повышения ставок зарплаты. Эти ставки - типичное дитя военного и принудительного хозяйства. Принятие этого важного по своим последствиям закона потребовало всего лишь несколько минут. Д-р Ханс Велльхаузен, в то время один из видных членов ФДП (либералы), обратил внимание на следующее (стр. 976);

«Совершенно необходимо, чтобы за отменой твердых цен и прину­дительного распределения последовала бы также отмена запрета повы­шения ставок заработной платы».

На 24 пленарном заседании Хозяйственного совета 9 и 10 ноября 1948 года Кридеман повторил следующее (стр. 1110):

«То, что здесь называют свободным народным хозяйством, является не чем иным, как результатом такого рода соображения: каким образом нам удастся и после валютной реформы продолжать вести этим замеча­тельным способом наши дела, при котором сильные обрастают жиром за счет слабых ...?

Наше требование состоит в том, чтобы был установлен контроль за Использованием тех видов сырья, которые идут на производство жизненно необходимых товаров. Столь же важным, как контроль поступле­ний сырья, является и контроль над его правильным использованием .. .

Со всей настойчивостью во всяком случае мы предъявляем требо­вание об учреждении независимого контроля цен».

В связи с повышением цен во второй половине 1948 го­да, отрицать которое не приходится, едва ли многие завидовали моему положению и моим задачам. Мой контрвопрос гласил (стр. 1115):

«Поскольку мы не хотели сразу же вызвать снова появление из­лишней покупательной способности, постольку мы должны были допу­стить выравнение цен. Мы должны были придти снова к экономическому равновесию на новой основе. От этого мы никуда не уйдем. Может быть, вы мне скажете, каким образом какое-либо учреждение могло бы не ог­раничивать одну часть покупательной способности, а другую связывать, и для каких товаров оно должно было бы провести рационирование?»

Бессмысленная всеобщая забастовка

Это заседание имело место непосредственно перед объ­явленной забастовкой, при помощи которой в первый раз и до сих пор в последний в германской истории была сделана попытка «смести» социальное рыночное хозяйство при по­мощи забастовки. Мое мнение по этому поводу было сле­дующим (стр. 1119):

«Я придерживаюсь мнения, что эта забастовка действительно не имеет никакого оправдания. Если она имела целью обратить мое внима­ние на то, что еще не все дела в порядке, что еще многое надо сделать, что на нас возложен социальный долг установить благоприятное соотно­шение между ставками заработной платы и ценами, то тогда она была излишней. Ибо и я тоже знаю, что мы должны делать... В этом вы можете быть уверены ...»

На XXVII пленарном заседании 2 и 3 декабря 1948 года экономический эксперт СДПГ Крейссиг назвал проводимую мною политику катастрофической (стр. 1205):

«Экономическая политика, которая после проведения валютной ре­формы привела к социальным несправедливостям в чудовищной пропорции, была политикой, проводимой на основании закона о директивах. Этот закон (который дал мне возможность отменять предписания, регу­лирующие принудительное распределение и устанавливавшие твердые Це­ны) . . . был самым катастрофическим законом, который «правые» провели в этом собрании. Экономическая политика, которая проводилась на его основании, была также катастрофической».

Борьба продолжалась и в последующие недели. Оппозиция теперь ухватилась за идею создания независимого ве­домства цен. Это ведомство должно было, по мысли его сторонников, вырвать политику ценообразования из моих рук. На это требование я ответил на XXVIII пленарном заседании (стр. 1263):

«... Если проект создания независимого ведомства цен вообще мо­жет иметь какой-то смысл, то только тот, что такое самостоятельное ведомство сможет успешнее и лучше устранять с пути те экономические шероховатости, от которых мы страдаем. Я здесь часто уже указывал, что представляется совершенно ошибочным усматривать во многих яв­лениях в области цен последствия экономической политики. Тем временем стало ясно, что это выправление цен и нахождение нового уровня их были непременным следствием валютной реформы.

Дело сводилось исключительно к тому, чтобы подогнать уровень цен к изменившемуся объему денежного обращения и этим самым к международному уровню цен ...

Это независимое ведомство цен стало бы проводить точно такую же политику цен .. . или же, если оно повело бы другую политику, то это могла бы быть лишь политика возвращения к прошлому. Этот воз­врат привел бы к тому, что товары снова исчезли бы с рынка и восста­новилась бы вся обстановка инфляции при запрете повышения цен . ..»

С проведением валютной реформы в народное хозяйство была внесена та ясность, которая позволила снова по-настоя­щему заняться калькуляцией. Кроме того, существовавшая при прежнем положении неясность скрывала за собой псевдо­занятость. Еще до валютной реформы я указывал, что про­цесс перемещения различных факторов в социальной струк­туре будет связан со значительной безработицей. Это надо было принять как нечто неизбежное. Увеличение безработи­цы вызывало повсеместно большие заботы. Здесь требовалось сохранить крепкие нервы. На XXXVII пленарном заседании Хозяйственного совета (23-25 мая 1949 года) я заявил (стр.1663):

«... Мы должны сделать все, чтобы решить эту серьезную социальную проблему. Но не забывайте то, что я уже сказал: мы должны проводить кредитную политику «средней линии». Мы не можем не оказывать давления на экономику, - это необходимо для преодоления многих дефектов в структуре народного хозяйства, которые постепенно накопи­лись за 15 лет. Мы не смеем отказаться от попыток заставить экономику добиваться высшей степени рационализации, заставить ее выкорчевать все то, что не выполняет подлинную экономическую или социальную функцию.

Понижение цен, которое нами достигнуто с начала января, косвен­но означает улучшение социального положения, повышение реальной покупательной способности. На это и была направлена наша кредитная политика. Если мы вдруг слишком быстро и резко переменим курс на­шей политики, если мы допустим в широком масштабе послабления, то может оказаться, что этот социально здоровый процесс остановится ско­рее, чем это было бы желательно при имеющих сегодня место условиях жизни народа...»

СДПГ использовала это без сомнения тяжелое положе­ние в качестве повода для того, чтобы объявить о якобы «ла­тентном (скрытом) кризисе рыночного хозяйства» (стр. 1750):

«... В Управлении по делам хозяйства все еще не пришли к созна­нию того, что народное хозяйство после валютной реформы развивается совсем не так, как нам об этом возвещали в оптимистической форме. В известной степени мы находимся в состоянии более или менее скрытого кризиса, выхода из которого еще не видно...»

В противовес этой точке зрения я сказал (стр. 1753):

«Я думаю, что мы должны действовать живее. Последние три чет­верти года показали насколько вообще проблематично это плановое хо­зяйство. Цифрами можно все доказать, но только эти цифры могут быть сметены действительностью.

Это относится и ко всем программам, например, и к тем, которые следует выработать для того, чтобы воспрепятствовать дальнейшему ро­сту безработицы, и для планирования капиталовложений, которое мы провели ... Я решительно отклоняю любое принуждение такого рода в целях капиталообразования. Все сводится к тому, чтобы капитал созда­вался органическим путем. Я убежден - безразлично, будут ли этому верить или нет, и в этом собрании мне уже во многом не верили, - что современный застой можно преодолеть при помощи средств рыночного хозяйства, в то время, как судорожная политика планового хозяйства нас несомненно приведет к тупику ...»

Исходило ли это утверждение из легкомысленного оптимизма, или в нем выражался реализм, который оправдан всем развитием хозяйства? Возьмем некоторые важные дан­ные народного хозяйства за два следующих года:

	30.6.49	31.12.49	30.6.50	31.12.50	30.6.51
Занятых (в млн.)	3,49	13,56	13,85	14,16	14,72
Безработных (в тыс.)	1.283	1.559	1.538	1.690	1.326
Индекс промпродукции	87,4	96,0	107,6	126,3	130,9

1936 = 100

Безработица доставляет заботы

Обеспокоенная числом безработных (свыше 1,5 млн. человек в конце 1949 года), но не принимая во внимание рост занятых в народном хозяйстве рабочих рук и бурный рост промышленной продукции, СДПГ повторила на XXXVI пленарном заседании Бундестага (парламента) 9 февраля 1950 года свои нападки на рыночное хозяйство. Министр на­родного хозяйства земли Северный Рейн-Вестфалия, ныне покойный, д-р Нольтинг сказал от имени оппозиции (стр. 1141):

«... Я хотел бы, милостивые государыни и государи, чтобы мы все на короткий момент остановились на том, какого масштаба нужду, отчаяние и безвыходности эти цифры (безработицы) в себе содержат. Во всяком случае, после войны положение на рынке труда еще никогда не было таким тревожным, как в настоящее время, и всем успехам хо­зяйственной политики, весьма скромным успехам, которые могли быть достигнуты до сих пор, угрожает опасность, поскольку не удастся затормозить эту грозящую нам эволюцию, которая начинает подмывать наш фундамент ... (стр. 1142).

При этом, индекс ежедневной продукции, который в 1936 г. был равен 100, упал с 98 в ноябре до 95 в декабре. Данные для января мне еще не известны. Во всяком случае, мы еще очень далеки от нормализа­ции хозяйственных условий. Западногерманскому хозяйству грозит остаться на уровне 90% - 95% 1936 года, причем мы не должны забы­вать, что численность населения увеличилось на 20%. Если же финансовые и хозяйственные циклы замкнутся на этом уровне, то тогда миллионы рабочих рук окажутся лишенными всякой возможности включить­ся в производственный процесс».

Конечно, министр Нольтинг на первый взгляд был прав, но только на очень короткое время сезонного развития: Ин­декс промышленного производства упал с 102,2 в ноябре 1949 года до 90,9 в январе 1950, но он поднялся к ноябрю 1950 года, - т. е. за год, - до 133,3, чтобы затем на протя­жении 1951 года достичь уровня 147,8 (в ноябре). Нольтинг продолжал:

«Я не знаю, придерживается ли господин министр и сегодня своей теории «самоочищения экономики». Я уже в то время указывал на про­цесс развивающегося худосочия в народном хозяйстве. Сам профессор Эрхард, который всегда излучал неистощимый оптимизм, как будто превратился в довольно робкого Геркулеса ... (стр. 1144).

Хозяйственная система с растущей безработицей без шансов на ее устранение дала довод против себя самой. Зданию германского хозяйства грозит обвал, если в порядке безыдейной пассивности предоставить вещи самим себе.

Социальный кризис грозит болезненно обостриться. Проблема нуж­ды и обеднения не может быть разрешена путем применения принци­пов «лессе фер» (laisser - faire), принцип невмешательства государства.

Для нас, социал-демократов, решающим конъюнктурным баромет­ром является эволюция численности занятых и безработных...»

Д-р Нольтинг здесь объявил, что для социал-демократов число занятых и безработных является решающим конъюнк­турным барометром. Возникает вопрос, имеет ли это ут­верждение силу для СДПГ и сегодня, ибо оно дает лучшее подтверждение правильности рыночного хозяйства. Что говорит статистика?

	В среднем за 1949 г.	В среднем за 1956 г.
Занятых в нар. хоз.	13.543 тыс.	18.056 тыс.
Безработных	1.230 тыс.	0.761 тыс.

(Данные: Федеральное статистическое бюро)

Отклониться от тропы добродетели?

В связи с царившей тогда безработицей Нольтинг потребовал (стр. 1147): Этим был подан совет, который я не мог обойти мол­чанием (стр. 1154):

«Кризис дефляции - это состояние, которое отличается тем, что в народном хозяйстве отсутствуют готовность и тяга к капиталовложе­ниям; это состояние, которое приводит к длительной «бездеятельности» денег и к изъятию капиталовложений. Я констатирую: как раз противо­положные признаки имеются в нашем сегодняшнем хозяйстве - явный голод в вопросе капитала... (стр. 1213)

Вы можете говорить, что вы хотите: в момент, когда вы грешите в деле валютной политики, когда вы хотите создать миллиарды, чтобы не­медленно добиться полной занятости, вы можете достичь этого только, если допустите повышение цен. Но, поскольку вы говорите, что повыше­ние цен вашей догмой не допускается, вам тогда придется снова органи­зовать все те учреждения, которые должны будут искусственно предот­вратить повышение цен и которые приведут нас снова к принудительно­му хозяйству, которое мы счастливо преодолели ...»

Баварский председатель профессиональных союзов и депутат СДПГ Вённер предостерегал на том же заседании министра народного хозяйства (стр. 1175):

«... Вы сегодня снова указали на то, что немецкий народ выразил свое доверие проводимой экономической политике, что это выразилось в результатах выборов 14 августа 1949 года. Я хотел бы вам сказать: вы должны были бы остерегаться стать жертвой психологического об­мана. 14 августа дало оценку с точки зрения абсолютной нулевой точки, в сравнении с которой экономическое положение Германии улучшилось... Не думайте только, что люди психологически остановились на этой ну­левой точке мая 1948 года ...»

Конечно, при суждении об экономической политике лю­ди не остановились на нулевой точке. Но дальнейшие успехи не заставили себя ждать. ХДС (Христианско-демократический союз) получил 6 сентября 1953 года 12,44 млн. голосов про­тив 7,36 млн. голосов 14 августа 1949 года, не в последнюю очередь вследствие успехов в области народного хозяйства и экономической политики!

15 февраля 1950 года депутат СДПГ д-р Фейт, являв­шийся министром народного хозяйства Баден-Вюртемберга, дал следующее определение задач хозяйственной политики (стр. 1246):

«Целью политики должны быть: наличие экономического аппарата, который мог бы обеспечить работой всех желающих работать в стране, и производство, которое могло бы покрыть внутренние потребности, как непосредственно, так и путем внешней торговли, и, наконец, производительность, которая позволила бы германскому хозяйству с точки зрения качества и цен начать конкуренцию с другими странами на мировом рынке...»

Министр Фейт не оставляет никаких сомнений относи­тельно того, что он считает социальное рыночное хозяйство непригодным для достижения этой цели (стр. 1250):

«Стремительный прыжок в так называемое свободное народное хозяйство, которое на практике все пронизано организацией картелей, привело к ряду последствий. Множество людей было ограблено в резуль­тате высоких цен в эпоху недостатка, что вызвало перемещение имуще­ства, связанное с усилением социальных противоречий. Другое роковое последствие сводилось к тому, что капитал, которого и без того недо­ставало, не мог быть использован там, где в нем чувствовалось острая нужда.

Если рассматривать положение с этой точки зрения, то фирменная вывеска «социальное рыночное хозяйство» потерпит еще более сильный урон в правдоподобности этого обозначения. Положение очень серьезно, и никто, даже предприниматель, который в новых условиях мог упоря­дочить свое положение, не может от этого испытать никакой радости...»

Кроме этих нападок, в адрес министра народного хо­зяйства раздались резкие выкрики со стороны председателя СДПГ д-ра Курта Шумахера (стр. 1257). Я заявил:

«... Мы не собираемся применять средства, которые, скажем сов­сем ясно, могут лишь вернуть к принудительному хозяйству (смех и воз­гласы на скамьях СДПГ, одобрения со стороны правительственных пар­тий). Дело не в том, можем ли мы продолжать либеральную политику как самоцель. Дело в другом: эта политика должна нас защитить от воз­врата к обстоятельствам, которыми характеризуется сущность и система принудительного хозяйства, а этот возврат осуществился бы путем дополнительного исчерпания кредитов, путем увеличения спроса, который не может быть удовлетворен, путем восстановления рационирования и введения мер принудительного сокращения покупательной способности, путем чрезмерного закручивания налогового пресса и путем уничтожения рынка капиталов (голос из рядов СДПГ: А безработные?).

Вы не сократите безработицу в большей степени, чем это сделаем мы, но если бы это вам удалось, вы провели бы это ценой развала гер­манского хозяйства и общественного порядка (одобрения на скамьях правительственных партий, смех и возгласы со стороны СДПГ).

Ваше враждебное отношение к экономической политике правитель­ства объясняется в немалой степени еще и тем, что она разрушает бю­рократию в нашем хозяйстве (оживленное одобрение правительственных партий. - Депутат Шеттле: «То, что вы говорите, это совершенная глу­пость!» Возгласы социал-демократов. Доктор Шумахер: Но ведь бюро­краты заботятся о безработных, вы же нет!) - Вы так воображаете! (Овация на скамьях правительственных партий). Экономической полити­кой правительства разбивается ваша мощь, покоящаяся на бюрократии. И если до этого вы спросили, совместима ли наша экономическая поли­тика с христианскими воззрениями,.. (д-р Шумахер: «Что вы об этом знаете!?»), то на это я могу сказать: христианской является та экономи­ческая политика, которая помогает людям, помогает каждому в отдель­ности, и эту политику проводим мы! (Оживленные одобрения на прави­тельственных скамьях - выкрики слева)...»

СДПГ не отступает от своего настойчивого требования - преодолеть безработицу путем увеличения кредитов, которое в то время могло бы привести к росту цен, в результате чего наша валюта была бы поставлена под удар. 1 июля 1950 года депутат СДПГ Курльбаум, известный специалист по эконо­мической политике своей партии, юрист и экономист, руко­водящий работник ряда значительных предприятий, заявил (стр. 2376):

«... Только тогда выполнимо расширение кредитов, действительно достаточное для преодоления безработицы, когда не срывают все плоти­ны, которые еще сдерживают нежелательное развитие цен ...»

28 июля 1950 года СДПГ снова пыталась нанести удар; ее предложение об удалении министра народного хозяйства со своего поста было отклонено 187 голосами против 142, при 28 воздержавшихся. Я тогда заявил (стр. 3043):

«... Господа, вы хотите устранить человека, который с успехом оказывал вам сопротивление! (Оживленные одобрения на правительст­венных скамьях. Депутат Шумахер: «Мы вас еще никогда человеком не считали»). Господа, я кончаю и по поводу вашего предложения о моем удалении скажу только одно: эх, как это вас устроило бы! (Оживленные одобрения со стороны ХДС и Германской партии. Возбужденные возгла­сы депутатов СДПГ, большое движение слева)».

Патентованные рецепты не помогают

На 102-м заседании парламента начались широкие и страстные дебаты по поводу того, выдержало ли испытание рыночное хозяйство, а еще больше по поводу защиты этого хозяйства во время корейского кризиса и связанного с ним повышения цен.

В это критическое время многие депутаты Бундестага начали сомневаться, правильно ли придерживаться и дальше рыночного хозяйства и возможно ли это. На 102-м заседании парламента 15 ноября 1950 года, один из представителей СДПГ сказал в связи с имевшими место затруднениями в области снабжения сырьем (стр. 3733):

«... Тогда, как и сегодня, дело касалось снабжения углем. Сегодня мы, а с нами и миллионы немецких граждан, задаем вопрос правительст­ву ГФР и, прежде всего, министру народного хозяйства, желают ли они сделать необходимые выводы из крушения экономической политики или же весь народ должен снова нести все тягостные последствия неудав­шейся экономической политики? ..»

На заседании Бундестага 14 ноября 1950 года, касаясь снабжения углем, я старался добиться трезвой постановки вопроса (стр. 4038):

«... Заявлять, что все происходящее (корейский кризис и его по­следствия) можно было предвидеть заранее - демагогия. Этого не могли предвидеть ни в одной стране. Во всем мире имеют место те же явления, которые мы наблюдаем в Германии, и я могу вам сказать, что все боль­шее количество стран в Европе обращается к нам, чтобы узнать, каким образом мы добились того, что у нас цены остались более устойчивыми, чем во всей Европе .. .»

Конечно, не приходилось отрицать, что положение со снабжением углем стало затруднительным. Однако, угольная промышленность принадлежала к отраслям, где принципы рыночного хозяйства в наименьшей степени находили приме­нение. Положение, без сомнения, было трудным, но давало ли это оппозиции право называть его в своей критике катастрофическим? Из следующего баланса снабжения камен­ным углем (включая кокс и брикеты) можно уяснить себе тогдашнее положение:

Баланс в миллионах тонн

	Добыча	Ввоз	Вывоз	Имелось в наличии
1950	103,0	4,3	24,1	83,2
1951	109,9	9,8	23,6	96,2
1952	113,6	12,2	23,3	102,9

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Не совсем легко было сохранить спокойствие, когда предлагались всевозможные патентованные рецепты. Стоит вспомнить 114 заседание Бундестага 25 января 1951 года, на котором я указывал (стр. 4320):

«...Что касается вопроса... экономии на освещении и использования этой экономии на домашнее отопление, то я могу сообщить, что экономия на освещении составляет приблизительно 8.000-10.000 тонн. Если я дам каждому домашнему хозяйству в Германии по 1 центнеру угля, то потребуется 700.000 тонн. Я прошу сделать из этого сравнения полезные выводы!»

В момент наивысшего напряжения в корейском конф­ликте СДПГ снова предприняла попытку устранить социаль­ное рыночное хозяйство. Об этом свидетельствуют парла­ментские отчеты за те месяцы. Они и сегодня еще дают представление о страстности этого спора.

На 126-м заседании парламента 14 марта 1951 года с наиболее резкими нападками выступил Нольтинг (стр. 4806):

«... Хозяйственная политика стоит сегодня в центре внимания об­щественности. Я думаю, однако, что это страстное участие и заинтере­сованность общественности наверняка не прибавляют славы господину Федеральному канцлеру и его министру народного хозяйства... Я ду­маю, милостивые государыни и милостивые государи, что это звучало слишком гордо, когда господин министр народного хозяйства определил свою речь, как программную (возгласы социал-демократов: «Очень хоро­шо»!). В действительности это была попытка пролепетать какие-то извинения (движение на правительственных скамьях, крики «Пфуй», одоб­рения у депутатов СДПГ). Эта речь содержала много интересных слов, непривычных для уст, огласивших их. (Депутаты из СДПГ: «Правильно»!).

Господин профессор Эрхард! То, что вы сообщили сегодня с этой трибуны, было мумией вашего рыночного хозяйства (одобрения со сторо­ны депутатов СДПГ).

Я хотел бы вас спросить, когда вы смотрите в зеркало, вы себя еще узнаете? (Смех, одобрения у СДПГ).

Когда прислушиваешься к рассуждениям рядового человека, узнаешь, что он встревожен безработицей, о которой господин министр на­родного хозяйства опять умолчал. (Возгласы: «Правильно!» на скамьях СДПГ). Безработица в 1,5 или 1,6 млн. воспринимается правительством почти как постоянная величина. Я говорю: помимо безработицы, упомянутые мной рассуждения простых людей касаются в первую очередь цен.

Этим затронута самая жгучая тема. Конечно, при повышении цен повышенные тенденции на мировом рынке, в результате обусловленной вооружением конъюнктуры, играют роль, которую нельзя отрицать. И мы также не предлагаем, чтобы мы полностью отгородились от этого повышения цен и чтобы цены замерли на определенной точке.., но можно было принять больше мер предосторожности, чтобы натиск повышающихся цен не навалился на нас со всей своей стремительность», в результате чего кирпичи стали бы падать нам на голову, как это на­блюдается теперь...»

Верно ли, что рост цен с полной силой ударил по не­мецкому потребителю? Что дает нам сравнение международ­ных данных?

Индекс стоимости жизни (1950 = 100)

	США	Англия	Бельгия	Франция	Швеция	ГФР
Июнь	1950	99	100	98	96	99	99
Сент.	1950	102	100	104	102	100	100
Дек.	1950	104	102	102	106	104	101
Март	1951	107	104	109	115	113	106
Июнь	1951	108	109	110	112	117	108

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Дилетантство и факты

Министр Нольтинг сказал в той же речи:

«Неверная политика цен, начавшаяся со слишком спешной ликви­дации регулирования цен летом 1948 года, была также причиной того, что мы оказались и в другом отношении в бедственном положении, последствия чего мы ощущаем еще сегодня, - это те узкие места, которые тормозят дальнейший рост выпуска продукции ...

Видите ли, милостивые государыни и милостивые государи, если каждый может по своему усмотрению проводить инвестирование и рас­ширять свое производство по собственному вкусу, то тогда такому пред­принимателю потребуется в будущем больше угля, стали, электроэнергии, газа, т. е. всего того, чего у нас нет в достаточном количестве. Уже поэ­тому мы не можем согласиться с любым увеличением производства и мощности производственных установок, разве что хотя бы часть капитало­вложений была перемещена в те участки, где имеются узкие места. На­конец, упомянутые узкие места все больше тормозят наш экспорт. Наши данные о вывозе - и это особенно огорчительно - отстают от наших цифр ввоза, и наша задолженность другим странам растет с каждым днем...

В сущности своей либерализация импорта является хорошей идеей, однако она не может рассматриваться вне времени. Конечно, большой вывоз, если он только достижим, и мы предпочитаем пониженному ввозу. На эти, само собой разумеющиеся вещи, не следовало бы вообще нам указывать.

Однако, мы утверждаем: также и по рельсам либерализации нельзя ехать без расписания. Господин профессор Эрхард сказал: надо побольше покупать у других, и тогда они тоже будут забирать у нас значительное количество товаров! Однако, при этом, к сожалению, имели место зна­комые нам затруднения погрузочного порядка, и теперь перед нами растет угрожающая нам гора иностранных долгов. Мы слишком необду­манно и поспешно дали своего рода аванс, что не привело ни к какой ответной реакции у наших торговых партнеров («Правильно!» - возгла­сы на скамьях СДПГ)...

Нам, как слабейшему звену в цепи европейских хозяйственных стран, не пристала роль водителя; мы не можем изображать собой «бой­кого пионера». Ведь обычно понятие «попутчика» у нас так популярно. (Смех).

Бананы и калифорнийские фрукты, финики и фиги, лимоны, апель­сины и грейпфрукты, белый и черный виноград из Болгарии, омары, икра и губная помада - никто против этого не возражает! Но здесь прояви­лось легковерное дилетантство, проявилась опасная и необоснованная ма­ния величия, и со всеми нашими предостережениями не считались. («Пра­вильно!» - возгласы на скамьях СДПГ) ...»

Подтвердили ли факты действительности правильность подобного суждения о «дилетантстве», о «мании величия»?

Когда министр Нольтинг рисовал эту мрачную картину, наш торговый баланс, правда, был еще пассивен по отноше­нию к Европейскому платежному союзу (25,5 млн. н. м. в марте 1951 года), но уже Дальнейшие месяцы привели к весь­ма внушительной перемене в сторону активизации нашего торгового баланса. Банк немецких земель дает по этому по­воду следующую сводку:

Торговый баланс в млн. немецких марок

	Апрель	Июнь	Август	Октябрь	Декабрь	Всего за 1951г.
Ввоз	621,1	575,5	690,7	677,6	782,7	8.872,5
Вывоз	848,2	889,1	949,6	939,7	1.152,1	10.627,6
Активное сальдо	227,1	313,6	258,9	262,1	370,4	1.755,1

При наличии такого положения единственным правиль­ным решением было не следовать совету Нольтинга ограни­читься ролью попутчика. Продолжая свою речь, Нольтинг договорился даже до того, что потребовал вычеркнуть слу­жебный оклад федерального министра народного хозяйства, и заявил далее:

«... Мы позволили себе больше роскоши, чем это допустимо при наличии индекса промышленного производства в 117 ... так можно кон­чить банкротством ... Там (т. е. в Англии) прошли ту стадию, которую мы должны будем еще пройти. Там, оздоровление пришло через голод, в то время как у нас тонкий верхний слой общества - господин председа­тель простит мне эти слова - обожрался от роскошного потребления. («Правильно!» - возгласы на скамьях СДПГ)».

Было ли подтверждено фактами это страстное обвине­ние, которое, конечно, не могло не взбудоражить слушателей? В Англии, которую Нольтинг приводил в качестве примера, достойного подражания, в 1951 году обнаружился самый крупный дефицит внешней торговли за послевоенное время - 1.197 млн. фунтов стерлингов. Лейбористское правительст­во преждевременно вышло в отставку в октябре 1951 года, после полуторагодичного пребывания у власти, и должно было уступить место консервативному правительству.

Нольтинг продолжал:

«... Стоит лишь обратиться к происхождению и источнику концеп­ции этой хозяйственной политики, чтобы всюду натолкнуться на аб­сурдность этой политики, которая в догматическом закостенении оказа­лась в безвоздушном пространстве и давно лишилась почвы под но­гами ...

Я еще раз подчеркиваю: принудительное хозяйство - это искале­ченное хозяйство эпохи нужды, оно никогда не желательно, но, к сожалению, иногда оно необходимо. Принудительная экономика является дополнением свободного хозяйства, вашего свободного хозяйства (апло­дисменты на скамьях СДПГ), когда оно не в состоянии развиваться даль­ше. Поэтому, мы опасаемся, что скоро нам предстоит новое издание та­кой экономики. Министр народного хозяйства ГФР, который начал борь­бу с принудительным хозяйством путем пышных речей, скоро придет к тому, что он к этому хозяйству вернется... Этим, господин министр народного хозяйства, замыкается круг, и этим очерчен путь, который зам суждено было пройти ...

Сегодня министр народного хозяйства сам говорит о планировании - тот самый, который недавно еще язвительно заявил нам: немножечко планового хозяйства не бывает, как и не бывает «немножечко» беремен­ности (громкий смех слева). Поэтому мы думаем: в этом направлении всегда будет присутствовать «немножечко» от Эрхарда (одобрения на скамьях СДПГ)...

Господа, если компетентным министром этот вывод очевидно не делается, то этот вывод должен быть преподнесен ему парламентом, и преподнесен с той весьма неприятной ясностью, к которой нас, к сожа­лению, принуждает существующее положение. Таким образом, от имени моих политических друзей я вношу следующее предложение СДПГ:

Бундестаг благоволит постановить:

Оклад министра народного хозяйства ГФР вычеркивается (Продол­жительные шумные одобрения на скамьях СДПГ, смех и возгласы на скамьях правительственных партий, звонок председателя)».

Дальнейшее развитие народного хозяйства дало лучший ответ на речь Нольтинга. Поэтому приведем здесь только немногие выдержки из моего выступления на том же засе­дании (стр. 4800):

«Я хотел бы констатировать, что именно наша экономическая политика привела к тому, что немецкий народ снова получил возможность жить, что были осуществлены основные демократические права - свобод­ный выбор профессии и свобода в выборе товаров, что германский народ мог снова поверить в смысл труда только в результате этой политики, что на основании этой хозяйственной политики стала возможной стаби­лизация валюты, и что, наконец, нам удалось снова возродить из развалин нашу внешнюю торговлю.

Эти основы нашей экономической политики остаются в силе и впредь .. .

Таким образом, если мы твердо стоим за наши принципы, то мы готовы и к тому, чтобы при необходимости изменять наши методы и способы (в связи с эволюцией, имеющей место в результате корейского конфликта). Мы хотим сохранить за рынком его функцию. Но нам ясно, что кое-что в области свободного выбора местожительства и работы, кое-что в возможности действовать по свободному усмотрению должно быть заменено намеренным, планомерным и осмысленным регулирова­нием. (Возгласы: «Слышите, слышите!» и смех на скамьях СДПГ. Крик слева: «Это же анекдот!»).

Мое положение в этой дискуссии было очень затрудни­тельным, ибо всеобщее нервное напряжение в мире привело к принудительному распределению сырья в международном масштабе, притом в такой степени, что возможность полу­чения многих видов сырья отдельными странами зависело от готовности этих стран применять подобные меры принуди­тельного распределения. Международная конференция по сырью (ИМС) приступила к своей деятельности. Лично я счи­тал такой метод мало плодотворным и, действительно, мы ограничились в этом отношении, не без некоторого лукавст­ва, опубликованием статистических сводок. К этому у. нас и сводилось все принудительное распределение. Несколько поз­же я к тому же получил удовлетворение в том отношении, что правильность моего понимания вещей была подтвержде­на международными авторитетами.

Развитие «корейской» высокой конъюнктуры вызвало заботы не только в лагере оппозиции. Несколько месяцев спустя - на 167-м заседании Бундестага 11 октября 1951 года - СДПГ высказала уверенность, что теперь рыночному хозяйству окончательно наступил конец. Доктор Крейссиг сказал по этому поводу (стр. 6822):

«... Экономическая политика ГФР началась под лозунгом «свобод­ного рыночного хозяйства» и «либерализации». Эта политика кончилась весной этого года (1951. - Прим. пер.) распоряжением от февраля о приостановке ввоза; это означает провал всей экономической политики, особенно в области внешней торговли. Тем временем, - конечно, в из­вестной связи с тем, что происходило после возникновения корейского конфликта, - почти что все принципы и теории, которые здесь постоян­но защищал федеральный министр народного хозяйства, а также и его догма, потерпели полное крушение ...

Мы повторно и постоянно заявляли и неустанно будем повторять это вновь, что при столь большой разрухе в стране народное хозяйство не может быть упорядочено без направляющего руководства и перспективного планирования.

Вы согласитесь со мной, что господин федеральный министр на­родного хозяйства, который взялся было за упразднение принудитель­ного хозяйства, теперь сам по уши погряз в задаче по введению этого хозяйства, только худшего типа ...»

Правильно ли определяла СДПГ настроение населения? Д-р Крейссиг произнес свою речь 11 октября 1951 года. До этого в земле Северный Рейн-Вестфалия на последних выбо­рах в местный парламент (ландтаг), состоявшихся 16 августа 1950 года, ХДС получил 2,29 миллиона голосов, а на после­дующих выборах в Бундестаг 6 сентября 1953 года уже 3,92 млн. голосов.

Можно указать еще на один пример: на выборах в Гессенский ландтаг, 19 ноября 1950 года ХДС получил 348.148 голосов, а 6 сентября 1953 года - 849.125. Эти цифры гово­рят сами за себя.

В это время - время бурных прений в парламенте - для министра народного хозяйства ГФР уже не было сомнений, что выросшие из «корейского» кризиса, скромные по своим масштабам зачатки принудительного хозяйства, впрочем имевшие скорее показное назначение, скоро можно будет просто «выбросить за борт». Поэтому я мог кратко устано­вить следующее (стр. 6826):

«... Если д-р Крейссиг думает, что мы стоим на пороге введения принудительного хозяйства, то на это я хотел ответить: нет, я целиком ушел в заботу о том, как бы поскорее отделаться от мер принудительно­го хозяйствования, и переговоры и устремления, направленные к этому, идут полным ходом. Следовательно, пойдем как раз в противоположном направлении (одобрения на скамьях правительственных партий)».

Новый примирительный тон

На этом закончились последние крупные дебаты в гер­манском парламенте по вопросу - быть или не быть рыночному хозяйству. На выборах б сентября 1953 года избиратели дали такой недвусмысленный ответ, что даже в рядах самой оппозиции почувствовали, что она стояла далеко не на правильном пути со своей непонятной народу и далекой от ре­альной действительности критикой. Правда, в следующие го­ды некоторые споры продолжались, однако, если просматри­вать последующие протоколы Бундестага, то среди них нель­зя найти ни одного, который страстностью и резкостью пре­ний мог бы сравниться хотя бы немного с протоколами Хо­зяйственного совета и Бундестага первого созыва.

Несколько иной, более примирительный тон господст­вовал спустя некоторое время, когда на 106 заседании Бун­дестага в Берлине 19 октября 1955 года шло обсуждение проблем конъюнктуры. Выступавший д-р Дейст, игравший на протяжении ряда лет крупную роль в металлургической про­мышленности (в рядах СДПГ он получает все большее приз­нание в качестве политика-экономиста), заявил от имени своей фракции (стр. 5824):

«Сперва я хотел бы заявить, что мы гордимся возможностью уста­новить здесь, в Берлине, что единственное в своем роде развитие герман­ского хозяйства за последние десять лет явилось результатом политиче­ского, экономического и общественного порядка, который покоится на основе свободы (одобрения на всех скамьях).

Эта эволюция была бы невозможна без совместных усилий всех слоев населения. (Возгласы: «Очень хорошо»! на скамьях умеренных партий).

Невозможно было бы добиться такого развития народного хозяйст­ва без игры сил различных политических групп, а это и является одним из основных элементов политической демократии (повторные одобрения на всех скамьях).

Я хотел бы подчеркнуть ту мысль, что обеспечение устойчивости валюты является одной из важнейших задач германской экономической политики (депутат Дрессбах: «Браво!»).

Вся наша работа до сего времени была бы напрасной, если бы мы этой мысли не посвящали всего своего внимания. (Возгласы: «Правильно!» на скамьях в центре). Поэтому мы будем содействовать всем усилиям, направленным на поддержание устойчивости валюты (одобрения всего парламента).

Третье - мы живем под знаком экономики большого подъема. Мы сходимся в том, что было бы ошибочным говорить о «перенагреве» об­щего развития конъюнктуры. (Возгласы справа: «Весьма правильно!»). Факты пока еще нельзя признать внушающими тревогу. (Возгласы в центре: «Весьма правильно !!!)

Экономическая система свободного мира не может доказать свою пригодность лишь тем, что в ее рамках возможен хозяйственный подъем после разрухи, она должна засвидетельствовать свою пригодность тем, что она может сохранить и обеспечить высокий уровень занятости при устой­чивом уровне цен и стабильной валюте. (Бурные одобрения на скамьях СДПГ и в центре)...»

Это примирительное отношение оппозиции - при всех расхождениях в деталях - царило и во время второго обсуж­дения вопросов конъюнктуры, имевшего место 26 июня 1956 года на 153 заседании Бундестага. Министр народного хозяй­ства ГФР заявил, обращаясь к оппозиции (стр. 8306):

«Господин председатель! Господа!

Я рад, прежде всего, констатировать, что расхождения между нами в вопросе конъюнктуры не так велики. Все, что вы сказали по поводу значения цен, использования мощности промышленных установок, удли­нения срока поставок, как признака опасного развития конъюнктуры, - на которое мы должны обратить внимание. - все это я готов подписать. Я также согласен с вами, что невралгическое место экономики следует искать в области капиталовложений ...

Так и с анализом положения внешней торговли, характеризуемого появлением высокого активного баланса, - мне думается, этот анализ признан правильным не только с моей стороны, но и всем парламентом. По этому поводу я хотел бы только установить, что если в связи с этим министерство народного хозяйства внесло предложение о понижении та­моженных пошлин, это не было реакцией на жалобы Организации евро­пейского экономического сотрудничества. Наоборот, проявленная нами активность и наличие у нас воли к понижению таможенных ставок при­вели к тому, что многие, уже почти созревшие, решения и постановления в Париже на уровне Организации европейского экономического сотруд­ничества стали беспредметными ...»

В заключение приведу слова, высказанные мной в споре с ораторами СДПГ (стр. 8309):

«... Я хотел бы сказать, что в целом я считаю эту дискуссию плодотворной. Я без иронии говорю, что рад возможности после долгих лет придти с оппозицией к одному знаменателю в хозяйственной политике». Далее, обращаясь к д-ру Дейсту, я сказал: «чтобы кончить полным при­мирением, разрешите мне закончить словами из «Фауста» Гете: «Вести с вами диспут, доктор, - лестно и приносит пользу» (смех и аплодисменты на всех скамьях)».

Однако, можно усомниться в том, - привел ли этот при­мирительный тон к новому выражению взаимоотношения правительства и оппозиции в вопросах экономической поли­тики. Через несколько недель после упомянутой дискуссии фракция СДПГ снова заговорила о «сомнительности эконо­мической политики федерального правительства» и о том, что «правительство и партии, входящие в правительственную коалицию за последние семь лет вели нечестную и безответ­ственную хозяйственно-политическую пропаганду. (168-е за­седание Бундестага 7 декабря 1956 года).

В конечном итоге в этом проявилось также расхождение между либерально настроенными кругами экономистов СДПГ и теми, кто не может оторваться от социалистической доктрины старого стиля.

Передо мной лежат газетные вырезки первых лет моей деятельности в качестве директора Управления по делам хо­зяйства во Франкфурте и федерального министра хозяйства в Бонне. В то время писали: «Министр хозяйства - враг потребителей»; «Эрхард - министр тяжелой промышленно­сти»; «Защитник стяжателей и спекулянтов» - так или при­мерно так звучали тогда обвинения в мой адрес.

Конечно, в серьезных дискуссиях эти обвинения давно отпали и даже самые непримиримые мои противники отка­зались от подобных формулировок.

Они вынуждены признать полную несостоятельность подобных обвинений, принимая во внимание мои многолет­ние усилия воздействовать на представителей крупных от­раслей немецкого хозяйства, а также борьбу с ними. Как странно звучат вышеприведенные обвинения именно в эти месяцы, когда подготавливается к изданию эта книга, а я как раз нахожусь в серьезнейшем конфликте с целым рядом отраслей хозяйства, именно из-за того, чтобы предотвратить повышение цен.

Но как бы то ни было, затронутая мною цитированием весьма недвусмысленных нападок тема взаимоотношения между министром хозяйства и гражданином, вопрос отно­шения государственного управления хозяйством к самому хозяйству и, прежде всего, вопрос организации хозяйства и его места среди прочих областей государственной жизни и общественного порядка, - все это вызывает к жизни настоль­ко интересные и важные проблемы, что необходимо подверг­нуть их внимательному рассмотрению. Это тем более необ­ходимо, что основной замысел социального рыночного хо­зяйства исходит из тех же принципов, на которых должна покоиться современная социальная и свободная демократия.

Приступая к этому рассмотрению, я позволю себе привести постоянно повторяемое мною положение критерием и судьей хорошего и плохого в хозяйственной политике явля­ются не догматы и не групповые интересы, а исключительно человек, потребитель, народ. Одобрить ту или иную хозяйст­венную политику можно лишь в том случае, если она слу­жит и пока она служит пользе и благу людей, как таковых, человека, как такового.[49]

Доводя эту мысль до логического конца, приходишь к заключению, что, хотя в любой экономике и существуют групповые интересы, не они должны определять линию эко­номической политики, и что столкновение частных интересов не ведет к плодотворному синтезу. Поэтому нельзя допу­стить разложение народного хозяйства на составные части - групповые интересы. Нельзя идти путем распада, отдаляться от того всеобъемлющего, подлинного порядка в хозяйствен­ной жизни, который один лишь способен гарантировать гар­монию в социальной жизни народа. Поэтому нашей наиваж­нейшей задачей должно быть предотвращение этой опасно­сти.[23]

Предприниматели должны обладать чувством ответственности

Касаясь этой моей основной установки я никогда не оставлял места для двусмысленных толкований. Еще 29 ав­густа 1948 года я говорил на съезде ХДС британской зоны в Реклингхаузене:

«Я не ощущаю себя представителем интересов имущих слоев, тем более представителем интересов промышленных или коммерческих кру­гов. Подобное предположение было бы совершенно ложным. Быть от­ветственным за экономическую политику - значит нести ответственность перед всем народом. Я глубоко убежден, что мы сможем разрешить стоя­щие перед нами тяжелые задачи только в том случае, если нам удастся путем сохранения рыночного хозяйства поднять благосостояние не толь­ко отдельных слоев населения, а всего нашего народа, если нам удастся, путем крайнего напряжения усилий и постоянного повышения производительности, обеспечить народным массам достойный уровень жизни и неуклонно его повышать. Если пытаются изобразить дело так, будто я являюсь человеком, который стремится защищать лишь совершенно определенные интересы, то это клевета. Наоборот. Я требую самым реши­тельным образом именно от ответственных крупнейших предпринимателей, в руках которых находятся орудия производства и аппарат распре­деления нашего народного хозяйства, наибольших жертв, наивысшего сознания ответственности».

Я привожу эти соображения, высказанные в начальной стадии развития рыночного хозяйства, чтобы еще раз под­черкнуть: те, кто в последующие годы пытались выдвинуть на первый план свои частные интересы и потерпели при этом крушение, не смеют ссылаться на мои моральные принципы. Я никогда не давал повода для сомнений в том, что част­ные интересы могут быть оправданы лишь тогда, когда они одновременно служат так же интересам общества.

Ни одна отрасль хозяйства не имеет права на привиле­гии. Разумеется, это утверждение не исключает факта, что с точки зрения отдельных лиц, хозяйство представляется как сумма частных интересов. Все дело в том, чтобы, регулируя эти интересы, направлять их в конечном итоге на путь об­щего блага.

В одном из моих более ранних выступлений я как-то раз указал на роль государства как высшего арбитра. Хочу вос­пользоваться здесь немного банальным примером футболь­ной игры. Я считаю, что, так же, как судья на футбольном поле не имеет права участвовать в игре, так и государство не должно принимать в ней участие. Существенной предпо­сылкой правильной, хорошей игры является то, что игроки следуют определенным, заранее установленным правилам. То, к чему я стремлюсь, проводя политику рыночного хо­зяйства, - чтобы уж оставаться при нашем примере, - это выработать порядок и правила этой игры.

Свобода - как высшая цель

В футбольной команде, например, также не принято, чтобы все одиннадцать игроков становились в ворота. Если они попытаются это сделать, мы как зрители с полным пра­вом могли бы их освистать, сочтя это неспортивным и про­тиворечащим правилам игры. От нападающих мы требуем, чтобы они нападали. Если они думают, что их обязанностью является защищать ворота или даже стоять в воротах, то мы вправе считать это неоправданным и нарушающим игру, чего мы не потерпим. Очень сходны функции хозяйственно­го порядка. Я считаю, что именно такому образцу хозяйст­венного порядка, которому я следую во всех моих действиях, мы обязаны нашими успехами. Даже в том случае, если мы вынуждены будем по отдельным пунктам отклониться от этого образца, он сохранит свое значение.[24]

Зрители футбольной игры несомненно будут в большой претензии к игрокам, если те перед игрой заключат соглаше­ние, сколько голов разрешается забить той и другой коман­де, и, таким образом, проведут не ожидаемое нами чест­ное соревнование, за которое мы заплатили, купив входной билет, а будут без борьбы выполнять заключенное соглаше­ние. Поэтому я считаю, что основой всего рыночного хозяй­ства является и должна остаться свободная конкуренция. Это возможно только там, где не будет допущено никакое угнетение свободы, но где свобода основывается на мораль­ном и правовом кодексе народа и является общеобязатель­ным законом, больше того, наивысшей ценностью обще­ства.[4]

Я глубоко убежден, что свободное предпринимательское хозяйство сохранится у нас лишь до тех пор, пока наше го­сударство будет стоять на страже свободы. И если кое-кто в лагере предпринимателей этим недоволен, считая это огра­ничением свободы государством, я могу возразить одно: здесь речь идет о ложно толкуемой свободе, ибо нельзя, прикрываясь именем и принципами свободы, подавлять эту свободу.

Как в государственном, т. е. в общественно-политиче­ском устройстве порядок устанавливается основными зако­нами, конституцией, которая определяет формы человеческо­го общежития и регулирует взаимоотношения людей, - так и в хозяйстве существует подобный порядок. Здесь сферы ответственности ясно разграничены. Предприниматель несет ответственность за свое предприятие; тут он может с полным правом требовать, чтобы его действия были свободны от государственной указки и водительства, чтобы он пользо­вался полной предпринимательской свободой. Я первый, кто поддерживает это требование предпринимателей. Но ответ­ственность за хозяйственную политику несет только государ­ство. Нам известно, куда приводит смешение этих двух функций.[35]

Эти короткие замечания показывают как, в моем пред­ставлении, должны выглядеть основы рыночно-хозяйственной политики, и где мне хотелось бы видеть границу между личностью и государством.

Следует объяснить, почему я придаю этим вопросам та­кое решающее значение, почему я вообще придаю хозяйству судьбоносное значение. При этом я ни в коем случае не же­лаю вызвать впечатление, будто я рассчитываю найти в пла­не самой экономики универсальное средство для борьбы со всеми нашими общественными и социальными бедствиями. Я далек от этого! Человеку необходимо его физическое су­ществование, чтобы иметь возможность называться челове­ком, чтобы иметь возможность для всестороннего духовного и умственного развития. Так обстоит и с жизнью целого на­рода. Хозяйство является самой примитивной, но одновре­менно и самой необходимой основой, ибо только на базе здорового хозяйства общество имеет возможность достичь своих непосредственных и конечных целей.

Хозяйственная основа должна быть здоровой для того, чтобы она не стала исходным пунктом для извращений в народном организме и его разложения. Определение духов­ного, морального и материального облика хозяйства должно быть, в конечном счете, делом политики, заботой общества.[1] Если эта моя точка зрения не дает основания заподоз­рить меня в преувеличении значения материальных ценно­стей, то с другой стороны я думаю, что, за исключением ге­ниев, человек осознает значение своей личности и своего человеческого достоинства только тогда, когда его не гнетут материальные заботы, мелкая будничная нужда, т. е. когда материальные проблемы удовлетворены и поэтому переста­ют играть главную роль.[47]

Распределение задач между государством и хозяйством

Итак, я повторяю, в задачу государства не входит непо­средственное вмешательство в хозяйство, во всяком случае до тех пор, пока этого не потребует само хозяйство. Так же не умещается в рамки основанного на предпринимательской самостоятельности хозяйства деятельность самого государст­ва в роли предпринимателя. Из этого положения, естествен­но, вытекают определенные последствия для хозяйства в том смысле, что оно не должно превращать государство в пред­ставителя своих интересов. Здесь необходимо придерживать­ся недвусмысленных принципов.

Нельзя, с одной стороны, требовать от государства, чтобы оно не занималось хозяйственной деятельностью, а с другой стороны, когда это становится необходимым, - об­ращаться к государству с просьбой о помощи. Существуют своего рода разделение труда, разграничение сфер деятель­ности между предпринимательским хозяйством с центром тяжести в области производства и хозяйственно-политиче­ской деятельностью, являющейся задачей правительства и, в частности, министра хозяйства. Иногда у меня создается впечатление, что в отношении этого разграничения функций создается путаница и неуверенность. Ответственным за эко­номическую политику - я это подчеркиваю - является иск­лючительно государство, в рамках данных ему демократическо-парламентских компетенции и прав. Конечно, вполне за­конна заинтересованность предпринимателей в экономиче­ской политике, как законно их право высказывать свое мне­ние, но им самим, как и их представительным органам нель­зя вмешиваться в экономическую политику.

Если можно с уверенностью говорить о том, что в нашей Федеративной республике либеральное хозяйство принадле­жит прошлому и что хозяйство, направляемое и регулируе­мое государством, может считаться ликвидированным, то это ставит нас перед необходимостью четко обрисовать новое в нашей экономической политике. Новое в ней - это то, что государство, и в частности министр хозяйства, в настоящее время не обращается больше к отдельным лицам, не прика­зывает отдельным предпринимателям, что оно освободило их от резолюций, разрешений, концессий и лицензий. Госу­дарство исходит при этом из принципа: предприниматель так же, как и рабочий, как любой другой гражданин в госу­дарстве, должен быть свободен в области своей личной дея­тельности.

Конечно, это вовсе не означает, что сняты все тормоза и открыта дорога анархии. Вместо непосредственного, да­ваемого государством приказа, или взамен отказа от всякого вмешательства - и эта вторая установка так же важна, как и первая - современная государственная политика по отно­шению к хозяйству основывается на стремлении такого ис­пользования инструментов хозяйственной политики, находя­щихся в руках государства, которое высвобождает новые силы, открывает новые возможности и закрывает бесплодные пути. Это означает - выбором и комбинацией средств на­правлять хозяйство вперед к новому прогрессу.[49]

Объемистый список грехов

Конечно, нужно признаться, что для полного осуществ­ления такого порядка, каким я его себе представляю, много­го недостает. В связи с этим я как-то говорил о длинном списке грехов, в котором числятся неверные и необоснован­ные пожелания и требования немецкого хозяйства, а также и недостатки экономической политики в самом широком смысле. При этом я указывал на то, что мы должны прийти к прискорбному выводу, что у нас совсем нет достаточного основания гордиться достигнутыми с тех пор успехами ры­ночного хозяйства.

Существующие в немецкой промышленности стремления к объединению в картели я разбираю особо в другом месте этой книги. В связи с этим необходимо остановиться на раз­личных предложениях в введении т. наз. регламентации для отдельных профессий, что должно было бы вредно отразить­ся на осуществлении всей моей хозяйственной политики, затормозило бы конкуренцию и снизило бы производитель­ность. К этим грехам относятся также требования о защите отдельных профессиональных наименований и обозначений при помощи специальных законов. Важное место в списке грехов занимает также требование о расширении обязатель­ного коллективного страхования. В этот список входит также иллюзорное представление, будто хозяйственная судьба отдельных хозяйственных или профессиональных групп мо­жет быть «паритетно» обеспечена или лучше защищена: я имею в виду требования ввести подвижную шкалу для тамо­женных пошлин с целью исключить в собственной стране конкуренцию извне. К этому надо присоединить также тре­бования соблюдать большую осторожность в деле либерали­зации нашей внешней торговли или, как принято говорить, - сохранять чувство ответственности (под этим подразумевает­ся - действовать возможно медленнее и нерешительнее). Не­мецкой общественности известно сопротивление, оказанное стремлению к более решительному снижению пошлин, извест­ны возражения моему стремлению окончательно установить свободный обмен валют. Все эти примеры показывают сте­пень засоренности системы рыночного хозяйства различны­ми пережитками.[48]

Этих примеров во всяком случае достаточно, чтобы уяс­нить себе незначительность достигнутых нами до сих пор ус­пехов в деле подчинения групповых интересов государствен­ным. Во всяком случае на практике нам здесь еще не уда­лось найти окончательное решение, причем мы оставляем открытым вопрос, удастся ли вообще когда-либо достичь полного согласования интересов.

Не могут также остаться незамеченными различные по­пытки хозяйственных кругов оказывать влияние на решения парламента и правительства. Так дело обстоит не только в Германии, но и во всем мире. Пора признать, что это являет­ся подлинно болезненным явлением или по меньшей мере источником кризисов нашего времени.

Эта взаимная борьба как правило имеет место между группами, представляющими в конечном счете лишь «инте­ресы», с одной стороны, и государственными органами, с дру­гой стороны. Конечно, только за государственными органами остается право окончательного решения. Границы между двумя этими сферами пока еще не определились настолько окончательно, чтобы можно было говорить о наличии разви­того, замкнутого в себе, общественно-политического или го­сударственно-политического порядка.[34]

Исходя из изложенной мною хозяйственно-политиче­ской перспективы, я считаю, что по меньшей мере в период восстановления мы должны отказаться от всего, что хотя бы в отдаленной мере могло бы выглядеть как защита или пок­ровительство определенной группе. Мы обязаны ощущать себя как некое единство, и не допускать поэтому выдвиже­ние частных интересов. Как раз в нашем недалеком прошлом заметно было гибельное стремление мыслить прежде всего в групповых категориях, и добиваться для них особых преиму­ществ. Это то зло, которое я хотел бы видеть сведенным до минимума.[44]

Опасные групповые интересы

Мое отрицательное отношение к групповым интересам основывается на убеждении, что с хозяйственно-политической и государственно-политической точек зрения государ­ству не представляется возможным дарить привилегии от­дельным группам, распределять тут или там меньше или больше даров и милостей. При подобной практике государст­во и в особенности министр хозяйства неизбежно очутятся в невозможной ситуации. Ибо где те масштабы, исходя из которых кто-либо может сказать: эта, а не та отрасль хозяй­ства, эта группа или та профессия должны поощряться госу­дарством в таком-то направлении, но другие должны - да на каком основании?! - напротив, быть задержаны в их раз­витии? Подобный образ действий был бы в корне непра­вильным.

Решение не может быть найдено - за исключением раз­ве очень редких случаев - в непосредственном разрешении отдельных проблем. Решение можно найти только в разре­шении общехозяйственных задач, от успешного выполнения которых, в конце концов, выигрывают все. Если народное хо­зяйство процветает в целом - причем народное хозяйство понимается мною как неотъемлемая часть всей нашей об­щественно-хозяйственной жизни, - тогда будут процветать также и все отрасли и группы хозяйства.

Я поэтому не умалчиваю о том, что в эти последние го­ды, когда я нес ответственность за хозяйственное развитие Германии, я ни разу не задумывался над тем, что мне необ­ходимо сделать специально для той или иной отрасли хозяй­ства, специально для той или иной профессии или социально­го слоя. Подобные заботы могут, конечно, возникать в от­дельных случаях, а в особых ситуациях они могут быть даже необходимыми, но несмотря на это, моя основная забота была всегда направлена на народное хозяйство в целом, на процветание всего народа. Если мы в этой широкой перспек­тиве достигли успехов и в будущем добьемся еще дальней­ших, то выгоду и пользу из этого прогресса извлекут все.[33]

Мой скептицизм по отношению ко всевозможным осо­бым и специальным пожеланиям подкрепляется также и опы­том. Достаточно указать только на один пример: общеизвест­но, что я одобрительно отнесся к составлению регламентации ремесленных профессий. Но в последующие годы, т. е. после издания закона об этой регламентации, я был вынужден ве­сти непрерывную борьбу с намерениями, стремящимися про­вести в жизнь подобного же рода регламентации в хозяйст­венных отраслях, в которых господствуют совершенно иные материальные и социальные условия и предпосылки. При этом иногда у меня создавалось впечатление, что мы уже ус­пешно продвигаемся по пути к сословному государству с цеховым устройством. Никто не вправе обижаться на меня, если я со всей решительностью противлюсь подобным тен­денциям. Для Западной Германии этот путь был бы роковым.

Ведь мы приобрели вес и признание во всем мире имен­но благодаря нашему динамизму, воле к экономической экс­пансии, смелости в конкуренции и личной ответственно­сти.[30]

Недопустимо считаться с особыми интересами, уступать отдельным требованиям определенных хозяйственных кру­гов также и из-за взаимозависимости всего хозяйственного бытия. Каждое отдельное мероприятие в народном хозяйст­ве влечет за собой последствия даже в тех областях, которых эти мероприятия непосредственно не касаются и о которых при поверхностном наблюдении, никто не может предполо­жить, что и они могут оказаться в сфере влияния этих меро­приятий.

Сказка о том, как хороши регламентации

Ко всему этому прибавляются, в конце концов, человеческие, сугубо человеческие страсти и чувства. Хорошее для одного - для другого плохо. Комплекс зависти, от которого как раз мы, немцы, несвободны, играет здесь зна­чительную роль. Преимущества, предоставляемые кому-либо, не дают его соседу возможности спать спокойно. При этом нельзя забывать, какую значительную роль играют у нас профессиональные чиновники общественных организаций. «Успех» определенной группы очень скоро побуждает дру­гую группу, требовать от своего чиновника, уполномоченного или управляющего делами группы подобных же «достиже­ний». Но как раз это влечет за собой распад, сталкивает нас с единственного пути, ведущего к благополучию всего общества. Если я крайне скептически отношусь к так называемым «стремлениям к регламентированию», то лишь потому, что постоянно стараюсь заглянуть за кулисы этих мнимых «регламентации». Если же заглянуть за эти кулисы, то, как пра­вило, за ними не видно ничего, кроме желания заинтересо­ванных добиться для себя некоторых привилегий, кроме попытки избежать трудностей конкуренции и - заполучить для своей собственной группы более значительную часть на­родно-хозяйственного дохода, чем это соответствует ее эко­номической производительности.

Никто не желает признать и из этого признания сделать заключение, что меньшей производительности, естественно, должна соответствовать меньшая прибыль; нет, результатом этих, баснословно прекрасных, регламентации должна быть, наоборот, повышенная прибыль. К подобного рода регламентациям можно предъявлять всевозможные требования, связывать с ними различные ожидания, но ни в коем случае недопустимо ожидать от них того, чтобы при понижающейся производительности работы, при меньших усилиях и при ослабевающем понуждении к неустанному повышению каче­ства одновременно каждому в отдельности жилось бы все лучше и лучше.

Исходя из этих соображений, я был вынужден заявить 2 мая 1955 года представителям средних и крупных пред­приятий розничной торговли: «Все это фокусы, и министр хозяйства, который проявил бы хотя бы даже только терпи­мость по отношению к подобной опасной тенденции разви­тия, нарушил бы грубейшим образом свой долг».

Когда меня спрашивают, как я себе представляю идеаль­ные или типично идеальные взаимоотношения между участ­никами хозяйственного процесса и государством и правитель­ством, то я позволяю себе повторить то, что мною было ска­зано на ремесленной ярмарке 12 мая 1954 года по отноше­нию к среднему сословию и что, в конечном счете, относится к предпринимателям всех хозяйственных сфер:

«Я не могу себе представить средние классы населения иначе, - и только на этой основе я признаю их, - как слой населения, заключающий в себе или стремящийся объединить людей, которые из чувства своей собственной личной ответ­ственности и на основе собственной трудовой деятельности хотят обеспечить свое существование. Качества, которые должны составлять для средних классов высшую ценность: чувство личной ответственности за свою судьбу, независи­мое существование, решимость обеспечить себе существова­ние собственной трудовой деятельностью и желание самоут­верждения в свободном обществе, в свободном мире.

Все ваши попытки ограничить эту свободу, подорвать эту мужественную решимость к существованию, понизить ценность самостоятельности и индивидуальности трудовой деятельности, не послужат опорой среднему слою, а окажут­ся ударом по нему . .. Если как раз в этом слое нашего на­рода будет потеряна решимость к самоутверждению на осно­ве собственной силы, на основе собственной трудовой дея­тельности, то от этого среднего слоя действительно не оста­нется ничего, кроме группы людей, требующих защиты, что­бы иметь возможность жить немного лучше, чем другие. Но это приведет к потере этической ценности среднего слоя».

Итак, особенно важное значение должно придаваться тому, чтобы в предпринимательском хозяйстве была занята по отношению к государству та независимая позиция, кото­рая находит свое выражение в настойчивом желании быть освобожденным и пощаженным от чрезмерного «присутст­вия» и вмешательства государства.

От гражданина к подданному

Выше я говорил о «списке грехов» по отношению к ры­ночному хозяйству. Теперь мне хотелось бы рассмотреть под тем же углом зрения еще и другие факты. Я не буду говорить здесь о стремлении отдельных промышленных кругов к объ­единению в картели. Но в этом аспекте весьма характерны пожелания о специальной защите, в законодательном поряд­ке, отдельных профессий. Сюда принадлежат, - чтобы на­чать с простейшего, - стремления защитить законом обозна­чения и названия профессии. По поводу этих стремлений я могу только спросить: разве только титул или ранг удосто­веряют, кто чем является или кто на что способен, или же это узнается на основании работы, достижений, личных ка­честв? Нужно действительно быть носителем профессиональ­ного титула, чтобы иметь возможность заниматься какой-либо профессией? Я не хочу драматизировать вред, который приносят подобные регулирования. Но я считаю эти требо­вания опасными потому, что за первым шагом определенно последуют другие. Мне в противовес будет выставлен тот аргумент, что тот, кто претендует на определенное профес­сиональное наименование или титул, должен удовлетворять определенным зафиксированным предпосылкам, что он не только обязан доказать свою квалификацию, но и дать оп­ределенную моральную гарантию, чтобы иметь возможность заниматься соответствующей «защищенной» профессией. Тогда возникнут новые инстанции и учреждения, перед ко­торыми надо будет доказывать всеобъемлющим образом свою квалификацию, - и постепенно произойдет снова прев­ращение свободного гражданина в подданного, который бу­дет вынужден делать поклоны, чтобы добиться своего.

И получится, как я уже раз описывал: привилегирован­ные, «сидящие внутри», постараются отравить жизнь всем тем, кто захочет к ним войти.[35] Стоит поискать, что сто­ит за всеми этими попытками и ответ будет суровый: это чистейший эгоизм, и ничего больше, пытающийся приукра­сить подобные требования общественными идеалами и эти­ческими принципами.[35] В действительности же все это - стремление к замыканию, к возведению оград вокруг про­фессий, это желание обороняться, защищаться, сохранять свои позиции искусственными средствами.

В результате преграждается доступ в профессию новым силам, а среди них как раз нередко немало людей с настоя­щим призванием. Когда же поднимается вопрос о так назы­ваемой «личной благонадежности» - и снова здесь проявля­ются признаки подобного фарисейства - хочется спросить: в какие же профессии доступ должен остаться открытым для признанных «неблагонадежными»? Будут ли все профессии классифицироваться по этому признаку или государство должно придумывать специальные профессии для «неблаго­надежных»? Можно только ответить негодованием на подоб­ное лицемерие.

Разногласия с коммерческими кругами

«Титуломания» и требования о защите титулов законом находят еще более яркое выражение в стремлении различ­ных хозяйственных группировок добиться издания специаль­ных законов по регламентации отдельных профессий. Здесь мне кажется невозможным воздержаться от обоснования моего отрицательного отношения к стремлениям коммерче­ских кругов. Борьба из-за введения регулирующих торговлю законов продолжается уже долго. Несомненно, что она не всегда велась решительно, можно, пожалуй, сказать, что мое министерство в этом вопросе не всегда придерживалось по­стоянного курса. Нужно, однако, учитывать, что эта пробле­ма имеет две стороны: во-первых, принципиальную, во-вто­рых, тактическую. И вот, с тактической точки зрения каж­дый месяц, который мне удавалось выиграть, затягивая при­нятие закона, ограничивающего профессиональную свободу, был для меня важен. Как бы там ни было, но и сейчас, когда я пишу эти строки, такой профессиональный закон, несмот­ря на оказываемое на меня давление, еще не принят. Если бы мое министерство в этом вопросе не оказывало упорного сопротивления, у нас, без сомнения, давно уже был бы при­нят закон о профессиях, который раздробил бы торговлю на дюжины разных отраслей, причем на пути к получению раз­решения заниматься торговлей для каждой такой отрасли, или на переход из одной в другую, была бы воздвигнута «защит­ная» преграда в виде требования специальных профессио­нальных знаний. Из всего вышеизложенного явствует, что подобный закон явился бы отрицанием всех моих представ­лений о свободном хозяйственном порядке.

Краткая историческая справка из недавнего прошлого кажется мне уместной. Закон о защите розничной торговли, который - и это весьма примечательно - вступил в силу в 1933 году, т. е. в год прихода Гитлера к власти, предусматри­вал вначале наложение абсолютного запрета на дальнейшее допущение к профессиональному занятию розничной торгов­лей. Когда же оказалось, что даже в тогдашних условиях нельзя было провести в жизнь такой запрет, этот закон, в его практическом применении, был превращен в закон о не­обходимости получения особого разрешения для ведения розничной торговли. После Второй мировой войны в различ­ных зонах и землях Западной Германии этот закон постигла неодинаковая судьба. В американской зоне была разрешена, в соответствии с директивой от 29 марта 1949 года, полная свобода промыслов, в то время как в британской и француз­ской зонах положения закона 1933 года о выдаче разрешений на торговлю либо остались в силе, либо послужили основой для новых законов о допущении к занятию розничной тор­говлей, хотя, как общее правило, эти новые законы не были такими строгими, как закон 1933 года. На основании создавшейся неодинаковой правовой ситуации в торговых кругах возникло совершенно понятное желание добиться единых правил. Не следует, однако, переоценивать оправданность такого желания. Можно ли действительно считать несчасть­ем то обстоятельство, что для открытия розничной лавки в Фленсбурге существуют иные правила, чем в Мюнхене?

Настояниям представителей розничной торговли во вре­мя работы парламента первого созыва я противился с успе­хом, ссылаясь на то, что такой особый закон о выдаче раз­решений на право заниматься розничной торговлей не только не соответствовал бы духу рыночного хозяйства, но что и согласованность такого закона с основным законом (консти­туцией) ГФР не может быть с полной несомненностью дока­зана.

Впоследствии мне пришлось несколько отступиться от моей отрицательной позиции. Это произошло не в последнюю очередь из-за усилившихся радикальных тенденций.

На V съезде Объединения розничной торговли 22 ок­тября 1952 года я заявил поэтому:

«Я согласен на введение такой профессиональной регла­ментации для торговли, при которой право заниматься тор­говлей предоставляется путем выдачи разрешения. Но выда­ча разрешения на торговлю не должна исходить из предпо­сылок, ограничивающих свободу промыслов. Она должна исключительно служить цели - стимулировать повышение эффективности розничной торговли. Профессиональная рег­ламентация не смеет привести к оцепенению розничной тор­говли, наоборот, она должна учитывать и поощрять ее при­способляемость и эластичность. Только в этом случае она имеет смысл и ценность. На иное регулирование розничной торговли я не могу согласиться ...»

Последовавшие вслед за этим заявлением переговоры концентрировались на вопросе, можно ли в поставленных мною рамках найти формулировку такому закону. Недовольство затянувшимися переговорами привело, без моего ведо­ма, к неожиданному выступлению в Бундестаге. Христианско-демократический союз (ХДС) внес 11 июня 1953 года, незадолго до истечения полномочий парламента первого со­зыва, инициативное предложение о принятии закона о вре­менной регламентации розничной торговли. (Публикация Бундестага 4532). Этот законопроект не был принят, во-пер­вых, из-за истечения срока полномочий Бундестага, а во-вто­рых, из-за предусмотренного в нем расчленения всей рознич­ной торговли на несколько дюжин отраслей, что натолкну­лось на сопротивление общественности.

Исходя из создавшейся в боннском парламенте ситуа­ции, я был вынужден сообщить 20 июня федеральному канц­леру, что в министерстве хозяйства разработка закона о рег­ламентации розничной торговли будет продолжаться, и что по отношению к принципиальному требованию о введении профессиональных регламентации «с целью повышения и укрепления достижений в работе и обеспечения соревнования по достижениям в розничной торговле» занята положитель­ная позиция. 14 июля был сформулирован так наз. Висбаденский проект, вызвавший широкую дискуссию в торговых кругах. Он был принят Объединением розничной торговли в качестве последнего еще возможного и допустимого ва­рианта.

Всестороннее обсуждение этого предложения в моем министерстве, а также переговоры с другими учреждениями, заставили, однако, прийти к заключению, что и этот проект не был свободен от запретительных тенденций, которые не соответствовали моим основным хозяйственно-политическим принципам. Измененный после этого проект был в свою оче­редь отклонен Объединением. В создавшейся ситуации я воспользовался конференцией Объединения розничной тор­говли в Гамбурге 27 октября 1954 г., чтобы еще раз принци­пиально разобрать этот комплекс вопросов. То, что я гово­рил тогда, сохраняет свое значение по сегодняшний день. ибо я не вижу причин признать мою принципиальную уста­новку подлежащей изменению или неверной. Мои взгляды не может изменить и то обстоятельство, что Бундестаг согла­сился, наконец, уступить многолетнему давлению торговых кругов и, возможно, примет закон о профессиональной дея­тельности, который в смысле его возможных вредных послед­ствий определенно не может быть сравнен с законопроектом, представленным парламенту первого созыва.

Гамбургская речь

В Гамбурге я изложил следующие мысли:

«... Когда я утверждаю, что не мыслю в узких категориях, то хочу этим подчеркнуть, что если бы я в последние годы руководствовался соображениями о необходимости подряд предоставлять привилегии различным группам той или иной профессиональной категории, той или иной хозяйственной отрасли так, чтобы каждый получал поочередно выгоду, то это свидетельствовало бы о совершенно неумелой хозяйственной политике. Нет, так невозможно! . . В наше быстротекущее время очень легко и очень охотно забывается, как всего лишь шесть лет тому назад выглядела наша страна, в какой горестной, несчастной, вызывающей сострадание си­туации находилась, вернее прозябала, наша торговля! Она была не чем иным, как исполнительным органом государст­ва, как уполномоченным по распределению органом схема­тичного, бездушного аппарата власти. Только благодаря ра­зумной хозяйственной политике вы превратились в свобод­ных деловых людей с чувством собственной ответственно­сти ... Розничная торговля имеет ныне в глазах немецкой общественности совершенно иной облик, она оценивается куда выше, чем шесть лет тому назад. Этим затронут фактор, играющий значительную роль при рассмотрении нашей ны­нешней проблемы регламентации профессий... Я глубоко уверен в том, что нам удастся, несмотря на предстоящие рас­ходы по вооружению, повысить в ближайшие годы оборот розничной торговли. (Действительно, оборот розничной тор­говли поднялся с 1954 года по 1955 год на 10 миллиардов н. м.). Для этого необходимо, прежде всего, дальнейшее раз­витие количественной конъюнктуры. Ведущаяся мною тяже­лая и непрерывная борьба за сохранение свободной конку­ренции приносит непосредственную пользу розничной тор­говле, ибо конкуренция обеспечивает здоровое соотношение между покупной способностью и ценами, она ведет к тому, что у все более широких кругов населения увеличивается по­купная способность и подымается уровень потребностей. Все это в конечном счете идет на пользу розничной торговле.

Итак, конкуренция - основной, неотъемлемый элемент, и наша линия поведения должна быть направлена, в ваших же кровных интересах, на сохранение конкуренции в полном объеме и при любых обстоятельствах. Если же дело обстоит именно таким образом, то вопрос о регламентации профессий выступает в совсем новом свете.

Признаюсь, что если я был склонен к благожелательно­му рассмотрению профессионального вопроса в розничной торговле, то только принимая во внимание моральную ситуа­цию розничной торговли... Но я был с самого начала про­тив такого решения, которое привело бы к распылению роз­ничной торговли на множество отраслей и специальностей потребовало бы для каждой отрасли специальных лицензий. Объясните, например, рядовому человеку, что тот, кто же­лает изготовлять чулки, может свободно этим заниматься, ибо, как известно, в промышленности каждый предпринима­тель свободен в выборе поля деятельности; но человек, ко­торый выкладывает чулки на Прилавок, должен обладать специальными знаниями и обязан притом еще доказать на­личие у него этих знаний.

Я сомневаюсь в том, что вы сумеете объяснить это 50 миллионам людей. В противном случае я принужден буду преклониться перед вашим искусством убеждения ... Я не собираюсь рисовать перед вами ужасов, но я вам говорю: ес­ли розничная торговля придет в упадок, если она захочет уклониться от ответственности, сопряженной с деятельно­стью свободного торговца в условиях конкуренции, если она сойдет с этой твердой основы своего существования, то в таком случае уже не удастся удержать дальнейшее развитие. Тогда мы не сможем уже противостоять осуществлению дру­гих желаний подобного рода. Тогда нам придется пережить тяжкий возврат к сословному порядку. И если вы думаете, что это может способствовать повышению нашей немецкой производительности, что мы при подобной узости мышления способны будем достичь экономических и социальных ус­пехов, то вы предаетесь опасным иллюзиям.

Поймите, в конце концов, знамение времени!

Мы хотим преодолеть узкие пределы границ нашей ро­дины. Мы познали, что национальное народное хозяйство не является последней и абсолютной ценностью, что рамки его были бы слишком узкими, чтобы обеспечить нашему немец­кому народу дальнейший прогресс и лучшие, более свобод­ные условия жизни ... Мы говорим о свободном обмене ва­люты, - этим мы хотим открыть возможности широкого че­ловеческого общения, перешагнуть государственные грани­цы, и наряду с этим мы начнем воздвигать внутри страны проволочные заграждения, чтобы отгородить ими одни про­фессиональные отрасли от других. Это же чистая бессмы­слица.

Поверьте, нельзя мерить все собственной меркой. Я не упрекаю вас в этом. Это естественно, ибо в этом находят отражение ваши каждодневные заботы. Но поверьте мне, что я желаю вам только добра. Поэтому я пришел к вам, и пов­торяю: если этот барьер падет - как и с каким правом смо­гу я тогда завтра противостоять всем тем, кто тоже захочет иметь свою профессиональную регламентацию? Я мог бы без конца перечислять доводы этих «одержимых»: ...что признано пригодным для одних, должно быть предоставлено и другим ...

Такой метод явился бы чужеродным телом в экономике, и не только в нашем немецком народном хозяйстве, но и во всем свободном мировом хозяйстве, которое мы намереваем­ся отстраивать, и не в последнюю очередь для того, чтобы раскрыть для вас все большие возможности ...»

На Гамбургской конференции у меня создалось впечат­ление, что вполне возможно отговорить Объединение, как представителей розничной торговли, от стремления добиться закона, регулирующего допущение к торговле, и заинтере­совать его проектом закона о способствовании повышению эффективности торговли, который должен дать четкое оп­ределение термина «профессиональный торговец» и создать соответствующие предпосылки для улучшения профессио­нальной подготовки. Разработанный на этой основе проект был 15 марта 1955 года передан для обсуждения всем заин­тересованным организациям. Но до серьезной дискуссии де­ло вообще не дошло, ибо торговые круги тем временем стали предаваться надежде найти в Бундестаге сочувствие для при­нятия закона более соответствующего их первоначальному ходу мыслей. К сожалению, эта надежда оправдалась. 22 ок­тября 1955 года фракция ХДС/ХСС внесла (публикация Бун­дестага 1872) законопроект о профессиональном занятии торговлей.

В последующих обсуждениях этого законопроекта в ко­миссии Бундестага по делам среднего сословия мое мини­стерство, как и другие заинтересованные ведомства, заняло определенно сдержанную позицию. В виду принятого Феде­ральным административным судом 3 ноября 1955 года, ре­шения, на основании которого закон о защите розничной торговли и инструкции о его проведении в жизнь признаны, в том ограниченном объеме, в каком они применялись с 1950 года, соответствующими духу конституции, представ­лялось уместным не столь резко возражать против выше­упомянутого законопроекта. Все же мое министерство вы­ступало очень энергично против намерений расширить рам­ки применения этого закона. Здесь надлежало отвести пожелания о распространении действия закона на коммивоя­жеров, на маклеров, даже на всех торговцев в разнос, но в первую очередь, на оптовую и внешнюю торговлю.

Принцип наследственных вотчин в промыслах устарел

Новый законопроект был несомненно лучше предыду­щих. Он предусматривал известную компетентность канди­датов, и лишь в виде исключения - специальный экзамен. Но мои сомнения - если уж не говорить о принципиальной несовместимости любых ограничений свободы промыслов с свободным хозяйственным порядком - основываются на убеждении, что надежды мелких, да и многих средних, тор­говцев не оправдаются в том смысле, что этим путем якобы решительным образом будет закрыт доступ к занятию роз­ничной торговлей новым конкурентам. Следует поэтому опа­саться, что вскоре после вступления в силу этого закона, бу­дут выставлены требования о дополнении его, о необходи­мости усиления ограничений при выдаче новых разрешений на торговлю и о необходимости создания условий, при кото­рых торговая деятельность «столь неудобных» новых кон­курирующих предприятий будет затруднена.

Я хотел бы в связи с этим комплексом вопросов еще раз недвусмысленно заверить: хочу, чтобы мне поверили, что если я выступал и буду выступать против стремлений, на­правленных на издание закона о регламентации профессий, то это ни в коем случае не было проявлением злого умысла. И без того мне приходится выслушивать, как на открытых собраниях розничные торговцы утверждают, что, как все больше выясняется, федеральный министр хозяйства стал врагом розничной торговли.

Что могу я возразить на это?

Именно мне, добившемуся при помощи моей хозяйст­венной политики того, что розничные торговцы вообще по­лучили возможность выполнять свои специфические функ­ции, мне, освободившему их от окостенелого прозябания в роли чиновникоподобных распределителей, - приходится выслушивать обвинения, будто я являюсь врагом розничной торговли - и только потому, что я не был согласен с тен­денциями, которым, согласно моему до сих пор не опроверг­нутому убеждению, не должно быть места в экономике, ба­зирующейся на свободе и прогрессе.

Я хотел бы еще раз спросить, где бы мы очутились, если бы я не оказывал сопротивления всем этим стремлениям? Как бы мы справились в Западной Германии с социальной и хозяйственной ассимиляцией беженцев, если мы, находясь во власти группового эгоизма, ввели бы для каждой отдель­ной группы свою особую регламентацию?

В эпоху, когда мы прилагаем все усилия, чтобы преодо­леть узость национальных рамок, не может быть места для барьеров в нашей, ставшей и без того тесной, внутренней экономике.

Тенденции к ограждению отдельных профессий прово­лочными заграждениями и культивирование принципа на­следственных вотчин в промыслах просто несовместимы с современными понятиями. [50]

Те, кто придерживается иного мнения, не должны забы­вать. что нашей хозяйственной политике удалось достигнуть беспримерного повышения оборота, что становится ясным из приводимой ниже таблицы оборота розничной торговли.

	Оборот в миллиардах н. м.	Индекс оборота
1950	30,8	100
1951	35,7	106
1952	38,8	116
1953	42,2	132
1954	46,1	144
1955	51,5	159
1956	56,7	178

(Вышеприведенные данные вычислены на основании статистики налога с оборота за 1950 и 1954 гг., а также на основании текущих статистиче­ских данных Федерального статистического бюро).

Мне кажется значительно более важным предоставить каждому торговцу реальные возможности к увеличению его оборота в процессе нормального хозяйственного развития, нежели защищать его при застое в делах от конкуренции.

Меньше работы - больше заработка?

После всего вышесказанного не требуется особого обо­снования для пояснения моего отрицательного отношения ко всем законам, определяющим время закрытия магазинов, и ко всем требованиям регламентации и ограничения времени торговли. Все это лишь средства к тому, чтобы устроиться поудобнее и иметь возможность вести при растущих доходах обеспеченную жизнь.

Их философия исходит из желания поменьше трудиться и из вздорного представления, что каждый сможет тогда жить еще лучше. [55] Я не скрываю своего отношения к по­добным стремлениям, в моем сердце нет им сочувствия. Я не могу соглашаться с такими законами, потому что я при всех хозяйственно-политических рассуждениях прежде всего ду­маю о потребителе.

Торговля должна служить потребителю. Я не могу себе представить, чтобы рабочий мог высказаться за то, чтобы в субботу после обеда магазины были закрыты, во всяком слу­чае, он будет против этого до тех пор, пока он не будет рас­полагать полностью свободным субботним днем. Было бы совершенно противоестественным, если бы рабочие не желали использовать свое единственное свободное послеобе­денное время для того, чтобы вместе со своей семьей делать покупки. Никому не придет в голову, например, нелепая идея о том, чтобы в субботу после обеда прекратилось движение поездов, чтобы не разносилась почта или закрывались ресто­раны. В жизнеспособном хозяйстве само собой разумеется, что некоторые профессии в интересах общественности долж­ны считаться с известной перенагрузкой.

Конечно, каждый имеет право на свободное послеобе­денное время. Против этого нельзя возражать. Однако 50 миллионов потребителей заинтересованы в том, чтобы иметь возможность спокойно производить покупки в свое свободное время. Надо же считаться с тем, что немецкий потребитель не ложится спать в субботу после обеда, что в это время он тратит деньги. Из этих соображений я выступаю за то, что­бы в субботу магазины были открыты целый день.

В США я разговаривал с розничными торговцами, имен­но из-за того, что эта тема меня интересует. Они уже слы­шали о требовании на свободное послеобеденное время в субботу. Их мнение можно сформулировать примерно так: «Однако, вашим розничным торговцам живется хорошо, ес­ли они согласны отказаться от торговли в субботу после обеда!»

Ошибочным было бы указание на то, что закрытие ма­газинов в послеобеденное время по субботам не вызывает уменьшения оборота. Это совершенно неверный расчет! Предполагать, будто потребности 50 миллионов потребителей являются величиной постоянной, определяемой рацио­нальным расчетом, - неправильно. [37] Люди, желающие что-либо купить и очутившиеся перед закрытым магазином, не вернутся тогда, когда торговец будет готов удовлетворить их желание. Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы не проводились меры, в результате которых сократятся обо­роты розничной торговли.

Почти ни в одной другой стране часы торговли не сов­падают с часами работы в производстве или с рабочим вре­менем иных занятий, и непонятно, почему это так должно быть в Германии. [50] И пусть тогда розничные торговцы не жалуются, если другие формы торговли, как, например, рассылочные магазины, заводские лавки, торговые точки в учреждениях, начнут играть все большую роль.

Конечно, совершенно иначе обстоит дело со справедли­выми требованиями работников розничной торговли об ус­тановлении дней, когда они на полдня освобождаются от работы, и о введении разумно составленного расписания ра­бочего времени. Я не скрываю, что выполнение этого требо­вания вызывает очень сложные проблемы в розничной тор­говле. Но и другие хозяйственные отрасли были поставлены перед необходимостью справиться с задачей, заключающейся в том, что необходимо отказаться от установки, будто рабо­чее время самого предприятия должно совпадать с рабочим временем отдельных, занятых в нем рабочих или служащих. Все это возможно.

Если здесь более подробно разбирались отдельные, част­ные вопросы, то не ради того, чтобы критиковать именно эту хозяйственную отрасль, но для того, чтобы показать на очевидном примере сложность затрагивающей значительно более широкие круги проблематики.

Немецкое чудо?

Если я до сих пор разбирал претензии некоторых хозяй­ственных кругов средних классов населения, то это не озна­чает, что наша промышленность всегда занимает правиль­ные позиции. Не раз в течение последних лет создавалось впечатление, что промышленность тяготится рыночным хо­зяйством и непрочь, хотя и втихомолку, от него избавиться. Единственно верной, является, конечно, противоположная точка зрения. Промышленные круги должны были бы решительно признать, что они из внутреннего убеждения безого­ворочно поддерживают принципы свободного рыночного хо­зяйства.

Там, где рыночное хозяйство при выполнении им своих функций наталкивается на препятствия, нужно требовать создания условий для более свободной деятельности. Про­мышленность вправе требовать, чтобы государство не огра­ничивало искусственно или чрезмерно свободу предпринима­теля, чтобы налоговая политика оставляла ему достаточно капитала для выполнения предпринимательских задач в ин­тересах народного хозяйства. Только в том случае, когда промышленные круги именно таким образом ведут борьбу за свои интересы, эта ее борьба может быть признана верно-направленной. В этом случае она может рассчитывать на любую поддержку с моей стороны.

Из всего вышесказанного вытекает, что представление о соблюдении отдельных, частных интересов в экономике ле­жит вне сферы моего образа мышления; да, это утверждение должно быть особенно подчеркнуто, тем более, - чтобы привести сказанное к общему знаменателю, - что в моем мироощущении, а также в моем политико-экономическом представлении, в центре всего происходящего стоит человек. Все принимаемые мною политико-экономические меры ис­ходят из соображений о том, как будут на них реагировать люди, какие выводы они сделают из изменившихся экономи­ческих условий. [47]

Считая, что все успехи, которые были достигнуты бла­годаря моей экономической политике, основываются в ко­нечном счете на трудовой деятельности людей, я и не скло­нен к признанию понятия «немецкое чудо». То, что произош­ло в Германии за последние девять лет, было чем угодно, только не чудом. Это было всего лишь результатом честного усилия всего народа, которому были предоставлены основан­ные на принципах свободы возможности снова прилагать и применять инициативу и энергию человека. Если этот немец­кий пример должен иметь значение и за пределами границ собственной страны, то только в том смысле, что он должен показать всему миру, каким благом является свобода чело­века и свобода экономического развития. [39]

Понятие «социальное рыночное хозяйство» приобрело всеобщее признание теперь не только в Германии. Даже про­тивники моей экономической политики вынуждены считать­ся с этой формулировкой. Но экономическая политика мо­жет называться социальной только в том случае, если она способствует тому, что хозяйственный прогресс, повышение производительности и увеличение продукции идут на пользу потребителю. [36]

Наилучшим средством для достижения этой цели в рам­ках свободного общественного строя была и остается кон­куренция; она является главным устоем этой системы. Со­циальное рыночное хозяйство обязывает меня поэтому обра­тить все мое внимание на тенденции к объединению в кар­тели так же, как и на различного рода стремления, направленные на ограничение конкуренции, и объявить им борьбу.

Карло Мёттели в своей статье «Профсоюзы и хозяйст­венный порядок» в сборнике «Хозяйство без чуда» (изда­тельство Buigen Reaitech-Veriag, ErIenbach/Zurich, 1953 г., стр. 303), справедливо обращает внимание на то, что свобод­ный хозяйственный порядок вынужден защищаться не толь­ко от нападок со стороны профсоюзов, но и что «в лагере работодателей, в свою очередь, готовность воспринять по­рядок, по-настоящему основанный на конкуренции, оставля­ет желать лучшего». Стремление уничтожить свободу тор­говли и промыслов при помощи картельных сговоров едва ли меньше стремления трудящихся к коллективизму.

Вскоре после назначения меня директором Управления по делам хозяйства (2 марта 1948) я принял меры к разра­ботке проектов для немецкого закона о картелях. Эта ини­циатива нашла свое отражение в так называемом «Законе об основах распределения и политики цен после денежной ре­формы» от 24 июня 1948 года. В части третьей моего проек­та говорится: «Поскольку государство не регламентирует об­ращение товаров и оказание услуг, должен применяться принцип конкуренции. В случае, если образуются хозяйственные монополии, они подлежат устранению, а до этого они должны быть подчинены государственному надзору. Проект собственного германского закона о картелях должен быть в кратчайший срок представлен Хозяйственному совету».

Нелишне вспомнить, что первый германский послевоен­ный парламент значительным большинством голосов одоб­рил эту формулировку. Незадолго до принятия этого решения Хозяйственным советом, а именно 12 февраля 1948 года, американское и британское военные управления каждое для своей зоны, издали постановление о запрете чрезмерной кон­центрации германской экономики и о проведении декарте­лизации. Военные управления оставляли за собой право про­ведения соответствующих мероприятий в жизнь.

Согласно заявлениям союзных властей, особенно гене­рала Клея, эти законы военных властей должны были дать лишь правила для переходного времени. Окончательный по­рядок установит германский закон о картелях, который дол­жен будет заменить упомянутые постановления военных властей. Правда, в то время такой германский закон еще нуждался в утверждении военным управлением. Кроме того, Контрольное бюро двух зон (британской и американской) предложило Хозяйственному совету представить проект за­кона, который соответствовал бы идее Гаванской хартии от 24 марта 1948 года: иными словами, в этом законопроекте должен был быть предусмотрен запрет ограничений конку­ренции. создания картелей и иных форм ограничения экономической свободы.

Из этого положения исходила первая немецкая попытка законодательным путем разрешить эту невероятно трудную проблему. По моему поручению, комиссия экспертов пред­ставила 5 июля 1949 года свой первый проект закона об обе­спечении свободной конкуренции и, далее, проект закона об учреждении ведомства по делам монополий. В составе этой ко­миссии экспертов числились, помимо иных специалистов, так­же знатоки картельного права, как, например, д-р Вальтер Бауэр, профессор Франц Бем, д-р Пауль Йостен, д-р Виль­гельм Кеппель, профессор Вильгельм Кромпхардт, профессор Бернгард Пфистер.

Неприятие монополии

Ввиду ограниченного срока полномочий Хозяйственного совета я не имел возможности провести эти планы в рам­ках франкфуртского собрания (Хозяйственный совет. - Прим. пер.). Но в те месяцы я не раз старался разъяснить общественному мнению основную мысль моей антикартельной установки. Так я высказался очень недвусмысленно в журнале «Фольксвирт» от 16 декабря 1949 года:

«В развитии конкуренции я вижу лучший залог того, что постоянное повышение производительности, не прекратится, что будет иметь место справедливое распределение и национального дохода и национальной продукции. В интересах действительно «социального» рыночного xoзяйства я не могу отказаться от этой движущей силы... Плановое и принудительное хозяйство, организуемое самими предпринимателями, кажется мне не менее недопустимым и вредным, чем правительственное принудительное хозяйство. Такое хозяйство не может быть определено по примитивной формуле приятия или неприятия картелей...

Следует помнить, что все соглашения об ограничении рынка, осо­бенно в области цен, в конечном итоге ставят своей целью ограничение конкуренции. Это верно, несмотря на все многообразие явлений, задач: и устремлений при практическом применении картельной политики, и несмотря на ее бесчисленные нюансы и оттенки...

В моих глазах эти попытки являются грехом против святого духа самой жизни, сокровенная сущность коего заключается в превращении, движении и развитии; поэтому здесь и бессильны все неуклюжие средства регулирования и стабилизации, свойственные плановому хозяйству».

27 декабря 1949 года я следующим образом формули­ровал свои мысли, выступая по Баварскому радио:

«Свобода господствует только там, где не злоупотребляют властью для подавления свободы, где она укоренена в кодексе нравственности и права того или иного народа и становится общеобязательным законом, высшей ценностью самого общества».

На съезде христианских демократов в Госларе 22 октяб­ря 1950 года я назвал будущий немецкий закон о картелях ядром социального рыночного хозяйства, причем «не должно быть допущено частнохозяйственное использование позиций силы, имеющих источником организационную или юридиче­скую основу, для стеснения свободной конкуренции. Феде­ральное правительство должно получить в руки действенное орудие против явных или тайных соглашений о ценах». В этом законе о картелях должны «найти применение и быть претворены в жизнь лучшие принципы нашей политики социального рыночного хозяйства». Этот закон получит значе­ние завершения целого этапа развития в истории германско­го восстановления.

Никаких американских приказов

Подобных высказываний я мог бы привести множество. Я только восстанавливаю их в памяти, чтобы показать, что каждый гражданин, который подавал в 1949 и 1953 годах свой голос за теперешнее правительство (т. е. за правитель­ство Аденауэра. - Прим. пер.) и, тем самым, высказывался за социальное рыночное хозяйство, признал этим и эту ан­тикартельную установку, разве что он исходил из расчета на внутреннюю нечестность политики. Сегодня еще всплывает от поры до времени во время дискуссий глупейший и ковар­ный упрек в том, что разработка законопроекта о картелях имела место в результате американских приказов или явля­ется отражением американского мира идей. По этому поводу мы разрешим себе короткое разъяснение.

При моих усилиях в этой области мне никогда не при­ходилось встречаться с американскими приказами, а тем бо­лее подчиняться таковым. Правда, образ моих мыслей и чувств весьма схож с тем, который способствовал столь явным ус­пехам американского хозяйства и который, наряду с чисто научными соображениями, укрепил во мне убеждение в том, что все ограничения свободы конкуренции являются вред­ными.

Чтобы не грешить против исторической правды, не надо замалчивать тот факт, что первое федеральное правительст­во, вступая в исполнение своих функций, согласно сущест­вовавшим тогда общим положениям, обязано было поставить свой проект антикартельного закона на совместное с Вер­ховной Контрольной Комиссией союзников обсуждение. По­следняя сообщила 1 декабря 1951 года, что рассмотрение этого обширного закона должно быть поручено экспертам. Обсуждения начались 11 декабря 1951 года. Они потребо­вали нескольких недель и нашли свое отражение в протоко­лах, которые могли бы составить целый том размера крупной энциклопедии.

Обсуждения велись во вполне деловой атмосфере. Сосре­доточивались дискуссии на некоторых главных вопросах, на­пример, на специфической форме картелей, создаваемых для проведения рационализации, на предписаниях в области при­обретения и использования патентов и образцов. Со стороны союзных военных властей указано было на желательность внесения обязательных предписаний о свободе промыслов и о так называемых «предприятиях, господствующих над рын­ком».

Проект, который в дальнейшем был принят федераль­ным правительством, как раз противоречил в своей основной структуре принципам американского законодательства. За­претительный принцип проводится в Северной Америке стро­жайшим образом; германские законопроекты предвидели возможность предоставления исключений административным путем, что совершенно чуждо американскому праву. Уже это короткое указание может служить разъяснением тому, на­сколько неправдоподобны все неблаговидные утверждения о моем подчинении американской точке зрения на картели.

Федеральный кабинет министров первого периода пол­номочий парламента принял, наконец, - в начале 1952 го­да - проект, разработанный моим ведомством. 2 мая 1952 года он был направлен в Бундесрат (Верхняя палата парла­мента ГФР, но с ограниченными правами. - Прим. пер.), под обозначением: «Проект закона против ограничений конку­ренции». Бундесрат занялся его обсуждением 23 мая 1952 года.

Здесь стоит также восстановить в памяти, что Бундес­рат принял столь сильно оспариваемое запретительное поло­жение параграфа 1 проекта. Данное решение было весьма зна­чительной победой моей концепции, и это тем более, что несколько месяцев до этого подкомиссия Бундесрата, на ко­торую были возложены «подготовительные работы по состав­лению федерального закона против ограничений конкурен­ции», предложила отменять «при помощи соответствующих практике рынка способов вмешательства, ограничения свобо­ды конкуренции в тех случаях, когда создание картелей мо­жет привести к злоупотреблениям».

Федеральное правительство немедленно высказалось по поводу предложений Бундесрата и уже 16 июня 1952 года передало законопроект Бундестагу. Спустя десять дней имело место первое чтение законопроекта на 220-м заседании пар­ламента. 12 месяцев, которые еще оставались в распоряжении Бундестага до конца его полномочий, оказались явно недо­статочными, чтобы принять этот действительно сложный за­кон. Во всяком случае, уже в то время нельзя было не заме­тить, что разного рода противодействия со стороны против­ников общего запрещения картелей оказывали влияние на прения в парламенте. Эти противодействия сильно нарушали работу и отнимали немало времени.

Принцип запрета снова подтвержден

Я не замедлил представить на рассмотрение федераль­ного кабинета министров, лишь немногие месяцы спустя по­сле образования второго правительства Аденауэра, проект закона о картелях, идентичный тому, который был предло­жен парламенту первого созыва. Несмотря на яростные и повторные попытки провалить предложенный мною принцип запрещения, федеральный кабинет значительным большин­ством голосов принял 17 февраля 1954 года мой проект.

При этом кабинет выразил пожелание, чтобы Бундестаг при дальнейшем обсуждении вопроса исходил из результатов обсуждения в парламенте первого созыва.

21 мая 1954 года Бундесрат высказался по законопроек­ту. Несмотря на яростный и драматический характер обсуж­дений, предшествовавших этому заседанию, основная мысль проекта, которая нашла отражение в запретительном принци­пе в § 1, была принята большинством голосов. Правда, прош­ло потом несколько месяцев, пока федеральное правительст­во не решилось направить законопроект дальше на рассмот­рение Бундестага. Ответственность за эту отсрочку до 22 января 1955 года лежит несомненно на мне.

Против моего проекта со стороны хозяйственных кругов все время выдвигалось положение, что народное хозяйство не может быть поставлено в условия неограниченной конку­ренции до тех пор, пока государство при помощи налогов отнимает слишком большую долю дохода, который дает за­нимающимся хозяйственной деятельностью их труд. Так как эта аргументация, с материальной точки зрения, не была ли­шена известного оправдания, то я согласился на отсрочку на время обсуждения налоговой реформы, принимая к тому же во внимание, что в связи с работой над налоговой реформой парламент действительно был перегружен.

Этот перерыв дал еще раз возможность обсудить важ­нейшие положения законопроекта с заинтересованными кру­гами народного хозяйства, особенно с Федеральным объеди­нением германской промышленности.

Эти переговоры привели 18 октября 1954 года к состав­лению обобщающего резюме этих дискуссий, часто непра­вильно истолкованному и много обсуждавшемуся. 24 марта 1955 года Бундестаг, на своем 76-м заседании, приступил к первому чтению правительственного законопроекта. В распо­ряжении парламента оставалось два года до истечения его полномочий. Этого времени было достаточно, чтобы рассмот­реть даже такой сложный законопроект с самых различных точек зрения.

С разных сторон раздаются упреки, что рассмотрение закона шло медленно. Я сам достаточно ясно указал на мно­гократные случаи противодействия законопроекту, проявляв­шиеся на протяжении всех фаз обсуждения. Однако спра­ведливость требует отметить, что здесь дело шло о законо­дательном оформлении весьма сложного вопроса, причем у законодателя был в распоряжении по существу только мате­риал, опирающийся на отрицательный опыт, а частью не опирающийся ни на какой опыт.

Закон о защите потребителей

По поводу отсрочек и перерывов в рассмотрении закона я хотел бы заметить, что они были вызваны не только так­тическими соображениями моих противников, но и тем, что я соглашался на отсрочки, желая получить от парламента закон действительно пригодный и соответствующий моим основным понятиям. Я имел основание надеяться, что с приближением конца полномочий парламента депутаты ско­рее будут склонны принять во внимание мои соображения, тем более, что дело касалось закона о защите именно потре­бителей. Однако, в дальнейшем эти тактические соображе­ния не должны здесь служить предметом обсуждения. Для меня было здесь важнее изложить принципы моей точки зрения на картели - принципы, которые сохраняют силу при всех изменениях текущих вопросов дня.

Предварительно я должен ответить на вопрос, почему же я являюсь столь явно выраженным противником карте­лей. В связи с этим нельзя не коснуться прошлого хотя бы вкратце.

Я исхожу из опыта, подкрепленного исследованиями экономической науки, что народное хозяйство, основанное на конкуренции, является лучшей формой хозяйства как с точки зрения экономической, так и с точки зрения демокра­тических принципов. Государство должно вмешиваться в жизнь рынка только в той степени, в которой это требуется для поддержания работы механизма конкуренции или для контроля тех рынков, на которых условия вполне свободной конкуренции не осуществимы.

Ни одно течение экономической мысли не отрицает, что в эпоху либеральной экономики человечество в смысле циви­лизации сделало огромный шаг вперед. После того, как за­костенелое цеховое устройство со своими хозяйственными, но также и этическими и сословными понятиями стало тор­мозом прогресса, восторжествовал принцип „laissez faire", открывший дорогу небывалым экономическим силам. В то время как цехи осуждали личную инициативу и передовые идеи, предприниматель начинавшегося XIX века мог сам все решать, как ему поступать со своей продукцией. Так как все предприниматели имели одинаковые шансы в рамках свободной деятельности, развилась конкуренция, а благода­ря ей развился и «рынок», ставший центром перекрещения всех экономических интересов. Образующиеся под влиянием спроса и предложения рыночные цены давали такое направ­ление производству и потреблению, которое шло на пользу всем.

На протяжении последних десятилетий XIX века выяви­лись однако факторы, которые, с одной стороны, нарушали эффективность рыночного хозяйства, с другой - приводили к усиленным трениям социального и политического харак­тера.

Силы, присущие самому рыночному хозяйству, а также мероприятия государства, привели к стеснению механизма конкуренции путем создания монополий и иных позиций, господствующих над рынком. Развитие техники со своей стороны лишний раз содействовало появлению определенных монопольных тенденций, так что равенство условий в кон­куренции было, несомненно, повсюду нарушено.

Любая монополия таит в себе опасность того, что потребитель окажется обделенным, и к тому же она замедляет экономический прогресс. Отрицательные последствия стрем­лений к монополиям должны были тем сильнее дать себя знать, чем меньше были по своему масштабу те или иные народные хозяйства и чем больше они отгораживались от мирового рынка путем протекционистских мероприятий, или поскольку, используя такую изоляцию, частнохозяйственные монопольные позиции сознательно поощрялись путем хозяй­ственно-политических мероприятий. [43]

Пользоваться результатами хозяйственных достижений должны все

Краеугольным камнем такого взгляда на картели яв­ляется мое убеждение, что в условиях свободной конкурен­ции дают себя знать силы, которые действуют в том направлении, чтобы достижения экономического прогресса и улуч­шение в методах труда не находили свое отражение в повы­шенных прибылях, пенсиях или синекурах, но чтобы все ус­пехи шли на пользу потребителю. Социальный смысл рыноч­ного хозяйства в том и заключается, что любой успех эконо­мики, любое достижение рационализации, любое повышение производительности труда идет на благо всему народу и слу­жит лучшему удовлетворению нужд потребителей.

По этим соображениям рыночное хозяйство не может быть отделено от свободной конкуренции; оно не может также отказаться от функции свободной цены. Кто захочет исключить функцию свободной цены, тот умерщвляет кон­куренцию и содействует оцепенению экономики - и безраз­лично, проводится ли это государственными учреждениями или предпринимательскими организациями, как, например, картелями.

Последовательно придерживаясь такого образа мыслей, я всегда полагал, уже начиная с первого дня валютной ре­формы, что ограничение и устранение многочисленных форм влияния государства на цены является моей благороднейшей и важнейшей задачей. Всякий знает, что с этого времени я обосновал мою экономическую политику на принципе свобо­ды, на принципе свободного выбора работы или деятельно­сти, потому что действительно органический и гармониче­ский порядок вещей может быть обеспечен только в определяемом свободной конкуренцией и свободным образова­нием цен свободном рынке.

Я решительно отвергаю любую форму бюрократически направляемого хозяйства и государственного принудительно­го хозяйства, и столь же твердо я намерен оказывать сопро­тивление другим формам коллективного воздействия на эко­номику. Между государственным и предпринимательским плановым хозяйством нет разницы ни в принципе, ни на практике. Если мы уж хотим, чтобы у нас установился и со­хранился свободный экономический и общественный строй, то мы не смеем никому и ни одной группе предоставлять право истолковывать свободу по собственному вкусу и ус­мотрению и затем ее еще ограничить. Свободное хозяйство в моих глазах соответствует свободному предприниматель­ству. [23] Предприниматели не знают, что они делают, они поступают как самобичевальщики (флагелланты), когда они объявляют войну системе экономики, основанной на свобод­ной конкуренции.

Я считаю свободу единым и неделимым целым. По моим понятиям политическая и хозяйственная свобода и свобода человека вообще составляют сложное единство. Не­мыслимо тут вырвать одну часть, чтобы не рухнуло и все остальное. [32]

Тайна рыночного хозяйства

Это осознание неделимости свободы должно заставить каждого политика, который заботится о всеобщем благе, осознать свою обязанность предоставить снова людям сво­боду после долгих лет политической несвободы. Это чувство ответственности побудило меня тотчас после принятия моей должности разделаться с той бредовой идеей, которая пы­талась держать хозяйство и хозяйственников на поводу у государства. Этим я создал в сфере моего ведомства основ­ную предпосылку настоящего демократического порядка; я помог прорваться свободе.

В том и заключается тайна рыночного хозяйства и его превосходство над любым видом планового хозяйства, что в рыночном хозяйстве как бы ежедневно и ежечасно осуществ­ляются процессы приспособления, которые приводят к пра­вильному соотношению спрос и предложение, национальную продукцию и национальный доход, и тем самым к равнове­сию. Тот же, кто не желает соревнования в производительно­сти и свободных рыночных цен, упускает из рук все аргу­менты против планового хозяйства. [14]

Теперь мои противники могут поставить вопрос, не бу­дет ли столь подчеркиваемая мною свобода предпринимате­лей слишком стеснена как раз тем, что предпринимателю не будет дано право использовать свою свободу так, как он найдет нужным, то есть в известных случаях пользоваться ею для ограничения свободы других предпринимателей? Я охотно соглашусь, что здесь речь идет об основном вопросе рыночного хозяйства современного типа. Поставить этот вопрос и на него ответить, - это значит вскрыть очевидную разницу между социальным рыночным хозяйством, которое мы стремимся осуществить в Западной Германии начиная с 1948 года, и либералистическим хозяйством старого образ­ца. По моему мнению, социальное рыночное хозяйство как раз не предоставляет предпринимателю свободу исключать конкуренцию путем создания картельных соглашений, напро­тив, оно обязывает предпринимателя путем собственных до­стижений, соревнуясь с конкурентами, заслужить благо­склонность потребителя. Не государство решает, кому надле­жит занять первое место на рынке, и не предприниматель­ские организации типа картелей, но исключительно потреби­тель. Качество и цена определяют вид и направленность про­дукции и только по этим критериям осуществляется отбор в области частного хозяйства.

В этом понимании свобода является правом гражданина, которое никем не может быть отменено. Та свобода, кото­рую требуют сторонники картелей, то есть свобода ограни­чивать или устранять свободу, не является тем понятием свободы, которое, по моему мнению, должно в интересах дальнейшего существования свободных предпринимателей стоять на первом месте. Кто произносит слово свобода, тот тем самым обязуется и в мыслях быть честным в этом во­просе.

Свобода, - я повторяю это, - является и будет единым целым и неделимым. И ее нельзя ни защищать, ни отвергать, руководствуясь лишь соображениями целесообразности.

Противоположность хозяйственной свободы представля­ет собой выдвижение экономического могущества. Поэтому необходимо законодательным путем предотвратить возмож­ность того, что преимущества основанного на свободной кон­куренции хозяйства окажутся сведенными на нет, невыго­дами, вытекающими, как это исторически доказано, из опа­сной концентрации экономического могущества.

Вот почему законодатель должен обратить особое вни­мание на проблему экономического могущества, как воз­можной помехи экономическому равновесию в рыночном хо­зяйстве. Конкуренция и обусловленные ею повышение про­изводительности и способствование прогрессу должны быть обеспечены государственными мероприятиями и ограждены от всех возможных посягательств. В частности, надо гаран­тировать, чтобы функция свободного образования цен на независимом рынке, как средства регулирования хозяйствен­ного процесса на независимом рынке не встречала никаких препятствий.

Основные формы экономического могущества

Экономическое могущество образуется по существу в трех основных формах:

1. На базе законной организации - таким образом, что ряд юридически самостоятельных предприятий, поступаясь в какой-то мере своей самостоятельностью, обязуется, на основе взаимных договоров и соглашений, путем регулирова­ния действующих на рынке факторов, ограничить или вооб­ще исключить конкуренцию.

2. На базе капитала - таким образом, что волеизъявле­ние юридически самостоятельного предприятия может, в ре­зультате сплетения интересов или на основании соотноше­ния в правах владения, находиться под влиянием другого предприятия в том смысле, что оно не может или не смеет использовать на рынке свою производственную мощность в полной мере.

3. Путем создания отдельных, очень крупных предприя­тий, которые вследствие той весьма значительной роли, ко­торую они играют на рынке, доминирующим образом влияют на предложение товаров и на образование цен.

При основанном исключительно на свободной конку­ренции хозяйстве рыночные цены не могут быть продикто­ваны каким-либо отдельным участником рыночных опера­ций; но большая экономическая мощь даст возможность произвольно изменять эти цены и этим сознательно и искусственно направлять ход рыночных операций в ру­сло, выгодное мощным хозяйственным группам. Для ры­ночных операций, организованных на монополистических началах, устанавливаемые таким образом цены не являются больше тем «показателем», к которому должны приноравли­ваться отдельные предприниматели, чтобы сохранить воз­можность и дальше участвовать в соревновании; теперь мож­но эти цены по собственному усмотрению устанавливать и ими манипулировать. Вполне последовательно из этого вы­растает опасность нанесения ущерба потребителю, но и опа­сность неудачных, с народнохозяйственной точки зрения, ка­питаловложений, а также возможность того, что технический и хозяйственный прогресс окажется нарушенным.

В силу этого законодатель должен считать своей зада­чей устранение факторов, нарушающих ход рыночных опера­ций, для чего необходимо:

а) сохранять свободную конкуренцию в возможно боль­шем объеме;

б) на тех рынках, где конкуренция не может быть пол­ностью осуществлена, препятствовать злоупотреблениям мощных хозяйственных групп;

в) для этой цели учредить государственный орган конт­роля, а если необходимо, то и для оказания влияния на ход рыночных операций.

Упорядоченная таким образом структура рынка соот­ветствует, как уже было сказано, в хозяйственно-политиче­ском плане тому, что в государственном представляет поли­тическая демократия. В то время как сущность последней должна рассматриваться, как право каждого гражданина на соревнование в достижениях, как побуждающая сила, и сво­бодные цены, как регулятор, были бы гарантированы соот­ветствующими законами.

Тесная связь и зависимость между политической и эко­номической структурой делают закрепление основных хо­зяйственных прав в заключительном порядке особо важным и необходимым. [43] Все мои усилия сводятся к тому, чтобы соревнование в достижениях, как побуждающую силу, и сво­бодные цены, как регулятор, были бы гарантированы соответ­ствующими законами.

Кто обходит эти принципы или относится к ним пре­небрежительно, - тот подрывает рыночное хозяйство и под­тачивает основы, на которых покоится наш общественно-экономический строй. Читатель почувствует, что тут дело идет об основных вопросах экономической политики и что спор о политике по отношению к картелям является не про­сто каким-либо одним из многочисленных спорных вопро­сов. Напротив, тут рассматривается центральная проблема нашего экономического строя. [28] Только исходя из такой точки зрения станет понятной долголетняя борьба вокруг закона о картелях.

Разрешите мне осветить также социальную сторону этой проблемы. Я еще потому принципиальный противник картелей, что подлинное и честно задуманное социальное рыноч­ное хозяйство, - причем ударение должно сознательно ста­виться на слове «социальное», - может быть гарантировано только в том случае, если благодаря свободному соревнова­нию лучшие достижения получат предпочтение перед менее удовлетворительными. На этой базе может быть достигнуто наиболее благоприятное обеспечение потребностей с точек зрения количества, качества и уровня цен. В то же время этот принцип обеспечивает то, что повышенным достижениям обеспечивается большая прибыль и что «социально», более ценный предприниматель приобретает большую гаран­тию успеха и новые возможности. [9]

Что же касается зачастую неправильно понимаемой мо­ральной оценки картелей, то я хотел бы заявить, что я очень далек от того, чтобы начать именно с морального осужде­ния картелей или же приписать тем или иным промышленникам или предпринимателям нечистые побуждения.

Если предприниматель считает, что продажной ценой своей продукции он должен покрыть производственные из­держки, то тут никаких сомнений морального порядка быть не может; но такое понимание вещей не согласуется с внут­ренними законами рыночного хозяйства, ибо оно гарантиро­вало бы прибыль самому плохому предпринимателю. [32]

Нет, даже при самом большом желании я не могу найти в картелях ничего положительного; напротив, и притом особенно с точки зрения интересов народного хозяйства, я вижу в них только отрицательное. Как часто в последние го­ды люди, представители разных отраслей промышленности, уверяли меня, что если они не получат возможности уста­новить соглашения относительно цен, то дело их наверняка развалится. Я им не дал этой возможности, но и предсказан­ные случаи развала предприятий также не имели места.

Однажды, еще в самом начале, я сказал в шутку: «Во­круг моего письменного стола с утра до вечера витают приз­раки катастроф, и все же этих катастроф я никак не могу дождаться».

В последние годы немецкая экономика, несмотря на кризисы, все же развивалась очень хорошо. [12]

Исключения возможны и необходимы

Итак, у меня было достаточно оснований, чтобы защи­щать в прошедшие годы принцип рыночного хозяйства с твердостью, граничащей с упрямством. Однако, мне при этом было ясно, что принцип чистого соревнования в том или ином случае не может быть полностью осуществлен. К сожалению, теперь этот принцип всюду подтачивается. Все же мы должны быть счастливы, что снова располагаем чет­ким понятием, на основании которого мы могли снова вер­нуться к правильному экономическому мышлению и отойти от тенденции жить просто со дня на день.

Однако нельзя полагать, что этот принцип чистого со­ревнования может быть осуществлен теперь повсюду и в пол­ной мере. Я не настолько далек от жизни, чтобы не видеть вокруг себя тысячи примеров, из которых следует, насколько теоретическая схема вполне свободной конкуренции смеши­вается с другими элементами и вследствие этого теряет свою чистоту. [24] Я также не настолько догматичен, чтобы не сознавать, что может сложиться обстановка, при которой всеобщий запрет картелей может быть или даже должен быть видоизменен. В отдельных случаях возможно также допустить некоторые ограничения и ослабления запрета кар­телей. [9] Но все же тот, кто считает себя в праве издеваться над принципом полной свободной конкуренции, доказывает этим свою собственную умственную неполноценность.

В осуществление указанного рода мыслей правительст­венный законопроект оказался также свободным от всякого догматизма. Поэтому он вовсе не исходит из столь крити­куемой идеи всеобъемлющей конкуренции, но признает, что вмешательство может быть оправдано и даже необходимо. Никто с чистой совестью не может утверждать, что обосно­ванные потребности хозяйства не были учтены и что самой процедурой, при применении предписаний этого закона, вы­зывается дискриминация известных хозяйственных кру­гов. [36]

Принципиальный спор проходит мимо сути

Все эти соображения не будут полноценными, если не упомянуть о длящемся долгие годы споре между сторонни­ками закона, запрещающего картели, и закона, лишь ограни­чивающего злоупотребления картелей. Такая постановка во­проса, так же как и попытка моральной оценки картелей, по-моему, не затрагивает сущности проблемы. Разрешите по­этому еще раз подчеркнуть, что моя отрицательная позиция в отношении картелей не основывается на стремлении при­писать им сознательно нечестные намерения и поступки, что было бы в сущности дискриминацией; но в самом факте на­вязанных коллективом цен, даже если они морально и калькуляционно оправданы, я усматриваю народнохозяйствен­ное зло.

Я иду еще дальше, утверждая, что навязывание слиш­ком низких цен может нанести такой же вред народному хо­зяйству, как и слишком высокие цены. Единственно «пра­вильная» с народнохозяйственной точки зрения и допустимая рыночная цена не может быть высчитана абстрактно. Она образуется в результате уравновешивания цен на свободном рынке. Всякое другое понимание явления цен приводит к ис­кажениям и по необходимости способствует, помимо этого, распространению убеждения, будто предприниматель может в любом случае претендовать на покрытие издержек.

Мне представляется, что законодательство, запрещаю­щее картели, является последовательным с любой точки зре­ния. Оно делает единственный возможный практический вывод из неудачного опыта со всякого рода законами о зло­употреблениях и все же допускает исключения, которые не­обходимы в народном хозяйстве.

К тому же сторонники картелей делают - конечно не случайно - большую ошибку (что тоже доказывает сла­бость их аргументации): они рассматривают действие кар­тельных или антикартельных мероприятий всего лишь с точ­ки зрения частнохозяйственных последствий для заинтересованных предприятий, умышленно избегая общей народно­хозяйственной оценки. Ведь именно крепкие и в своей целевой установке преуспевающие картели, должны с народнохо­зяйственной точки зрения рассматриваться, как вреднейшие.

Вот почему закон о картелях ни в коем случае не дол­жен быть изменен таким образом, чтобы затрагивался прин­цип запрета картелей. Измененный в таком духе закон о картелях стал бы фарсом и сделал бы политику федераль­ного правительства посмешищем в глазах всей обществен­ности. Кроме того, я считаю, что закон о картелях является пригодным, если вообще не самым лучшим, средством прек­ращения политических выпадов против предпринимательско­го хозяйства.

Предприниматель неуязвим, если его функция, как свободного предпринимателя, действительно необходима для осуществления свободного соревнования в производительно­сти, если в результате этого соревнования и достигнутого прогресса устанавливаются цены, которые открывают потре­бителю наиболее благоприятные возможности к существо­ванию. Отношение потребителя к нашему экономическому строю будет становиться все более положительным, если каждый гражданин будет уверен, что благодаря свободному рынку он сам будет определять свою судьбу и не будет зависеть от анонимных экономических сил. [14]

Сторонники картелей, которые требуют издания закона о надзоре за картелями или закона о злоупотреблениях, в сущности гораздо более догматичны сторонников закона о запрете картелей, так как они считают излишним опровер­гать все возражения; они не могут отказаться от своих ил­люзий даже тогда, когда им доказывают, что закон о зло­употреблениях полностью проходит мимо народнохозяйст­венной сути проблемы. Я вовсе не обвиняю картели в зло­употреблениях в уголовном или аморальном смысле. «Зло­употребление» выражается в связывании и замораживании цен, т. е. в упразднении функции свободных цен. Поэтому законодательство о злоупотреблениях мне ровно ничего не дает. На эти возражения я в течение всех лет вообще не по­лучал ответа; могу только добавить, что, исходя из точки зрения сторонников картелей, никакого ответа и последовать не может. [36]

Незаменимый барометр

Иллюзией является желание посредством картелей установить «правильную» для народного хозяйства цену. Пусть оспорят в конце концов мою основную концепцию: на сво­бодном рынке, где свободный предприниматель выпускает продукцию по собственной инициативе и на собственный риск, не может быть твердо установленных, связанных кар­тельными ограничениями, цен, так как тогда качественное и количественное выравнивание между разнородным пред­ложением производителей и еще более разнообразным спро­сом миллионов потребителей будет логически невозможным. Хозяйство при этом должно было бы идти вслепую; пред­приниматель не мог бы давать правильные распоряжения, если бы гибкие цены не показывали ему, должен ли он вы­пускать больше или меньше продукции, и какую именно, и когда, и где. Выравнивание между спросом и предложением не имело бы места, если бы хозяйство закостенело под влия­нием картелей. [26]

Кажущееся дилетантам почти таинственным господство свободного народного хозяйства начинается как раз там, где мы ставим вопрос - как, собственно говоря, осуществилось то, что у нас миллионы потребителей самостоятельно опре­деляя свои потребности, находят на рынке как раз то, в чем они нуждаются. Никто не может предположить, что сотни тысяч свободных предпринимателей никогда не ошибаются в своих действиях. Нет, они, конечно, не непогрешимы; это значит, что одних товаров бывает слишком мало, других слишком много, и они по качеству и цене не всегда отвеча­ют спросу. Мы знаем к тому же, насколько меняются запро­сы и требования потребителя.

Общественное потребление постоянно видоизменяется, и все же предложение всегда должно удовлетворить спрос. Этот «фокус» может совершаться лишь в том случае, если в интересах сохранения своего существования каждый пред­приниматель всю свою волю и честолюбие направит к тому, чтобы, применяясь к обстоятельствам, занять «правильную позицию» на рынке и всегда предоставлять потребителю все лучшее. Это будет способствовать доброжелательному отно­шению потребителя к предпринимателю, а в соревновании с конкурентами - сохранению своего положения на рынке. В этой борьбе за положение на рынке исключить функцию сво­бодных цен просто невозможно. [28]

Косвенно это, конечно, означает, что предпринимателю нельзя дать гарантию в том, что он покроет свои издержки. Если же картели стали бы опираться на подобные опасные нравственные тезисы, то это поневоле приведет к тому, что предприниматель не сможет больше оправдать свое право на существование; тогда его задачи - чисто технические и ад­министративные - может выполнять любой знающий чи­новник. В таком случае по справедливости предприниматель потерял бы также право на предпринимательский доход.

Для необходимого выравнивания спроса и предложения, в народном хозяйстве цены иногда могут или даже должны подняться столь высоко, как это для картелей, возможно, и не желательно. С другой стороны, в зависимости от положе­ния на рынке цены могут иногда оказаться и ниже себестои­мости.

Я не могу согласиться и с теми, кто защищает необхо­димость картелей из соображений организации производства, хотя я совершенно не против учета себестоимости; я даже хотел бы, чтобы каждое предприятие располагало способ­ными силами для составления правильных калькуляций. Вы­числение себестоимости должно лишь показать отдельному предпринимателю, каково его положение и каким образом он может сохранить свое положение в производственном сорев­новании. Но совершенно ошибочно полагать, что из кальку­ляций можно вывести политические требования о необходи­мости создания картелей. [65]

Немецкий предприниматель, который совершенно пра­вильно противится неуместному расширению соучастия тру­дящихся в управлении предприятиями, имеет все основания пересмотреть свое одобрительное отношение к картелям, так как политика свободных или связанных цен действитель­но теснейшим образом затрагивает проблему права соуча­стия в управлении.

Предприниматель может отстаивать свое право на су­ществование только до тех пор, пока он готов выполнять все функции свободного предпринимателя со всеми открываю­щимися возможностями, а равно и со всем вытекающим из этого риском. Он незаменим и неуязвим только до тех пор, пока он в свободном соревновании на свободном рынке готов проявить свою пригодность для этих функций. Как только предприниматель попытается путем коллективных соглашений уменьшить или даже совершенно устранить риск, то есть как только он попытается перенести с себя ответствен­ность за свои решения на объединение или отрасль, - ему нельзя будет, по моему убеждению, дальше противиться тре­бованию о соучастии в управлении предприятиями - во вся­ком случае для этого у него не будет ни внутреннего оправ­дания, ни достаточной силы убеждения. [21]

Создавая картели, предприниматель лишает себя своих исконных функций; вследствие этого он в конце концов ста­новится лишь исполнителем, чиновником, а потому и вполне может быть заменим. В тот момент, когда снимается пред­принимательская ответственность и судьба предприятия вме­сте с судьбой его рабочих и служащих будет поставлена в зависимость от решений какого-то коллектива, - отношение общественности к предпринимателю должно в корне изме­ниться. В социальных условиях середины XX века уже не будет поэтому удивительным, если при таких судьбоносных решениях выставляется требование о соучастии в управле­нии. Если предприниматели согласны добровольно отказаться от своей предпринимательской свободы, то они подрывают политическое, социальное, общественное и моральное значение своего сословия; в тот момент к власти в предприятиях устремляется «чиновничество» и притом даже вполне обо­снованно.

Я не могу все же пройти мимо констатации, неприятной для сторонников картелей из среды предпринимателей, что после 1948 года, когда продавец находился в особо выгодном положении, хозяйственники-предприниматели были вооду­шевлены свободой конкуренции и свободой образования цен, но что потом произошла бросающаяся в глаза перемена со взглядах, когда с достижением уравновешенного положения в хозяйстве стала выявляться внутренняя закономерность количественной конъюнктуры. [36]

Картели как средство преодоления кризисов

Одним из главных аргументов сторонников картелей яв­ляется утверждение, что экономические объединения типа картелей необходимы для того, чтобы избежать или по крайней мере ослабить разрушительные последствия кризисов, как конъюнктурных так и структурных.

Я далек от того, чтобы приписать огулом все экономи­ческие кризисы распространению картелей, - это было бы, само собой разумеется, глупостью. Но я также совершенно уверен в том, что попытка при помощи картельных объеди­нений спастись от кризисов непригодна для народного хо­зяйства в целом и ни в каком случае к успеху не приведет.

Предложению товара в народном хозяйстве противосто­ит всегда только покупательная сила определенного объема и поэтому не все могут сразу и одновременно увеличить сбыт своих товаров. Это было бы практикование волшебной таблицы умножения. Из соединений картельного типа может вырасти, в первую очередь, та большая опасность, что от­расли хозяйства, которые должны удовлетворять неотложные потребности населения, смогут действительно привлечь большую покупательную силу, чем при свободном рынке. Но выгода этих привилегированных продавцов постепенно вы­лилась бы в тяжелый ущерб для тех, чьей продукции проти­востоял бы тогда соответственно меньший объем покупа­тельной способности.

Все, что говорилось об удовлетворении неотложных потребностей, можно отнести также ко всем случаям, когда экономическое могущество создает для себя привилегированное положение при помощи сильных позиций. Сторонники картелей, правда, все время указывают на необходимость предотвращения экономических катастроф; они полагают, что в установлении картелями принудительных цен они наш­ли универсальное средство против такого рода бедствий.

Но такой способ, напротив, препятствует органическому разрешению кризисных явлений. Если какой-нибудь опреде­ленный продукт является ходким лишь при определенной цене и в определенном, но для промышленности недостаточ­ном, количестве, или же, если вследствие изменения характе­ра потребления спрос на такой продукт снизится, то введе­ние твердых цен ничего не даст. Если сниженные цены прив­лекают новых покупателей и повышают потребление, а завы­шенные, напротив, покупателей отталкивают, то тогда кар­тель, который хотел бы регулировать падение цен и обеспе­чить покрытие себестоимости, может оказать воздействие только таким образом, что объем продукции искусственно будет задержан и в то же время себестоимость продукции повысится. Расчет никогда не сойдется - кризис будет обо­стряться все больше.

Внутренняя закономерность такого образа действий не­избежно приведет ко все более сильному снижению народно­хозяйственной активности. А если так будут поступать мно­гие, то мы придем к полному застою рынка и, в конце кон­цов, к неразрешимому углублению кризисов. Никакие картельные соглашения тогда не смогут больше оживить конъ­юнктуру и создать условия для восстановления упавшего производства.

Напротив, при свободном рынке наступление кризисных явлений значительно затруднено, так как свободные цены в силу своей гибкости как раз и выявляют всякие колебания и перемены, происходящие на рынке. Конкуренция тогда вы­зывает к жизни силы, которые стремятся к уравновешиванию и выравниванию.

В свободном рыночном хозяйстве появляющиеся все же напряженные ситуации излечиваются более органическим путем, а именно благодаря количественной конъюнктуре, зарождающейся из динамики этого напряжения. Но именно это - единственный обещающий успех и освобождающий путь для хозяйства и даже для отдельных предприятий. И если в ходе этого процесса приходится порой отказываться от прибыли или даже нести убытки, все же беспрестанно подтверждается, что свободное предпринимательское хозяй­ство обладает почти невероятной приспособляемостью, и что именно эта «необходимость показать себя на деле», являет­ся на рынке тем фактором, который гарантирует хозяйст­венный прогресс и который приводит к тому, что выгода от повышенной производительности в то же время всегда пой­дет на пользу потребителю, то есть народу в целом. На осно­вании этих внутренних взаимозависимостей наша политика может с полным правом называться «политикой социально­го рыночного хозяйства». [14] Для морального обоснования своего положения предприниматель не может сделать ничего лучшего, как показать себя готовым нести всю ответствен­ность за риск, а не бежать в картели, не искать защиты в коллективе. Это более чем опасный путь для предпринима­теля, когда он стремится уйти от личной ответственности и заменить ее коллективной. [32]

В столь же малой степени можно оправдать картели с точки зрения социальной политики, а именно тем, что они якобы имеют целью защиту предприятий и обеспечение спроса на работу, и что поэтому-де рабочий класс должен быть заинтересован в таком порядке. В глазах каждого, кто хоть немного может судить о внутренних взаимосвязях в народном хозяйстве, такое объяснение не выдерживает кри­тики.

Единственно, что может быть картелями искусственно защищено и обеспечено, это, - в лучшем случае, - непроиз­водительные рабочие места, с вытекающей из этого опасно­стью, что все народное хозяйство, в смысле производитель­ности, закостенеет на мертвой точке, что при международ­ном соревновании может со временем оказаться роковым; закрывать глаза на эту опасность мы не имеем права, даже учитывая наши теперешние экспортные излишки.

Такую политику нельзя назвать социальной, ибо она тормозит прогресс и этим препятствует созданию новых, продуктивных и обеспеченных возможностей для приложе­ния рабочей силы. [36] Никогда в истории немецкого хозяй­ства поэтому и не было столько безработных, как во времена наиболее полного расцвета картелей. Существование карте­лей всегда оплачивается дорогой ценой - понижением жиз­ненного стандарта.

Сказка о защите средних классов

При попытках приобрести сторонников картелей поисти­не не стеснялись в выборе средств. Самое замечательное, что в последнее время придумали, это утверждение, что картели служат благу и защите средних классов. Это, мягко выра­жаясь, типичная современная сказка, в которой нет ни крупинки правды. На каждом рынке существует ровно столько покупательной силы, сколько на нем представлено товаров для потребления. Это значит, однако, что все предлагающие товары и услуги ведут борьбу за уже заранее установивший­ся объем покупательной способности. (Научно подготовлен­ный читатель да отнесется снисходительно к допущенному упрощению, так как оно не существенно для настоящего специфического рассмотрения проблемы).

Нам достоверно известно, что не все отрасли нашего хозяйства в равной мере пригодны для картельного объеди­нения, а также, что не во всех в равной степени проявляется готовность и желание объединяться в картели. В сырьевой промышленности и в области тяжелой промышленности, ко­торые выбрасывают на рынок однотипные товары и, где, сле­довательно, очень легко осуществить согласование интересов, можно предположить, что расположение, тяготение и способ­ность к объединению в картели, уже по чисто техническим причинам, гораздо больше. Однако, чем больше мы прибли­жаемся к области обработки, чем более законченную форму приобретают продукты, и чем шире становится дифференциа­ция их, тем труднее достигнуть согласования и тем менее пригодны и эффективны будут картельные соглашения. Только тот будет стремиться к картельному объединению, кто считает, что участием в картеле он может лучше упро­чить свое положение, добиться повышенного дохода и более верного покрытия издержек, чем он мог бы достичь вне кар­теля. Иными словами, стремящиеся к картелям хотят занять лучшее и более привилегированное положение на рынке. Их цель - обеспечить себе, т. е. для своей продукции, из налич­ной покупательной способности более значительную долю, чем им причиталось бы на свободном рынке. Но это привело бы к само собой разумеющимся последствиям: того излиш­ка покупательной способности, на который претендуют определенные группы, недоставало бы в других отраслях народ­ного хозяйства. И не доставало бы его именно там, где в народнохозяйственном процессе участвуют средние классы, с принадлежащими им сотнями тысяч мелких и средних пред­приятий. Тут не доставало бы той покупательной способно­сти, которую картелеспособные отрасли промышленности сумели направить на продукцию их собственных предприя­тий. [35]

Предприятия средних классов встречаются главным об­разом в обрабатывающей промышленности, мы находим их в области производства товаров широкого потребления, в тор­говле, в ремеслах. Не следует и забывать, что путем картель­ных манипуляций объем покупательной способности не уве­личивается ни на один пфенниг. Из этого следует, что в хо­зяйстве, пронизанном картелями, наличная покупательная способность недостаточна, чтобы поглотить все предложение товара; увеличение сбыта картелей может пойти только за счет некартелеспособных отраслей хозяйства, то есть глав­ным образом за счет предприятий средних классов.

Если бы наученные этим опытом средние классы, подвизающиеся в обрабатывающей промышленности и в области производства товаров широкого потребления, стали бы также искать ключ к своему благополучию в картелях, то обнару­жится, что расходящиеся интересы их предприятий согласо­вать невозможно и что трудности технического порядка при­вели бы лишь к весьма проблематичным решениям. Даже при возможных соглашениях неизбежно обнаружится, что в самом лучшем случае удастся удержать требуемые цены, но количественно сбыт никогда не сохранится в своем объеме. И это не является неожиданностью, это понятно са­мо собой. Предположим, что народное хозяйство, встав на путь картелей, получило возможность или, вернее, смогло принудительно поднять уровень цен на 10%; тогда реальная покупательная способность снизилась бы на 10%. Это зна­чит, что имеющейся номинальной покупательной способно­сти хватило бы только для поглощения сниженного на 10% объема национальной продукции. В свободном рыночном хо­зяйстве факт наличия несбываемого количества товаров при­вел бы, благодаря давлению цен, к новому равновесию. [36] Там, где господствуют картели, такая попытка привела бы к безвыходному кризису.

Нет нового дирижизма

Следующий упрек, который ставится моему отношению к картелям, заключается в том, что картельное ведомство, необходимость которого очевидна, было бы исходной точкой нового государственного дирижизма.

Я не могу предположить, чтобы этот упрек мог дейст­вительно серьезно восприниматься знатоком дела, но все же я хотел бы разобраться в этом вопросе, так как сей упрек постоянно выплывает в дискуссиях. С одной стороны, все время пытаются указать на то, что создавать картели не гак то легко и потому нет опасности широкого внедрения карте­лей в немецкое хозяйство. С другой стороны, опасаются, что ходатайства о создании картелей будут поступать в таком количестве, что картельное ведомство не будет в состоянии справиться с этой задачей.

Если противники правительственного проекта действи­тельно опасаются, что возникнет гигантский управленческий аппарат, то этим они сами выражают свое убеждение, что немецкое хозяйство снова стремится к массовому созданию картелей. К сожалению, и я разделяю это мнение и именно поэтому считаю необходимым противодействовать при по­мощи предложенного мной законопроекта о картелях. [38]

Картельное ведомство, как было уже указано, должно быть действительно настолько крупным, насколько будет ве­лико устремление немецкого хозяйства к картельным объ­единениям. По мне оно могло бы быть возможно меньшим. Но во всяком случае, народное хозяйство держит в своих ру­ках решение - насколько велико должно быть картельное ведомство. [35]

Что же касается столь устрашающего государственного дирижизма, то противоречия аргументации в этом вопросе просто бесподобны. В упреках нигде не упоминается частная картельная бюрократия, которая неминуемо образуется при возможности свободного создания картелей, хотя этот част­нохозяйственно организованный дирижизм был бы, безус­ловно, несравнимо более массовым, чем он выразился бы в картельном ведомстве, у которого только одна задача - по­мешать неоправданному усилению влияния картелей и вме­сте с тем сохранить производственное соревнование и не дать рынку закостенеть.

Здесь пытаются, не очень убедительным образом, зак­леймить картельное ведомство как орган дирижизма, хотя оно должно как раз помешать дирижизму картелей и возник­новению нового, частнохозяйственным путем организованно­го планового хозяйства. При всем желании нельзя говорить о государственной интервенции, если государство заботится о том, чтобы были сохранены принципы свободного демок­ратического общественного строя. [36]

Несколько слов к предпринимателям

В продолжающемся уже долгие годы споре о картельном законе немецкие предприниматели меня часто неправильно понимают. Поэтому, заканчивая этот обзор, я хотел бы ска­зать предпринимателям несколько слов. По моему непо­колебимому убеждению, свободное предпринимательское хо­зяйство держится и падает вместе с системой рыночного хо­зяйства. При всяком другом порядке предприниматель все более и более принуждается к роли простого исполнителя чужой воли, чиновника планового хозяйства. Если он больше не хочет выполнять народнохозяйственную задачу - меряться силами в свободном соревновании, если будет узаконен порядок, который больше не требует индивидуальных сил, фантазии, смекалки, способностей и организаторского талан­та и если более способный больше не может и не смеет иметь преимущества перед менее способным, - то тогда свободное предпринимательское хозяйство не сможет больше существо­вать. Воцарилась бы всеобщая уравниловка, сваливание от­ветственности на других; стремление к прочности своего по­ложения и к устойчивой ситуации должно было бы привести к такому умонастроению, которое больше не согласуется с истинным предпринимательским духом.

Я полностью даю себе отчет в том, что нападки коллек­тивистов всех мастей на рыночное хозяйство имеют целью подорвать функцию предпринимателя. Поэтому, если стрем­ление к коллективным объединениям берет верх даже в ла­гере предпринимателей, то наступит, вероятно, раньше, чем предприниматели это думают, момент, когда в политической плоскости будет поставлен вопрос: на каком все же основа­нии можно еще защищать частную собственность на средст­ва производства и право предпринимателей свободно прини­мать хозяйственные решения? [14]

Поэтому я хотел бы еще раз резюмировать: если мое понимание картелей воспринимается как враждебное отно­шение к предпринимателям, то я должен усомниться в серь­езности и искренности такого толкования. Я считаю себя вправе утверждать, что в Германии просто нет более пыл­кого поборника свободного предпринимательского хозяйст­ва, чем я. Я стою на этой точке зрения вот уже восемь лет, в течение которых я несу ответственность за хозяйственную политику Федеративной республики и, несмотря на все заподозривания, враждебное отношение и оскорбления, я оста­вался ей верен и всегда энергично защищал строй свободного предпринимательского хозяйства. История покажет, что в борьбе за закон о картелях я отстаивал положение и функ­ции свободного предпринимателя лучше, чем те, нежелаю­щие ничему научиться круги, которые усматривают благопо­лучие предпринимателя в картельном объединении. [36]

Каждый государственный деятель, несущий политиче­скую ответственность, должен постоянно и серьезно заду­мываться о месте человека в государстве, или, вернее, об отношении гражданина к государству. Под этим углом зре­ния я хотел бы хоть краем коснуться того стремления по всякому поводу создавать организации, чтобы не сказать «организационного неистовства», которое так характерно для XX века. Столь часто высмеиваемая раньше тяга добро­порядочных немецких обывателей к основанию всякого рода объединений и обществ приняла новые и опасные формы. Она породила убеждение, что следует создавать лишь круп­ные и мощные организации, которые смогли бы внушительными политическими манифестациями подкрепить свои тре­бования, с целью добиться капитуляции государства перед их интересами. Несомненно, что многие крупные объедине­ния по защите своих групповых интересов и пытаются дей­ствовать по этому принципу. Подобная, необоснованно пре­тенциозная практика, должна неизбежно привести к тому, что государство станет игрушкой в руках объединений, представляющих групповые интересы. [16]

Параллельно с этим процессом идет другой, который можно назвать почти трагическим. Опыт, приобретенный мной за те долгие годы, когда я нес ответственность за эко­номическую политику, показывает, что во все коллективные волеизъявления закрадываются «ошибки перевода» наихуд­шего рода. Те пожелания, чаяния, надежды, заботы, которые хочет выразить отдельный человек, независимо от его про­фессии или положения, не имеют почти ничего общего с тем, что предъявляется в виде требований организациями, кото­рым он доверил защищать его интересы. [16]

Это утверждение можно подкрепить рядом примеров. Вспоминаются, например, результаты опроса во время за­бастовки по поводу вопроса об участии рабочих в управлении предприятий. На вопрос: «Почему вы бастуете?» - лишь незначительная часть опрошенных смогла дать хотя бы приб­лизительно верное объяснение профсоюзных требований, из-за которых была объявлена забастовка.

Подобное положение вещей распространяется не только на отношения между работодателями и служащими, и рабо­чими.

И в других областях мне приходилось быть частым сви­детелем подобных грубых «ошибок перевода»: например, когда я беседовал с отдельными предпринимателями об их отношении к требованиям их объединений по вопросу о кар­телях, или когда я вел дискуссию с торговцами различных профессиональных классов или же разбирал с представите­лями среднего сословия их коллективные требования. И каж­дый раз я устанавливал, насколько мало соответствует «кол­лективная воля» индивидуальным пожеланиям.

О будущности демократии

Основываясь на этом опыте, я считаю, что организация лишь до тех пор может считаться не вызывающей опасений и является с государственно-политической точки зрения без­опасной, пока она добросовестно старается суммировать ин­дивидуальные представления, кристаллизуя пожелания, но не пытается проводить собственную политику силы, политику самой организации, как таковой.

Это один из труднейших вопросов, с которыми мы стал­киваемся в нашей молодой, не нашедшей еще окончатель­ных форм, демократии. Притом, разрешение этого вопроса вовсе не входит в задачи государства. Каждый призван по­заботиться о том, чтобы мы снова нашли такие формы сов­местной жизни, при которых каждый гражданин сознает от­ветственность за свою судьбу и не захочет больше скрывать­ся в туманной анонимности, а потому не будет передоверять какому-то учреждению или организации безоговорочное пра­во пользоваться его мандатом по собственному усмотре­нию. [16]

Нам нужно будить и постоянно укреплять одни из ос­новных факторов человеческой энергии - волю к независи­мости и к свободе. Да я и не представляю себе, как можно быть счастливым, обезличив себя самого и доверив всецело свое будущее какой-то организации? И, наконец, я не скло­нен признавать, что аргументы сильнейших организаций всегда наилучшие. Сколько раз я уже говорил об этом!

Вообще, мыслить общими понятиями и даже выражать мысли общими понятиями стало дурной привычкой нашего времени. Не ужасно ли, что со стороны отдельных профес­сиональных групп высказывается всегда лишь одно только мнение, что всегда выставляется лишь одно - абсолютное - требование? Подобная узость бесплодна и неизбежно ведет к стерильности. Так, например, мне преподносят мнение «хозяйства», «промышленности», «торговли» и т. д. Кто же это, - спрашиваю я, - «хозяйство», «промышленность», «торговля»? Неужели мнения отдельных участников этих группировок могут быть в такой степени обобщены и уреза­ны, чтобы кто-нибудь был вправе говорить в единственном числе?

Если бы еще при этом допускалось, что в том или ином вопросе большинство придерживается одного мнения, а ос­тальные другого, то это еще свидетельствовало бы о правдо­подобности мнения и оставляло бы открытой возможность практических альтернатив. Но добиться единого коллективного суждения, как правило, почти невозможно, а уж тем более, когда оно преподносится с претензией быть обяза­тельным для всех к нему причастных.

Эти замечания не следует рассматривать в качестве не­благоприятного отзыва о наших организационных формах вообще. Нужно только не терять из виду относительность по­добных коллективных мнений и этим вскрыть серьезную проблему нашего общественного хозяйства, а отсюда и нашей экономической политики. Вот почему я всегда приветствую каждое, непосредственно выраженное мнение. Я очень рад, когда многочисленные граждане обращаются непосредствен­но ко мне с письмами, выражая пожелания, высказывая одоб­рение, но, разумеется, и критикуют остро отдельные планы и мероприятия.

Эти прямые откровенные высказывания часто оказывали мне ценную помощь; они, по меньшей мере, давали мне возможность следить за реакцией населения - как положи­тельной, так и отрицательной - на явления хозяйственной жизни. Например, когда вскоре после денежной реформы 8 и 9 июля 1948 года представитель СДПГ решился заявить, что денежная реформа и вытекающие из нее мероприятия ниего не изменили (депутат Зёйферт так и сказал: «Никаких улучшений в снабжении не последовало»), - я ответил ему следующее (согласно протокольной записи Хозяйственного совета, стр. 704):

«Если предыдущий оратор утверждает, что не может быть и речи о действительном улучшении в области снабжения, тогда, милостивые го­сударыни и государи, я не знаю, где представитель СДПГ был во время денежной реформы. Во всяком случае, не на улице. (Выкрик слева: «Пло­хие товары по высоким ценам!») Если вы придете в мое управление, я смогу показать вам целые горы писем от рабочих и служащих, от пред­ставителей всех слоев нашего народа; в них высказывается глубокое удовлетворение денежной реформой и проводимой мною экономической политикой (аплодисменты)».

Психологическое и политическое значение таких писем не уменьшается от того, что их можно разбить на три катего­рии, правда, неодинаковой ценности: во-первых, письма от людей, серьезно относящихся к делу, письма в которых вы­сказываются заботы, подлинные пожелания и серьезные предложения; во-вторых, немногочисленные, но постоянно повторяющиеся послания с «патентованными рецептами», которые, якобы, могут сразу же устранить все трудности; и наконец, письма с суждениями, высказываемыми с позиций голого отрицания и диктуемыми подчас пламенной ненави­стью. Вполне понятно, что первая категория мне наиболее симпатична, и не только с деловой, но и с личной точки зре­ния; к счастью, она и наиболее обширна.

Для иллюстрации приведу несколько выдержек из мно­жества писем, поступающих ко мне ежедневно. Из очень большого количества писем явствует, насколько близко при­нимают к сердцу миллионные массы народа сохранение ус­тойчивости валюты и как мало шансов у теоретиков постоян­ной легкой инфляции найти сторонников.

Один гражданин из Кобурга в июле 1956 года писал:

«Миллионы немцев взирают на Вас с надеждой и пожеланием, чтобы Вам удалось предохранить нашу валюту и нашу экономику от угрожающей им опасности. Это нелегкая задача - в мире, разбившемся на дюжины независимых экономических районов, готовых принести свою естественную взаимосвязанность в жертву ложно понимаемому инстинк­ту самосохранения. Подобное же неразумное поведение можно зачастую констатировать и в нашем собственном народном хозяйстве, и это яв­ляется одной из причин Вашего беспокойства за судьбы нашей валюты. И здесь действует лишь лекарство, что и во всех других областях нашей ищущей совершенства жизни: повышать осознание естественной взаи­мосвязи всех жизненных функций в организме мирового хозяйства».

Из Эггенфельдена в Баварии пишут 1 мая 1956 года:

«Браво, господин министр! С глубоким удовлетворением воспринял я (и все те, с кем я беседовал) Вашу речь в Мюнхене. Государственный деятель, занимающий такое общественное положение, наконец, нашел мужество высказать то, что думает каждый мыслящий человек, а именно, что очень многие в наше время потеряли чувство меры по отношению к тому, что является возможным. К сожалению, это распространяется и на ведущие круги... У всех одно на уме: жить сегодняшним днем, действо­вать только в собственных интересах ...»

Инженер на пенсии из Бакнанга пишет:

«... Хозяйственное чудо - инфляция! Одно я вижу и о нем слышу я много, другого страшусь. В третий раз потерять все сбережения! И что будет потом? Ведь пострадаем в первую очередь мы, маленькие люди с мелкими сбережениями. А в выигрыше останутся так называемые обла­датели ценностей, люди, погрязшие в долгах, спекулянты... Еще не ус­тоявшееся доверие к государству не вынесет столь огромной нагрузки. Инфляция - совершенно аморальное средство, обворовывание собствен­ного народа».

Инфляция - заработная плата и сельское хозяйство

Некоторые пытаются найти причины, вызывающие ин­фляцию. Вот одно мнение, высказанное в письме от 30 июня 1956 года из Бад Киссингена:

«. .. По-моему, валютный вопрос находится в причинной зависимо­сти с пособиями сельскому хозяйству, которое, к величайшему сожале­нию, практикуется теперь во всех цивилизованных странах. Следователь­но, это аграрный вопрос, который, будучи косвенно связан с предвыбор­ной пропагандой, служит для улавливания крестьянских голосов. Увы, кому-то мандаты кажутся важней, чем валюта».

Примечательно, что предостерегающие голоса принадле­жат очень часто беженцам, напуганным трагическим опытом потери всего имущества.

Беженец с востока писал из Нёйбурга-на-Инне:

«Позволю себе предостеречь Вас, господин министр. Закамуфлиро­ванные (коммунистические) газеты, оплакивающие положение беженцев и изгнанных и клеймящие бездеятельность собственников, становятся все многочисленнее и искуснее».

Нередко выражение гнева по поводу начинающегося, якобы, развития инфляции:

«... Если бы, наконец, цены были ощутимо понижены, все поря­дочные люди вздохнули бы, ибо тогда постепенно стерлась бы резкая разница между нуворишами, с одной стороны, и разоренными Второй мировой войной, с другой. Давно уже пора произвести понижение цен».

А один темпераментный гражданин из Бад Эмса спра­шивал в письме от 28 июня 1956 года:

«... Неужели Вы верите россказням профсоюзов, будто они не повинны в растущей дороговизне? А кто же тогда виноват? Что же, инфля­ция - явление природы или дело рук дураков?»

Домохозяйка из Оберменцинга писала 14 июня 1956 года:

«Мы заинтересованы, прежде всего, в том, чтобы марка сохранила в стране свою покупательную способность... Господин министр, заступи­тесь за всех тех, кого инфляция ввергает в горькую нужду».

Между прочим, необычно высок процент писем, при­ходивших из Швабии, причем большинство писем весьма обстоятельны.

Вот письмо из Вендлингена-на-Майне от 3 апреля 1956 года:

«Повсюду царит уверенность в том, что подкрадывается инфляция. К сожалению, никакие заклинания не помогают. В свободной игре хозяйственных сил дисциплина отсутствует, никто не думает всерьез о том, что надо соблюдать меру; каждая сторона - предприниматели и проф­союзы - всемерно стремятся к наибольшей выгоде, не взирая на послед­ствия. Та же недисциплинированность царит среди потребителей. Часто покупают просто без удержу. А если и есть иногда у тех или иных доля здравого смысла, она теряется в общем водовороте. Поэтому необходимо завлечь производителей и потребителей снова на твердую почву. Это может быть достигнуто лишь путем предоставления вполне очевидных налоговых преимуществ... Нужно активно поощрять накопление сбере­жений, и как можно скорее освободить от налогов все доходы и имуще­ства, которые в течение ближайших 3-4 лет будут внесены на специаль­ный счет освобожденных от налогов сбережений...

... Рядом с хозяйственным чудом могло бы появиться сберега­тельное чудо».

Еще чаще, чем общая проблема устойчивости валюты, затрагиваются в письмах отдельные вопросы политики в об­ласти заработной платы и цен.

Например:

«. . . Мы хотим низких цен, ибо что нам дает повышение заработ­ной платы, если жизнь при этом дорожает в несколько раз? К тому же это все больше обесценивает немецкую марку, а немецкий экспорт в конечном счете тормозится постоянным повышением заработной платы, что приведет опять к безработице».

В письме из Вюльмерсена от 29 марта 1956 года, спра­шивали:

«... Не можете ли Вы, многоуважаемый господин министр, остано­вить постоянный рост заработной платы? Если нет, тогда инфляция не­избежна. Господин министр, я хочу предостеречь Вас. Будьте тверды не только по отношению к сельскому хозяйству, но и к Германскому объ­единению профсоюзов. Еще одна инфляция, и окончательно исчезнет всякое стремление к накоплению сбережений».

Простая женщина из Пазинга обращалась 16 мая 1956 года к министру хозяйства:

«... За 40 часов не наработаешь столько, как за 48 - и это при той же зарплате - тогда только появляется дороговизна: Торговцы взвин­чивают цены, а потребитель остается в дураках. 50 лет тому назад рабо­тали с б часов утра до б часов вечера, и никто от работы не умер и не заболел. Люди были здоровее, счастливее и довольнее. И не следует все время повышать заработную плату!..»

1 июня 1956 года житель Крефельда откликнулся на мои последние выступления:

«... Если бы и работодатели, и служащие, и рабочие согласились отставить на задний план свои личные интересы ради нашей большой цели - обеспечения нашего экономического будущего и нашего социаль­ного существования... да, если бы не было словечка «если бы», а люди были бы ангелами! Но они не ангелы. И слова «общественное благо» и «солидарность» стоят далеко позади частных интересов и личных выгод. Я, право, не завидую Вам. Я восхищаюсь ангельским терпением, с кото­рым Вы принимаете неблагодарность - плату за Вашу работу».

Поразительно, как часто критикуются требования проф­союзов о повышении заработной платы. Так, например, в письме от 3 апреля 1956 года из Ульма говорилось:

«Вы очень ясно и отчетливо изложили проблему надвигающейся инфляции, и я верю Вашим словам. Но когда снова читаешь, что профсоюзы собираются выдвинуть новые требования о повышении заработной платы, то можно быть уверенным, что профсоюз строительных работ от них не отстанет. Но стоит дать профсоюзам возможность выдвинуть требования и исполнить их, - строительство заглохнет и эти господа сами останутся без работы. Мне кажется, что нужно, наконец, покончить с этим. Может быть Вам удастся провести намечаемые Вами мероприя­тия до того, пока еще не будет слишком поздно? Во всяком случае, постоянное повышение заработной платы не способствует исчезновению страха перед надвигающейся инфляцией...»

Пенсионер из Куксхафена писал 17 июля 1955 года:

«Заработная плата продолжает расти... Наступает последний срок для энергичных мероприятий, если мы не хотим в один прекрасный день очутиться на грани катастрофы».

Попытка психологического похода за стабилизацию цен вызвала целый ряд писем, причем многие пишущие сообща­ют об эпизодах из их «личной войны» против повышения цен. Так, один торговец арматурой сообщает о переписке со своим поставщиком, из которой явствует, что этот постав­щик давал ему до сих пор скидку в 33 1/3% на отдельные де­тали. Далее в письме поставщика указывалось:

«Нам сообщили, что Вы за последнее время использо­вали эту скидку для разных льгот рядовым покупателям. На­стоящим мы доводим поэтому до вашего сведения, что впредь сможем давать вам скидку для перепродажи только в размере 22%».

Торговец, получивший это письмо, просит вмешаться, ибо «подобное мероприятие неизбежно приведет к повыше­нию цен для конечного покупателя».

Одно из объединений немецких врачей сообщало 11 ию­ня 1956 года:

«Ежедневно до нас доходят новые прейскуранты, отражающие чув­ствительное повышение цен. Мы уверены, что об этом росте цен до Вас едва ли доходят сведения, так как закупщики в этом секторе промыш­ленности - ... предприятия оптовой и специальной торговли - не про­тестуют против повышения цен по той причине, что одновременно с ним увеличиваются предоставляемые им скидки. Такова близорукость пред­принимателей, которые за прибылями сегодняшнего дня не видят, чем это кончится; наоборот, они радуются инфляционным тенденциям, ожив­ляющим дела и удерживающим население от накопления долгосрочных сбережений».

Не все обиды обоснованы

Разумеется, сами потребители не всегда проявляют то чувство ответственности, которого следовало бы от них ожи­дать. Один гражданин из Леннепа жаловался, что ему приш­лось заплатить за починку сиденья стула и ручки на плете­ной корзинке 50 нем. марок, и заклинает мое министерство и меня, что пора, наконец, снова ввести ограничения цен. Из последующей переписки явствовало, что здесь была прояв­лена величайшая беззаботность. Как можно было давать за­каз на починку совершенно незнакомому проезжему ремес­леннику, не справившись даже предварительно о цене, кото­рую придется заплатить? И подобных примеров можно при­вести множество.

Мой призыв не принимать любую запрошенную цену вызвал многочисленные отклики. Так, один клиент Немец­кого общества спальных вагонов и вагонов-ресторанов сооб­щил мне в письме от 14 мая 1956 года подробные сведения о недавно произведенном повышении цен, что дало моему министерству повод вступить с обществом в переговоры, увенчавшиеся успехом.

В другом письме один инженер из северной Германии рассказывал, как он справлялся о цене темных очков одной определенной фабричной марки в разных магазинах и уста­новил разницу в ценах от 2,5 до 6 нем. марок.

Владелец одного небольшого предприятия со средним годовым оборотом в 60.000 нем. марок сообщал, что он «не повысил цен, несмотря на троекратное вздорожание сырья». «Я считаю, что объединение всех коммерсантов, честно под­держивающих Ваши устремления, могло бы быть Вам по­лезным».

Магазин готового платья в Баварии прислал объявление и листовку, распространявшиеся им в сотнях тысяч экземп­ляров. В них всем клиентам гарантировались цены с 1 ноября 1955 года до Пасхи 1956 года:

«Кто-то должен начать - это потребовал немецкий министр хозяй­ства Эрхард от ответственных хозяйственников во время заседания Бун­дестага в Берлине. Он имел в виду прекращение повышения цен! Наша фирма берет на себя почин. Мы обязуемся до Пасхи 1956 года не повышать цены на женскую и детскую одежду».

Один гражданин из Билефельда переслал мне 1 апреля 1956 года починенную оправу для очков вместе с письмом починочной мастерской, из которого явствует, что за почин­ку была назначена цена в 6.50 нем. марок.

«Обращаюсь непосредственно к Вам, как к управляющему хозяйст­вом. Прежде всего приношу Вам, уважаемый господин министр, мою сердечную благодарность за проделанную Вами работу по восстановлению нашего отечества. Вам, безусловно, лучше, чем кому-либо, должно быть известно, куда приведет нас - правда, медленно, но верно - эго­изм наших дельцов, жажда наслаждений широких слоев народа, в осо­бенности же тех нуворишей, которые бессовестно спекулируют на бедст­венном положении своих соотечественников .. .»

Из многих писем видно, насколько целесообразно, что­бы каждый участник хозяйственного процесса критически относился к ценам, отказывался принимать их на веру. По­следующее письмо служит тому примером. Отправитель, про­живающий в Хеймбах-Вейсе, заказал какой-то клапан, како­вой и был ему доставлен вместе со счетом в 74,20 н. м. По­сле тщательной проверки, в ходе которой велась переписка с фабрикантом, выяснилось, что нормальная цена клапана «в розничной продаже должна быть на уровне 35,40 н. м„ но не свыше 40 н. м.». Далее он пишет:

«После того, как я узнал эту цену от фирмы, а постав­щик продолжал настаивать на цене в 74,20 н. м., я отказал­ся платить и вернул ему клапан».

Один вюртембержец из Лангенау в середине марта 1956 года обращал внимание на то, что продавцы все чаще при­бегают к «аргументу»: «Покупайте, ибо цены повысятся!» И есть немало бессовестных людей, которые распространяют этот в высшей степени вредный «аргумент».

Но часто бывает и так, что отдельные граждане оши­баются в своих жалобах и основывают обвинения на собст­венных заблуждениях. Так, один житель Людвигсбурга жа­луется, что цена на лезвия для бритв одной известной фирмы поднялись с 1,50 н. м. до 2,00 н. м. Он вопрошает: «Неуже­ли нельзя тут ничем помочь; ведь иначе наши сбережения будут таять, никто не станет вносить денег на книжку».

Этот случай - равно как и ряд других аналогичных слу­чаев - был по моему распоряжению тщательно расследован. По данным этой, пользующейся мировой известностью, фир­мы лезвий для бритья, подтвержденным подлинниками рас­ценочных листов, выяснилось, что никаких изменений цен произведено не было, напротив, цены оставались неизменны­ми с 1949 года.

Другие жалобы могут быть удовлетворены. Так, один домовладелец из Вестфалии заявил протест против повыше­ния платы за чистку дымохода с 3,62 н. м. на 5,53 и. м. По­могло вмешательство «регирунгспрезидента» в Мюнстере. Оказалось, что тарифная плата за чистку дымоходов была самовольно превышена районным трубочистом. Переплачен­ные деньги были возвращены.

По аналогичной причине один восторженный приверженец Кнейпа, из Ашаффенбурга, прислал 11 мая 1956 года длинное письмо, в котором он смело выступает против «недавнего чрезмерного подорожания целебных средств Кнейпа».

Много писем говорит о скрытых изменениях цен. Так, один клиент, годами покупающий один и тот же сорт табле­ток, с возмущением сообщает, что количество таблеток в нормальной коробке неожиданно уменьшилось с 51 до 40. Переписка моего министерства с фабрикантом, изготовляю­щим эти таблетки, привела к тому, что фабрикант открыто признал, что для сохранения своей клиентуры он предпочел пойти на скрытое 20-процентное подорожание вместо того, чтобы прибегнуть к повышению цены, в данном случае не­избежному.

Понижение таможенных пошлин популярно

Аграрная политика, или, вернее, критическое отношение к требованиям «зеленого фронта», служит постоянным пово­дом для реакций со стороны населения. Количество писем, посвящаемых этой проблеме, необычайно велико. Несколько примеров:

«Господин профессор, доктор Эрхард! На Вас обращены взоры ши­роких народных масс! Просим Вас, ведите бескомпромиссную борьбу с Вашими врагами, которые противодействуют Вашим усилиям снизить цены и стремятся, наоборот, поднять их».

Домохозяйка пишет:

«... С огромной радостью узнали мы, домохозяйки, из газет о Ва­шем намерении добиться снижения цен на продукты питания... Добить­ся снижения цен не так уж трудно, и нужно начинать, по-моему, с сель­ского хозяйства. Следовало бы проверить размеры прибылей мясников, молочников и торговцев. Цены на убойный скот время от времени пони­жаются, а цены на мясо и колбасу остаются неизменными. Зато каждый мясник разъезжает в своем «Опель-капитэн» или «Мерцедес» ... Госпо­дин министр, снижением цен Вы приобретете неоценимые заслуги, и мы, домохозяйки, будем Вам особенно благодарны.

Желаем Вам успеха!»

С возмущением отзывается один гражданин из Штутгарта-Дегерлоха на неудачу первоначального плана, который предусматривал, что 30-процентное снижение таможенных пошлин распространится и на сельское хозяйство:

«В результате, как всегда, пострадает потребитель; это испытанное средство свалить всю тяжесть на него. Собаки всегда кусают последнего в ряду!»

На ту же тему высказывается архитектор из небольшого местечка в Оденвальде:

«К вопросу о 30-процентном снижении таможенных пошлин разре­шите мне сообщить Вам из собственного опыта следующее: у меня есть дача в .., деревне с ... домами. Известно, что этот район северного Оденвальда слывет за бедный. Тем не менее почти каждый второй крестьянин этой деревни возвел за последние четыре-пять лет но­вые хозяйственные постройки и дома и - это можно только приветство­вать - обзавелся всяческими хозяйственными новшествами. А каждый крестьянский сын приобрел себе мотоцикл... Я от всего сердца радуюсь успехам этих крестьян, с которыми у меня лично отношения превосход­ны, но, с другой стороны, совершенно не понимаю воплей о том, что сельское хозяйство якобы находится на краю гибели и не сможет вы­держать снижения пошлин».

Конечно, скептические замечания раздаются не только по адресу сельского хозяйства. Во время переговоров о сни­жении таможенных пошлин на сельскохозяйственные про­дукты поступает возмущенная телеграмма:

«Избиратели-крестьяне резко протестуют против намеченного сни­жения пошлин на ввоз сельскохозяйственных продуктов. Подобное меро­приятие ударяет всей силой по сельскому хозяйству и сводит на нет эф­фект «зеленого плана». Мы требуем, чтобы Вы отказались от тех пунк­тов Вашего проекта, которые касаются сельскохозяйственной продукции».

Подробный ответ, адресованный обоим лицам, подпи­савшим телеграмму, не смог быть доставлен по назначению, несмотря на все усилия почты, несмотря на запросы в адрес­ном столе и различных профессиональных учреждениях.

Такие протесты вызывали контрпротесты. Так, мне теле­графировали:

«Потребители всей страны, в особенности домохозяйки, которым канцлер советует считать каждый пфенниг, горячо приветствуют наме­ченное снижение таможенных пошлин и требуют сохранения всех пунк­тов Вашего проекта. Давно пора принять меры, которые, наконец, смогут остановить постоянное повышение цен... Не поддавайтесь протестам сельскохозяйственных кругов. У них есть свои заботы и трудности, но они, во всяком случае находятся в лучшем положении, чем миллионы людей со средними, незначительными и совсем

Художник-оформитель из Франкфурта пишет 26 июня 1956 года без обиняков:

«Мы с восхищением следим за Вашей деятельностью, но мы были огорчены Вашей уступчивостью в переговорах. Вы увидите, что народ и дальше останется недовольным».

13 мая 1956 года дошел до министерства вопль из Рейнберга. Рейнской области:

«... Большие хозяйственные успехи, достигнутые за последние 8 лет, были возможны потому, что народ Вам оказывал доверие... Ведь существует много средств борьбы с дороговизной. Почему Вы не снизите таможенные пошлины? Почему вооружение проводится таким бешеным темпом, почему не тормозится строительная деятельность государства, земель и общин?.. Господин министр, мы надеемся, что Вам и прави­тельству удастся сохранить стабильность валюты».

18 июля 1956 года один мюнхенец так выражает свое возмущение неудавшимся снижением таможенных пошлин:

«... Непостижимо, как начатая Вами акция по снижению таможен­ных пошлин могла окончиться крахом. Дело выглядит так, как будто все ключевые позиции заняты представителями сельского хозяйства или во всяком случае людьми, для которых повышение цен ничего не значит и которые, возможно, даже зарабатывают на этом ...»

Некоторые корреспонденты не обходятся без предосте­режений. Так, 2 июня 1956 года один гражданин из Штут­гарта, который «с возрастающей озабоченностью» следит за моими усилиями, призывает меня

«... предохранять немецкое хозяйственное чудо от судьбы многих других чудес. Почему Вы не действуете энергичнее? Разве стабильность цен не является основной предпосылкой благосостояния?.. Я думаю, господин министр, что у некоторых хозяйственников нет той социальной совести, на которую Вы рассчитываете. Не думайте о предстоящих выбо­рах в Бундестаг, обеспечьте лучше себе место в истории немецкого наро­да. Проводите в жизнь энергично и последовательно Ваши идеи, которые миллионы немцев считают верными. Наша демократия, если она хочет отстоять себя, требует сейчас твердой руки».

При этом общественность зачастую не замечает, что в правительстве существуют границы компетенции, и что ми­нистр хозяйства не может нести ответственности за все зна­чительные события в области экономики. Так, один штутгартец писал 27 марта 1957 года:

«Я прочел в газете, что часовая зарплата строительных рабочих с 1 апреля 1956 года будет снова увеличена на 8 пф. Я в отчаянии! Эта проклятая, подкрадывающаяся третья инфляция. Куда все это ведет? Знаете, господин министр хозяйства, это - открытый обман».

В другом письме также игнорируются вопросы боннских компетенции:

«... Уже сегодня тысячи семейств не могут угнаться за высокими ценами на молоко для их детей, а цены эти должны еще подняться. По­добный замысел просто безответственен и означает, что последующие затем требования о повышении зарплаты повлекут бесконечный рост цен».

Очень недвусмысленно письмо от 6 марта 1956 года:

«Многоуважаемый господин министр! Вы обещаете нам некоторое снижение цен. До сих пор мы этого не почувствовали. Напротив, некото­рые цены поднялись. И, к сожалению, некоторые министры. Ваши колле­ги, противодействуют Вашим усилиям. Неужели мы докатились снова до времен третьего рейха? Это не может кончиться добром».

11 июня 1956 года один житель Эйскирхена внес ради­кальное предложение для прекращения споров о конъюнкту­ре. Он предлагает «объединить министерства народного хо­зяйства, финансов, социального обеспечения и транспортно­го в одно единое министерство».

О Бразилии, бумаге и золотых монетах

Зачастую письма касаются и деталей. Например, группа бразильцев и бывших немцев, эмигрировавших в Бразилию, писала в конце 1955 года из Санта Катерина, Бразилия:

«Из членов правительства там, в Германии, во многих отношениях Вы нам нравитесь больше всех, хотя бы потому, что являетесь, абсолют­ным поборником свободы. Мы были стопроцентно на Вашей стороне, ког­да Вы решительно выступили против попыток создания картелей и кон­цернов ... Монопольный капитализм против свободы; когда группа со­отечественников эксплуатирует других, это противоречит свободе. Но вот уже несколько лет мы задаем себе вопрос: неужели Эрхард не замечает, что группы бастующих рабочих поступают точно так же, когда они уг­розой массовой забастовки хотят добиться более высокой заработной платы. Раз подавляются картели, то должны подавляться и забастовки».

Другой корреспондент нападает на высокие цены на мясо:

«... Господин министр хозяйства! У меня есть в Брюсселе родственники, мясники-оптовики, которые поставляют свежую свинину по цене 1,50 н. м. за килограмм с доставкой до границы у Аахена. Пожалуйста, господин министр хозяйства, помогите мне установить контакт с круп­ными закупщиками-оптовиками. Тогда все жители Западной Германии, даже при небольшой заработной плате, смогут купить себе свинину».

Нет, конечно, недостатка в письмах, предсказывающих конец мира, как следствие какого-нибудь непопулярного ме­роприятия. 12 мая 1956 года один фабрикант из Падербориа писал:

«Если для торможения чрезмерно повышенной конъюнктуры необ­ходимо прибегнуть к сокращению кредитов, то это нужно делать очень осторожно, этапами. Внезапные меры вызовут катастрофу... Путь, ко­торым мы шли до сих пор, ведет неизбежно к коммунизму».

Нередко высказывают свое мнение по актуальным воп­росам люди с именем и положением. Так, например, 14 ян­варя 1956 года председатель правления одного известного завода писал мне:

«Я был бы очень рад получить от Вас совет: какую позицию долж­на занимать промышленность? Она с трудом борется за свое существо­вание, и ей приходится бороться также и против совершенно непонятной политики цен, практикуемой предприятиями, поставщиками деталей для основных заводов. Эти предприятия, как показывают последние опубли­кованные балансы, работают с очень большими прибылями. Безответст­венно пытаться вернуть свои капиталовложения путем завышенных цен».

Стремление к упрощению администрации проявляется постоянно и нередко в самых разнообразных и неожиданных вариантах. Один зубной врач из Гиссена прислал мне три бюллетеня Федерального союза противоздушной обороны, элегантно отпечатанных на дорогой бумаге и рассылаемых в дорогих конвертах. Приславший мне их врач пишет:

«Создается, к сожалению, впечатление, что настойчиво рекомендуе­мые нам меры экономии и хозяйственной дисциплины не распространя­ются на официальные учреждения и ведомства».

Наряду с протестами и критическими замечаниями при­ходят письма с выражением признательности. Помимо цен­ных предложений, которые они зачастую содержат, в них высказывается и не мало поощрения. Вот что говорилось в письме из Штутгарта от 24 мая 1956 года:

«Глубокоуважаемый господин министр! Разрешите мне выразить Вам мою глубокую признательность, почтение и восторг перед Вашими мероприятиями, действиями и непоколебимой волей. Прошу Вас, не де­лайте только никогда из того факта, что Ваши намерения встречают сопротивление, заключений, которые шли бы вразрез с общими интере­сами. По поручению большой группы лиц, остаюсь Ваш ...»

8 мая 1956 года во время дискуссии по вопросу о целе­сообразности мероприятий Банка немецких земель (ныне он переименован в Федеральный Банк. - Прим. перев.) один штутгартец заявил:

«Я очень надеюсь, что Вам удастся, в сотрудничестве с Банком не­мецких земель, удержать в руках бразды правления и повлиять на то, чтобы Банк немецких земель скорее усилил, чем ослабил, свою ограни­чительную политику».

21 ноября 1953 года житель Кёльна писал:

«Прочел в газете Вашу речь на собрании Общества социального рыночного хозяйства. Нет никакого сомнения в том, что Ваша деятель­ность сыграла наибольшую роль в успехе выборов. Желаю Вам с таким же мужеством бороться за распространение тех принципов, которые Вы требуете для свободной конкуренции, и в административном аппарате. Ибо хозяйство, которое развивается в условиях сильнейшей конкурен­ции, не может нести на себе тяжесть громоздкого аппарата админист­рации».

Фабрикант из Ремшейд-Леннепа сообщал 30 апреля 1956 года:

«... Не будет лестью, если я скажу, что хозяйственные круги убеж­дены в том, что Вы со своим делом справляетесь неплохо. Я бы не хотел занимать Вашу «должность». Я наблюдал за Вами недавно по телевиде­нию и мне кажется, что Вы, может быть, слишком добродушны. Поэтому было бы лучше, если бы Вы иначе относились к Вашим противникам».

22 февраля 1956 года один житель Баушлотта около Пфорцхайма писал по поводу моих увещеваний хранить чув­ство меры:

«Недавно я прочел, что Вы предостерегаете против новой волны недовольства всех слоев немецкого общества. Можно только приветство­вать эти Ваши достойные внимания мысли . .. Считается почему-то по­литически неумным говорить о нужде на собраниях представителей про­мышленности, ремесел и торговли, в то время, как перед зданием, в котором происходят эти собрания, стоят дюжины «Мерцедесов-300». Я ничего не имею против богатства, но считаю крайне неуместным все время только причитать и ругаться. Но, к сожалению, как раз те круги, которые извлекли наибольшую пользу из гигантского хозяйственного подъема, не хотят нести никакой ответственности за судьбу государства. Наоборот, они готовы продать черту душу, если только на этом можно заработать ...»

Среди огромного числа пишущих есть неизбежно и лица, считающие себя еще и теперь крайними националистами. «Радикально-социальная партия свободы» заявляла 31 мар­та 1956 года (из Мюнхена):

«Многоуважаемый господин министр! Вы может быть и разбирае­тесь в сортах сигар, но что Вы ничего не понимаете в валютно-политических делах и в том, как устранить квартирный кризис, доказано Вашим прошлым».

При изобилии писем не обходится и без курьезов. Так, один большой магазин розничной торговли в одном западно­германском городе прислал мне без «комментариев» несколь­ко кульков, в которые упаковываются товары. На кульках отпечатано: «Эрхард прав! Многие цены снизились бы, если каждый всегда выбирал бы при своих закупках только то­вары, которые предлагаются по самым выгодным ценам. Значит это зависит от Вас!»

Многие корреспонденты обращаются с предложениями такого рода:

«Государственный банк должен отчеканить миллиард золотыми монетами и ввести его в оборот при выплате зарплаты, изъяв одновременно из обращения миллиард бумажными деньгами. Золотые монеты будут сразу же припрятаны и уменьшат таким образом покупательную способ­ность на целый миллиард».

Один берлинец заканчивал свое письмо от 14 июля 1956 года следующими знаменательными замечаниями:

«Я получил ответ Вашего уполномоченного на мое письмо к Вам и сердечно Вас благодарю. Хотя этот ответ в весьма малой степени отве­чает моим ожиданиям, я все же испытываю удовлетворение от того, что, - вопреки тому, что рассказывают, - письма, адресованные министру, не попадают в корзину для бумаг в его передней.

Впредь я буду категорически протестовать против подобных утверждений».

Моя постоянная борьба за обеспечение подлинной и свободной конкуренции служит в первую очередь тому, что­бы в нашей стране не иссякли те несущие ей благосостояние силы, которые помогают немецкому хозяйству неуклонно по­вышать производительность. Где нет конкуренции, там на­ступает застой, приводящий в конце концов к общему оцепенению. Каждый старается тогда защищать то, что имеет; это означает, что он не заботится больше о столь важном для процветания народного хозяйства постоянном повыше­нии производительности.

Но это повышение хозяйственной производительности не является, конечно, самоцелью. Сущность социального ры­ночного хозяйства только тогда можно считать полностью достигнутой, когда соответственно с растущей производи­тельностью одновременно понижаются цены, обеспечивая та­ким образом подлинное повышение реальной заработной платы. [7]

Я не перестану действовать в этом направлении даже в такие периоды, когда многие больше не склонны верить в возможность политики, направленной на снижение цен или в возможности успеха такой политики. Как раз в той фазе хозяйственного развития, которую мы сейчас переживаем, нельзя упускать из виду эту целепостановку. Разве во время корейского кризиса мы не стояли перед подобной же пробле­мой? На съезде ХДС в Госларе 22 октября 1950 года, т. е. в период, когда движение цен достигло апогея, я смог, напри­мер, указать на то, что завод «Фольксвагенверк», несмотря на повышение цен на сырье, понизил цены на 10%, повысив одновременно заработную плату на 10%. Я заявил тогда, что такая политика «полностью соответствует целепостановке социального рыночного хозяйства».

Такие примеры помогают более отчетливо уяснить тесную взаимосвязь между стремлением к сохранению конку­ренции и желанием повысить жизненный уровень. С эконо­мической точки зрения невозможно даже одновременно и длительно желать одного, пренебрегая другим. Эту нераз­рывную связь можно наблюдать и в друг ом плане: только свободная конкуренция может сгладить последствия перио­дов повышения цен, - а мы за последние восемь лет пережи­ли это трижды, а именно: во второй половине 1948 года, за­тем в результате корейского конфликта и, наконец, при со­четании высокой конъюнктуры с полной занятостью, - т. е. вернуть цены к разумному уровню, обеспечивающему опти­мальное соотношение между заработной платой и ценами, между номинальными доходами и уровнем цен. [1]

Сохранение свободно конкурирующего хозяйства отве­чает во всех отношениях повелительной социальной необхо­димости: мы знаем из нашего собственного прошлого, но также из опыта стран за железным занавесом, что пропор­ционально та доля национального дохода, которую представ­ляет собой заработная плата, всегда ниже - и в прошлом, и в настоящем, - при плановом хозяйстве, а тем более в при­нудительном хозяйстве, чем при рыночном хозяйстве. Эта доля достигает низких пределов при управляемом государст­вом коллективном хозяйстве, как, например, теперь при большевизме. Да было бы странно, если бы дело обстояло иначе; ибо не только перегруженный бюрократический ап­парат поглощает значительную часть национального дохода, но и анализ национального дохода позволяет заключить, что он не предназначен для удовлетворения человеческого благо­состояния. Ни один серьезный человек не возьмется утверж­дать, а тем более доказывать, что социально-экономические достижения государственного хозяйства, функционирующего по приказу сверху, могут быть выше, чем при рыночном хо­зяйстве. [1]

Если я говорю о том, что идеальное положение рыноч­ного хозяйства заключается в том, что конкуренция способ­ствует росту продукции и что этот рост, в свою очередь, де­лает вообще только возможным снижение цен и повышение реальной заработной платы, то следует этому дать истори­ческое пояснение.

Инициатива за предпринимателем

Министр хозяйства вынужден открыто вмешиваться в проблему заработной платы, когда ее развитие угрожает выйти за рамки экономических возможностей и возникает опасность, что из политических побуждений могут быть на­рушены пределы того, что допускает рост продукции. Подоб­ное положение вещей наблюдалось за период, когда я нес ответственность за немецкую хозяйственную политику, дваж­ды: в недавнем прошлом и во время корейского кризиса. За прочие же весьма продолжительные периоды времени я ни­когда не заявлял принципиального протеста против повыше­ния заработной платы, хотя не раз эти повышения были весь­ма значительны. Тот, кто знаком с моими хозяйственно-по­литическими концепциями, знает, что свободная эволюция заработной платы является одним из важнейших их эле­ментов.

Поэтому я неоднократно заявлял, что часто практикуе­мое принципиальное сопротивление работодателей повыше­нию заработной платы, которое, благодаря возросшей доход­ности нашего народного хозяйства, не только возможно, но и, может быть, даже необходимым и полезным, не должно иметь места в системе рыночного хозяйства. Подобное сопро­тивление грубо нарушает целепостановки рыночного хозяй­ства, так как я их понимаю. Мне кажется опасным, что ра­ботодатели никогда не берут на себя инициативу увеличить заработную плату, когда это возможно, а делают это только под давлением профсоюзов. А ведь как раз в периоды спо­койного хозяйственного подъема работодатели поступили бы правильно с хозяйственно-политической точки зрения и умно с психологической, если бы по собственной инициати­ве увеличивали заработную плату в соответствии с повыше­нием производительности. При этом, разумеется, они не должны делать это за счет отказа от снижения цен. В край­нем случае надо давать предпочтение снижению цен перед повышением заработной платы. Но в обычные времена по­добные альтернативы редки.

Возражение, будто профсоюзам необходимо продемон­стрировать перед своими членами какие-то успехи и достиже­ния, и что поэтому рекомендуемая мною линия поведения нецелесообразна, вряд ли может рассматриваться как оправ­данное с хозяйственно-политической точки зрения.

Итак, если следует признать фактический подъем хо­зяйственной продуктивности пределом как для активности профсоюзов, так и для возможности добровольного повыше­ния заработной платы со стороны работодателей, то встает актуальный вопрос: каким образом можно гарантировать, что предел этот не будет нарушен?

Повышения заработной платы, не оправданные ростом производительности народного хозяйства в целом или от­дельных его отраслей, должны неизбежно привести к росту цен. Следует заметить, что в период высокой конъюнктуры работодатели и рабочие и служащие договариваются сравни­тельно легко; обе стороны причастны к сфере продукции и возлагают надежды на то, что не на них самих отразятся отрицательные последствия даже опасных соглашений. Но каждое соглашение, не принимающее в расчет народно-хо­зяйственные взаимосвязи, неизбежно приводит к обремене­нию других отраслей народного хозяйства, в которых дохо­ды менее устойчивы, вследствие чего повышение цен на ос­новные продукты должно отражаться трагически на социаль­ном уровне этих групп. [46]

Думать о будущем

На эти социальные - или лучше сказать - антисоциаль­ные последствия, вытекающие из пренебрежения разумными границами эволюции заработной платы, я указывал уже в связи с вопросом о так называемой «активной политике за­работной платы». Подобная экспансивная политика заработ­ной платы вредна, ибо она расшатывает структуру цен, если не рассматривать - из других соображений - инфляционистские тенденции как нечто положительное. Однако, я не разделяю и никогда не буду разделять подобные взгляды, так как такая политика медленно, но верно усилит развитие инфляции и погубит стремление к накоплению сбереже­ний. [25]

При оценке политики, отводящей сохранению стабиль­ности покупательной способности второстепенное место, нужно, помимо антисоциальных последствий, учитывать и общие хозяйственные последствия.

Мы не можем и не смеем произвольно повышать в Гер­мании заработную плату, если мы не хотим повредить на­шему экспорту, вместо того, чтобы воспользоваться благо­приятной конъюнктурой. Даже теперь, когда мы подчас вос­принимаем активное сальдо нашего экспорта чуть ли не как зло, не следует забывать, что иностранный мир покупает на­ши товары не ради наших прекрасных глаз, а лишь постоль­ку, поскольку наша производительность не начнет понижать­ся и лишь до тех пор. Являясь частью мирового хозяйства, мы должны как раз в области политики заработной платы постигать общую взаимосвязь. [5] А это означает, что нель­зя забывать, насколько наши блестящие внешнеторговые ус­пехи зависят именно от устойчивости нашей валюты, от ве­ры в неизменяемую ценность наших денег. Только нацелен­ная в этом направлении политика создает атмосферу проч­ной уверенности для экономической деятельности как в большой сфере народного хозяйства, так и в маленькой, т. е. в сфере домашнего хозяйства.

В этом направлении и надо Продолжать действовать. Эти положения сохраняют свою силу и в те периоды, когда благодаря успешному развитию нашей внешней торговли почти невозможно себе представить, что с этой стороны мог­ла бы грозить опасность. Стоит только примириться с поли­тикой, носящей слегка инфляционистское направление, или даже только прекратить сопротивляться подобной политике, как уже невозможно будет остановиться; тогда, вероятно, очень скоро будет достигнута стадия обесценения денег, т. е. роста цен, при которой теперешние экспортные излишки растают, как снег под солнцем.

В той же мере, в какой я ратую за то, чтобы рабочие и служащие полностью получали полную долю в возрастающей продукции нашего народного хозяйства, я вправе ожидать и от профсоюзов, что они проявят в своих требованиях о по­вышении заработной платы сознательность и ответствен­ность, которые помогут сохранить нашу валюту и обеспечить дальнейший подъем нашего хозяйства. [42] Но этот призыв к умеренности может быть оправдан лишь до тех пор, поку­да со стороны предпринимателей будет делаться все необхо­димое для снижения цен или хотя бы для поддержания ста­бильности цен на изготовляемые и продаваемые ими товары, в особенности же на предметы широкого потребления.

Автономия и ответственность

Вся эта проблематика затрагивает вопрос об автономии социальных партнеров. Мои взгляды в этом отношении из­вестны: как и прежде, стремление правительства, партий, коалиций, да и всего Бундестага оставить предпринимателям и трудящимся свободу решения в вопросе заработной платы и условий труда, остается неизменным. Но эта свобода со­пряжена с ответственностью; ею нельзя злоупотреблять, т. е. нельзя придерживаться политики, ведущей к росту цен, а следовательно, к снижению покупательной способности, к ущемлению свободной конкуренции в немецком народном хозяйстве и, в конечном счете, подвергающей опасности валюту. [11] Свобода без чувства ответственности ведет к вы­рождению и хаосу!

Еще 6 марта 1955 года, выступая на открытии между­народной ярмарки во Франкфурте-на-Майне, я мог с глубо­ким убеждением заявить: «С удовлетворением констатирую, что предприниматели и трудящиеся исполнены чувства этой ответственности. Это дает мне уверенность в том, что и с этой стороны в немецкое народное хозяйство не проникнут элементы беспорядка». Однако, начавшаяся весной 1955 го­да эволюция внушает некоторые сомнения в том, имеют ли сегодня еще абсолютную силу эти оптимистические утверж­дения, основывающиеся на вере в человеческий здравый смысл. Если взглянуть на разницу между увеличением зара­ботной платы и развитием продуктивности, то сомнения еще больше усиливаются; тем более, что рост заработной платы в 1956 году явно опережает рост производительности. В 1956 году производительность выросла на 4% за рабочий час, тог­да как часовая заработная плата в промышленности повыси­лась на 9%.

В связи с этим мне хочется привести мнение компетент­ного ученого, сторонника рыночного хозяйства. Вальтер Ойкен метко замечает:

«Если справедливо утверждение, что распределить можно лишь то, что было предварительно создано, то все социальные реформаторы должны прежде всего добиваться хозяйственного порядка, действующего с наивысшей эффективностью. Только потом могут возникать другие тре­бования. Ибо, если при каком-либо порядке все люди одинаково голодают, то это не есть разрешение проблемы справедливого распределения или обеспечения, или какого-нибудь социального вопроса. Эти вопросы не решаются при плохом порядке и тогда, когда он приправляется эти­ческими украшениями и призывами к общим интересам всех людей». [11]

Пирог должен стать еще больше

Здесь надо еще раз отметить, что повышение жизненно­го уровня, к которому я стремлюсь, является не столько проблемой распределения, сколько производства, точнее, производительности. Решение лежит не в делении, а в умно­жении национальной продукции. [68] Те, кто свое внимание уделяет проблемам распределения, всегда приходят к оши­бочному желанию распределять больше, чем в состоянии производить народное хозяйство.

Этим мы не хотим сказать, что современные квоты рас­пределения для той или иной группы со всех точек зрения идеальны или справедливы. Без сомнения в порядке долго­срочной перспективы и здесь также возможны изменения. Такие изменения, если их проводить слишком поспешно, естественно, не могут не вызвать яростных споров, конфликтов труда и, может быть, даже забастовок. Объем народнохозяй­ственной энергии, потраченной на это, должен быть весьма значительным. Поэтому, мне казалось бы, умнее направить эту энергию на рост производительности, чтобы этим един­ственно плодотворным способом добиться для всех занятых в народном хозяйстве большего дохода.

Сказанное здесь можно подтвердить развитием нацио­нального продукта. С 1949 года, в котором федеральное пра­вительство приступило к работе, и до 1955 года удалось уве­личить национальную продукцию-брутто, выраженную в це­нах 1936 года, с 47,1 до 85,8 млрд. марок. В первом полуго­дии 1956 года национальная продукция показала 44 мил­лиарда марок - почти столько же, сколько за весь 1936 год (47,9 млрд. марок). Чистый доход получателей заработной платы и окладов возрос с 34.101 миллионов марок в 1950 году до 61.367 миллионов в 1955 и 31.909 миллионов марок в первом полугодии 1956 года, причем доход в первом полу­годии, как правило, всегда ниже дохода за второе полугодие. За первое полугодие 1955 года чистый доход трудящихся был равен 28.393 миллионам, а за второе полугодие - 32.974 миллионам марок.

Особенно интересны в этом отношении темпы роста об­щего частного потребления, которое в первом полугодии 1956 года было больше такого же потребления в первом полуго­дии 1955 года на 5.205 миллионов марок. Если частное пот­ребление - с целью выключения всех изменений цен - ис­числить в ценах 1936 года, тогда для последних лет процент увеличения выразится в следующих цифрах:

Процент увеличения частого потребления начиная с 1949 года и в ценах 1936 года

1-е полугодие

Увеличение по сравнению с предыдущим годом	В миллионах марок	В %%
1950 против 1949	+ 1.701	12,6%
1951 против 1950	+ 1.848	12,2%
1952 против 1951	+ 1.037	6,1%
1953 против 1952	+ 1.684	9,3%
1954 против 1953	+ 1.761	8,9%
1955 против 1954	+ 2.182	10,1%
*) 1956 против 1955	+ 2.372	10,0%

2-е полугодие

1950 против 1949	+ 2.485	15,9%
1951 против 1950	+ 772	4,3%
1952 против 1951	+ 1.884	9,8%
1953 против 1952	+ 2.040	9,9%
1954 против 1953	+ 1.625	7,1%
1955 против 1954	+ 2.955	12,1%

Календарный год

1955 против 1949

+ 21.934

75,5%

За весь 1956 год частное потребление возросло, согласно подсчетам Банка немецких земель, на 8%.

(Источник: Статистическое управление ГФР)

*) Предварительные числа.

Большая ответственность каждого ведущего деятеля экономической и социальной политики лишний раз стано­вится очевидной перед лицом нового фактора эволюции на­родного хозяйства. На пороге эпохи автоматизации и в на­чале новой фазы, которую многие рассматривают (пусть и с хорошей долей фантазии, присущей Жюлю Верну) как начало второй промышленной революции, мы, без сомнения, нахо­димся в ГФР, как и в других странах с высокой «технизаци­ей» народного хозяйства, перед очень большой потребностью в капитале. Удовлетворение этой потребности должно проте­кать упорядоченными путями.

Теоретически имеется только три пути финансирования такой потребности. Во-первых, финансирование может прий­ти со стороны свободного и дифференцированного рынка капиталов, в котором каждый гражданин, по возможности, должен был бы участвовать. На этом рынке капитал созда­стся из многочисленных индивидуальных сбережений, имен­но поэтому такой метод следует считать классическим и наиболее здоровым. К сожалению, надо констатировать, что под впечатлением политической неразберихи последних лет, а также в связи с постоянной оглядкой населения на развитие уровня цен, тенденция к сбережениям сократилась, хотя бла­госостояние все время возрастало.

Если этот органический путь финансирования через ры­нок капиталов закрыт в результате образа действий людей, то остаются еще два других способа финансирования. Один способ - финансирование за счет цен, за счет получения средств от потребителя. Я не думаю, однако, чтобы кто-ни­будь из моих читателей мог бы признать этот способ подхо­дящим и-в долгосрочной перспективе - вообще подлежа­щим обсуждению. Если бы мы применили данный способ, тогда, по моему твердому убеждению, наш общественный де­мократический строй пришел бы к развалу. Этот способ та­ит в себе столько социально-взрывчатых веществ, что применение его могло бы лишь вызвать катастрофу.

Последним выходом остается опять-таки только обра­щение к государству. Иначе говоря, оно должно предоставить необходимые капиталы. При такого рода весьма прозрач­ных политических требованиях, как правило, совсем не спра­шивают, откуда государство должно взять такие средства? Не подвергая опасности валюту и не нарушая уровень цен, ни одно государство не может предоставить больше капитала, чем оно предварительно изъяло у своих граждан обход­ным путем через налоги. Этот способ означает не только безвозмездную конфискацию в пользу гигантского капита­листа-государства, но принудительным образом приводит каждого отдельного гражданина в рабскую зависимость от государства. Свободное, основанное на частной инициативе народное хозяйство тогда также будет обречено на развал и разложение.

Социалисты стоят за «активную политику в области за­работной платы», а также за необходимость растущих капи­таловложений. Они в то же время утверждают, что проблема автоматизации не может быть разрешена частнохозяйствен­ным сектором. Тогда становится ясным, и для этого не требуется много фантазии, что социалисты претендуют на обладание ключом также и к общественной революции и что завтра они хотели бы начать осуществление государст­венного планового хозяйства и дирижизма, выводя все это из якобы существующих необходимостей новейшего техни­ческого развития. По этому поводу я могу только предосте­речь легковерных!

В конце концов, последним решением остается - отка­заться от удовлетворения потребности в капитале, т. е. от необходимых капиталовложений. Не требует никакого обо­снования, что этим мы выйдем из сферы современного про­мышленного хозяйства и вернемся, - медленно, но верно, - к примитивности.

Если мы хотим пойти путем, указанным вначале, и, по моему мнению, единственным плодотворным путем, то тогда мы должны прежде всего создать предпосылки для доста­точного капиталообразования. Но мы достигнем эту цель только тогда, когда германский народ в целом будет питать доверие к стабильности политического, социального и эко­номического строя. Однако, символом стабильности для ря­дового человека является цена, которую приходится платить за жизненно необходимые товары. Это как раз является точ­кой, в которой должны встретиться и сочетаться наши уси­лия, направленные на проведение умеренной политики в об­ласти заработной платы, на обеспечение стабильности хозяй­ственного, социального и политического будущего нашего народа.

Исходя из этих соображений, каждому в отдельности следует снова и снова осознавать пределы своих требований или таковых его группы. Например, в отдельных случаях повышение заработной платы может как будто принести пользу рабочему или служащему и может показаться даже весьма соблазнительным; - если же оно подрывает структу­ру цен, то зародыш зла коренится в нем самом, - повыше­ние зарплаты тогда в силу самой природы вещей обращается против самих выгодополучателей.

Людям удалось, правда, расщепить атом, но им никогда не удастся подорвать действенность того железного экономи­ческого закона, согласно которому мы должны обходиться в нашем хозяйствовании теми средствами, которыми мы рас­полагаем, т. е. закона, по которому мы не можем больше потреблять, нежели мы можем производить - или желаем производить.

В последнее время все чаще можно слышать утвержде­ние, что политика так называемого социального рыночного хозяйства определенно и во все большей степени приводит людей к пагубному материализму.

Подвергнем это утверждение критическому разбору.

Прилежание человека, созидательная деятельность всех людей, занятых в хозяйственном процессе, а равно и стрем­ление к постоянному улучшению аппарата производства, - все это, встречающееся при самых различных конъюнктур­ных условиях, получает свой экономический смысл и свое социальное содержание только на пути создания лучшего или более свободного образа жизни. Мы не строим египетских пирамид ради самих пирамид, это не самоцель: у нас каж­дая новая машина, каждая вступающая в строй электростан­ция, каждое новое рабочее место и все иные возможности повышения интенсивности труда, в конечном итоге, служат обогащению человека, всех людей, живущих и работающих в условиях социального рыночного хозяйства. [65] Я всегда буду прилагать все старания к тому, чтобы результат хозяй­ственного прогресса шел на пользу все более широким слоям людей, в конечном идеале - всем слоям населения.

В том народном хозяйстве, где ничего не производится, не может быть никаких доходов. Однако нельзя также про­изводить что-либо, не имея в виду предстоящего потребле­ния; последнее возможно только при рабских или тоталитар­ных системах. Эта концепция побуждает меня, между про­чим, не признавать никаких привилегий в образе жизни лю­дей, независимо от того, имеют ли эти привилегии полити­ческие или чисто хозяйственные первопричины. Всякий, пы­тающийся использовать позиции силы, должен сознавать, что он наносит явный вред другим слоям населения и их со­циальному положению. [65]

Исходя из этой точки зрения, я считаю, что одной из важнейших задач современной экономической политики яв­ляется преодоление представления о неизбежно повторяю­щемся повышении и понижении конъюнктуры, т. е. представ­ления о якобы закономерно, механически действующей сме­не хозяйственных конъюнктурных циклов; преодоление это должно пойти путем плодотворного применения новых по­нятий. Если окажется возможным достичь этой цели, то тем самым уже сделан решительный шаг на пути повышения благосостояния, - по меньшей мере тогда каждому трудо­любивому и усердному члену общества будет предоставлена возможность лучше и легче проявить свои способности и ско­рее добиться успеха.

Воля к потреблению

Потребительский динамизм, активный и оптимистиче­ский, является предпосылкой того, что в народном хозяйстве постоянно и оптимальным образом используются все воз­можности хозяйственной деятельности; в таком хозяйстве проявляется стремление укрепить силы роста и стремление к прогрессу. Только эта, мной упомянутая «воля к потребле­нию», позволит производству бесперебойно развиваться и будет способствовать сохранению стремления к рационали­зации и подъему Производительности. Только при постоян­ном давлении с потребительской стороны на хозяйство сох­раняются и в области производства силы, способные гибко применяться к повышенному спросу и нести соответствую­щий риск.

Конечной целью всякого хозяйствования есть и будет освобождение людей от материальной нужды. Поэтому я думаю также, что чем лучше нам удастся распространить и умножить благосостояние, тем реже люди будут предаваться образу жизни и умонастроению, основанным только на интересе к материальным благам. Лишь подъем уровня благосостояния создает те условия, которые могут оторвать человека от его примитивного, по существу только материалистического, мышления; во всяком случае, он должен был бы этому способствовать. И я верю в это, так как мне представляется, что люди будут связаны материалистическими понятиями лишь до тех пор, пока они находятся во власти каждодневных забот и не способны в таком бедственном положении подняться выше низменных жизненных интересов. Наоборот, когда люди, идя путем благосостояния и социальной обеспеченности, приходят к сознанию самого себя, своей личности и своего человеческого достоинства, они приобретают возможность, я сказал бы даже - радостную надежду, вырваться из материалистического образа мышления.

Тот, кто исходит из этого представления вещей и полон к тому же твердой воли не допускать приостановки хозяйст­венной экспансии до тех пор, пока среди нашего народа име­ются люди, социальный стандарт которых неудовлетворите­лен, - тот несет в себе не только экономически-материали­стическое, но социально-этическое начало. Другой вопрос - является ли целесообразным признать стремление к экспан­сии постоянным фактором определенной величины во всех фазах развития и его всегда одинаково громко провозгла­шать?

Эти отклонения, носящие скорее тактический характер, не могут умалить значения обрисованных здесь основ всяко­го хозяйствования. До тех пор, пока экспансия является ре­зультатом стремления не только к лучшей жизни, но и к до­стижению более высокой производительности, имеет место полная гармония. Однако, когда воля к экспансии несет в себе опасность, что люди станут требовать большего, вне связи с производительностью народного хозяйства, т. е. боль­ше, чем оно может дать, - тогда эта понятная с социальной точки зрения тенденция теряет всякое реальное и, как я ду­маю, моральное обоснование. Если, - например, в результате желания сократить рабочее время, - уменьшается выработ­ка, вопреки возможности провести повышение производи­тельности, то нельзя одновременно требовать повышения заработной платы, в конце концов являющейся результатом приложения производительного труда. Такие требования не имеют ровно ничего общего с упомянутым мною стрем­лением к экспансии.

Отказ от «политики суровой жизни»

Экспансия в правильном понимании этого слова озна­чает повышение общего объема доходности народного хо­зяйства, чем и достигается возможность того, что все могут соучаствовать в этом доходе. Сегодня же мы находимся на верном (т. е. на совсем неверном, на плохом) пути к тому, чтобы торговаться о долях соучастия отдельных групп в на­циональной продукции.

Не имеет никакого смысла предаваться здесь каким-ли­бо иллюзиям. Народное хозяйство не может отдавать боль­ше, чем ему позволяет наличная национальная продукция, являющаяся не чем иным, как результатом усилий людей и производительности их труда. Как раз во времена высокой конъюнктуры и полной занятости нужно особенно четко указать на границы, поставленные потреблению каждого в отдельности. Надеюсь, что никто не станет делать из моих высказываний вывод, будто я стою за особый немецкий ва­риант так называемой «политики суровой жизни». Никто не может меня упрекнуть также и в том, что я когда-либо поль­зовался выражениями, как «туже затянуть пояс», «отказы­ваться и терпеть лишения» и т. д. Такие лекарства невоз­можно согласовать с моим пониманием экономической по­литики.

После всего проведенного мною за последние годы, ед­ва ли можно меня заподозрить в том, что ограничительная политика представляет для меня самоцель, или что моей целью могло бы стать стремление добиться понижения конъ­юнктуры. Нет, положение остается прежним: успех нашей экономической политики всегда заключался в том, что мы не останавливались перед препятствиями, но стремились найти решение в динамическом прорыве вперед, т. е. всегда искали решения в экспансии и находили его.

Эта основная установка не подлежит изменению и в бу­дущем. [63] Надо раз и навсегда отдать себе отчет в том. сколько сил, энергии и доброй воли оказались бы выбро­шенными за борт, если бы экономическая политика стала руководствоваться намерением вернуть народ к уже преодо­ленному скромному уровню существования. Факты и дан­ные народного хозяйства должны оставаться в правильном соответствии или быть к нему приведены. Склонность к накоплению сбережений, но также и готовность принимать и использовать эти сбережения, зависит не в последнюю оче­редь от уверенно спокойного состояния умов и положитель­ной оценки будущего.

Есть ли действительно основание утверждать, будто ус­пехи социального рыночного хозяйства оказались в том смы­сле только кажущимися успехами, что они грозят вывести немецкий народ на опасный путь бездушного материализма, в результате чего он духовно зачах бы в этом благосостоя­нии?

Тут, в первую очередь, необходимо спросить, верно ли, что это предполагаемое опошление жизни соответствует действительности, и если это так, то можно ли пытаться вы­вести причинную связь между повышением благосостояния и растущим материализмом? Подтверждение этого предполо­жения было бы равносильно смертному приговору принципам и целям свободного западного мира.

Я нисколько не думаю, что начавшееся в 1948 году и быстро прогрессирующее повышение жизненного уровня в Германии могло бы привести нас к столь трагическим выво­дам в отношении нашего народа и его судьбы. Мы должны трезво продумать то, что случилось за последние годы.

Бедствующий и голодающий народ, который под пятой бездушного государственного дирижизма был лишен всех индивидуальных свобод, за сравнительно короткий срок сно­ва обрел жизнь и свободу. Что может быть здесь естествен­нее для человека, чем пребывать в сознании вновь окрепших жизненных сил, как желать пользоваться всеми благами и даже наслаждаться?

К этому надо прибавить, что в ходе демократизации масс происходит перемещение удельного веса отдельных слоев общества, которое особенно сильно отражается на по­вышении материального положения получателей заработной платы. Само собой разумеется, вернее, просто неизбежно, что в ходе этой эволюции все больше и больше людей при­общается к более высокому жизненному уровню, иначе го­воря, получает возможность приобретать все большее коли­чество товаров потребления, которые до этого им были не­доступны.

Я сознательно стремился вызвать такую эволюцию, и я рад, что мне это удалось. Не является ли просто фарисейст­вом, когда состоятельные или даже богатые слои нашего на­рода возмущаются по поводу жажды наслаждения и жадно­сти у тех, кто в сущности не имеет иного желания, как под­ражать им. Против этого фарисейства я поэтому и веду страстную борьбу.

Я считаю материальное восхождение рабочих и других слоев нашего народа абсолютным политическим, социальным и экономическим выигрышем.

Поэтому я задаю со всей настойчивостью вопрос: озна­чает ли наличие радиоприемника, пылесоса, холодильника и т. д. в доме зажиточного человека нечто другое, чем в квар­тире рабочего? Или это в одном случае выражение цивили­зации и культуры, а в другом - признак материалистическо­го умонастроения? Я также не могу понять, - отбросим тут в сторону разницу в шуме, - в чем при таком подходе от­личие автомобиля от мотороллера?

Люди с настоящим и оправданным стремлением огра­дить наш народ от опошления жизни материализмом не мо­гут так подходить к вопросу. Размер дохода не является ни масштабом, ни критерием для нравственной оценки расходов на потребление. Я не знаю также поэтому, почему и в какой степени душе человека, как таковой, могла бы угрожать опасность в результате достижения благосостоя­ния и богатства. Тогда надо было бы поставить встречный вопрос: начиная с какого размера дохода человеческая душа уже не находится в опасности? Однако разве не является постановка этого вопроса насмешкой?

Те слои населения, которые все больше и больше полу­чают возможность в усиленной степени пользоваться пот­ребительскими благами, не могут подлежать осуждению только за то, что ныне доступные им блага прежде всего оз­начают для них исполнение их желаний. Нельзя людей осуждать и за то, что они, при удовлетворении своих пот­ребностей, в этой фазе еще вообще не в состоянии приво­дить духовные, душевные, культурные и материальные цен­ности в правильное соотношение. По мере консолидации со­циального положения этих людей, они наверное придут к лучшему осознанию того, что является добром или злом, что ценно и что лишено ценности.

Против неоправданной нетерпимости

С первого взгляда как будто не подлежит сомнению, что некоторые виды и способы потребления говорят о примитивных наклонностях людей, применяющих их. Но мы не имеем права морщиться при этом. Это и не имеет смысла. К неприкосновенным правам человека принадлежит свободный выбор предметов потребления; как же можно здесь прояв­лять нетерпимость? Не забудем то долгое время нужды, ко­торое пришлось перенести немецкому народу; оно делает еще более понятным, что теперь ему хочется потребитель­ски использовать доход от своего честного труда.

Никакое возражение не может изменить мое убеждение, что бедность является важнейшим средством, чтобы заста­вить человека духовно зачахнуть в мелких материальных каждодневных заботах. Может быть гении могут подняться над этой нуждой; в общем же материальные заботы делают людей все несвободнее; они остаются пленниками своих ма­териальных помыслов и стремлений.

Таким образом, мы спокойно и уверенно можем допу­стить развертывание процесса приумножения и распростра­нения благосостояния, так как то, что сегодня носит печать злоупотребления, одновременно несет в себе и зародыш оз­доровления. Не будем так жестоки, чтобы считать, что доб­родетель вырастает только из нужды. В жизни скорее дело сводится к тому, чтобы мы могли оказаться достойными счастья и благополучия, которые нам дает мирная и успеш­ная работа. Для политико-экономического деятеля, каким я являюсь, было бы дьявольскому наваждению подобно, если из неверно понимаемого нравственного принципа я стремил­ся бы препятствовать преодолению нужды. [75]

Притом я далек от того, чтобы переоценивать все «эко­номическое». Я думаю, что как для отдельного индивидуума, так и для всего народа в целом необходимо, чтобы было обе­спечено существование жизнеспособного хозяйства, чтобы этим самым создать основу для каждого стремления к выс­шим, духовным ценностям. Только тогда, когда упорядоче­на материальная база человеческого бытия, люди становят­ся свободными и зрелыми для более возвышенных дел.

Если мы сегодня боремся за новые формы цивилизации и культуры, то в этой широко развернутой дискуссии, и особенно в споре с Востоком, шансы на успех будут на на­шей стороне только в том случае, если люди найдут дорогу к той внутренней независимости и отрешенности, которые несут в себе предпосылки настоящей свободы. Экономиче­ская политика, которая задалась целью преумножить благо­состояние, должна представлять собой действительно, как говорится, угодное Богу начинание.

Все эти высказывания ни в коей мере не посягают на тысячелетнюю проблематику, отраженную и в Библии, о бо­гаче, верблюде и игольном ушке. Стремление, о котором мы говорим, имеет целью привести широкие слои народа к большему благосостоянию, но не к тому в Библии подразумевае­мому богатству и изобилию, которые открывают путь бес­путству и порокам.

В конце концов следует при этом также учесть, что ма­териальное и идеальное не могут быть так четко отделены одно от другого в практической жизни, как это представ­ляется возможным в отвлеченном рассуждении. Например, когда люди живут в хороших квартирах, когда они и у себя дома начинают пользоваться кое-какими благами того прог­ресса, плоды которого окружают их на предприятии, когда переутомленные матери и жены не должны больше по вечерам работать на кухне, но могут, благодаря техническим усо­вершенствованиям, посвящать себя своей семье, - тогда уже многое сделано для раскрытия душевных сил.

Конечно, верно также, принимая во внимание повыше­ние семейного бюджета, что в каждом отдельном случае хо­телось бы увидеть, что люди стремятся к чему-то лучшему, чем только к дальнейшему повышению числа потребленных бифштексов и котлет. Хотелось бы, чтобы с ростом дохода люди приходили бы также к иной оценке своего собственного образа жизни. Все это, без сомнения, и правильно и важ­но, но не следовало бы забывать, что воспитывать людей в этом направлении не является задачей, к разрешению кото­рой призваны, в первую очередь, министр хозяйства и поли­тики-хозяйственники.

Духу приказать нельзя

Я не боюсь высказать свое мнение: я хотел бы видеть иной характер потребления, а именно, чтобы ясно видимые изменения в этом повышенном потреблении больше отвечали бы требованиям духовного порядка. Я, однако, отказываюсь давать приказания на этот счет. Совершенно очевидно также, что то, что сегодня кажется роскошью, превратится завтра в предмет повседневного потребления. Вместе с этими переме­нами, имеющими чисто материальный характер, изменяются и понятия относительно того, что является признаком высо­кого уровня жизни, что придает человеку вес в обществе и что является источником социального уважения.

В моем положении министра народного хозяйства от ме­ня едва ли можно требовать, чтобы я принял на себя ответственность за душевное благополучие всего народа. В моей должности я вынужден выполнять совершенно специфиче­ское задание. Это задание сводится к тому, что необходимо заставить народное хозяйство выявить столько энергии и по­казать столько достижений в производительности, чтобы лю­ди могли жить без нужды и забот, чтобы они получили воз­можность приобретать имущество и становиться благодаря этому независимыми, чтобы они имели возможность в боль­шей степени раскрыть свое человеческое достоинство. Имен­но тогда они не будут зависеть от милости других, а также и от милости государства. Мне кажется, что с достижением подобной цели министр народного хозяйства внес бы полно­стью свою долю в дело преодоления мнимого или действи­тельного материализма. [54]

При этом я отдаю себе отчет в том, что и в оценке всего материального несомненно есть какие-то границы. С расту­щей производительностью и с более высокой эффективно­стью труда человека мы когда-нибудь придем к фазе разви­тия, когда перед нами встанет вопрос, что в сущности важ­нее или ценнее: работать еще больше или вести более удоб­ный, красивый и свободный образ жизни, отказываясь при этом, быть может, сознательно, от потребления и использо­вания ряда имущественно-хозяйственных благ. Но я полагаю все же, что «так далеко» мы еще не ушли вперед. Пройдет, вероятно, еще некоторое время, пока мы не достигнем такой степени развития, когда нам придется подойти вплотную к разрешению этого вопроса.

Конечно следует надеяться, что к тому времени народ достигнет того состояния «просветленности», при котором он сможет найти пути и способы для разумного использования своего удлиненного свободного от работы времени. Но неко­торый опыт, также и в других странах, настраивает скепти­чески и показывает, что удлиненное свободное время, предо­ставленное в результате требований, основывающихся на же­лании повысить материальное потребление (что само по се­бе противоречиво), не послужило ни душевному благу от­дельного человека, ни его внешнему благополучию.

Специфические особенности положения в Германии

Специфический путь немецкой экономики должен поэ­тому носить на себе свой особый отпечаток. Перед нами сто­ит задача: лучше учесть и принять к сведению пожелания населения, будь то желания отдельных людей или целых групп, чтобы не действовать механически, а доставить удо­влетворение наилучшим образом. Несомненно, что это - не­легкая задача.

Нельзя также отрицать, что указанная проблематика входит в область непосредственной моей работы. Я, как не­сущий ответственность за экономическую политику, имею дело с феноменом так называемой «социальной атмосферы», и при этом я ясно чувствую, как сильна угроза того, что из-за повсеместного отсутствия чувства меры, - намеренно вы­зываемого, - чувства разумности и правдивости окажутся окончательно подавленными.

У немецкого народа вообще имеется склонность терять чувство реальности, причем даже сравнительно легко. Это - несомненно слабость характера, которая как раз и в недав­нем прошлом была причиной нашей трагической судьбы. Психологически вполне понятно, что с преодолением нужды и, пожалуй, даже высокой конъюнктуры в ряде случаев мож­но наблюдать признаки преступного задора и легкомыслия. Тем более следует подавить эти проявления, чтобы наш на­род, который в беде проявляет достойные высшего удивления добродетели, действительно сумел перенести периоды благо­получия. Неужели же он должен срывать незрелые плоды с дерева, когда уже недалеко до урожая?

Было бы, однако, совсем нелепо, если хозяйственная по­литика, учтя эту склонность и опасность, стала бы стре­миться к торможению высокой конъюнктуры только потому, что люди. - нет, вернее, группировки людей, - из-за нее теряют чувство меры. Ведь нельзя же вместе с водой выпле­скивать и ребенка.

Аппетит приходит во время еды, и таким образом слу­чилось, что вместе с успехами народного хозяйства появля­лись все новые и новые желания. Те же самые люди, которые в 1956 году выражают недовольство своим экономическим положением, в 1947-1948 годах не смели и надеяться, что через восемь лет они будут иметь то, что у них есть сегодня. Это не препятствует им быть все же сегодня недовольными. Зависть - вот тот комплекс, который их мучает! Таков уж, очевидно, немец, что ему трудно перенести, что кому-либо другому, например, соседу или даже другу, живется лучше. Тогда он полон зависти и недоволен, вне зависимости от то­го, каково его собственное материальное положение. Этот особый вид отсутствия чувства меры представляет серьезную опасность для нашей страны. Эту опасность надо осознать. Долг всех дальновидных людей - бороться с ней.

Последние цели

Мне часто задают вопрос, какова конечная цель прово­димой мною экономической политики. Кто так ставит во­прос, тот всегда в скрытой форме высказывает опасение, что бесконечное следование по раз намеченному пути развития может привести к самоупразднению. Эта постановка вопроса несомненно оправдана, и поэтому я и не хочу уклоняться от ответа.

Мой ответ ясен и недвусмыслен: я не считаю, что при установлении хозяйственно-политических целей настоящего времени речь идет как бы о вечных законах. Мы даже навер­няка придем к тому, что с полным правом придется поста­вить вопрос - правильно ли и полезно ли все еще произво­дить все больше благ, все упорнее добиваться материального благополучия, и не было ли бы более разумным отказаться от всего этого «прогресса» и больше времени посвятить осоз­нанию себя, досугу и отдыху? Однако тут дело касается уже не только министра народного хозяйства, но в такой же сте­пени и богослова, социолога и политика.

Эта проблематика весьма сложна, и разобраться в ней поэтому можно только, исходя из соображений, лежащих уже в плане духовном и душевном. Занимаясь ею, нельзя из­бежать постановки другого трудного вопроса: в достаточной ли мере люди освободились от всего, что их внутренне сковы­вает, и достаточно ли они «раскрылись», чтобы быть в со­стоянии «использовать» (в лучшем смысле этого слова) свой досуг? Что нам надлежит еще сделать, и в каком плане это должно произойти, чтобы достичь той степени внутренней зрелости, когда отказ человека от материальных благ станет для него благословением и приобретением?

При этом надо еще иметь в виду, что больший объем свободного времени повлечет за собой также и измененные отношения к жизни и к хозяйствованию. Все это нельзя про­сто сконструировать или организовать, - все это должно вы­расти органически.

До тех пор, пока в плоскости политики действуют по ло­зунгу: давайте работать меньше, чтобы можно было больше потреблять! - мы будем стоять на неверном пути. Если же затронутый процесс развития будет иметь место в том смы­сле, что наш народ рядом с ценностью материальной сторо­ны жизни будет во все возрастающей мере считать также и духовное и душевное обогащение полезным и полноценным, - тогда в будущем мы должны придти и к известной коррек­туре хозяйственной политики. Едва ли кто-либо тогда будет до такой степени догматиком, чтобы и дальше усматривать благополучие лишь в продолжающейся экспансии экономики, то есть только в материальной плоскости. [52]

Сегодня, однако, нам еще не следовало бы чрезмерно затруднять себя такого рода размышлениями. Приведем лишь сравнение между США и Германией. Тогда станет яс­ным, насколько еще возможно и полезно дальше проводить хозяйственную экспансию, увеличивать благосостояние, ос­вобождать человека от материальных забот. Пока же я при­держиваюсь мнения, что нам по-прежнему надлежит забо­титься о том, чтобы миллионы людей, все еще обременен­ные каждодневными заботами, были окончательно освобож­дены от этой напасти. Еще слишком много людей стоит в те­ни взлета и подъема, и поэтому у нас нет никакого основа­ния уменьшать наши усилия.

«Если при помощи психологических способов воздейст­вия удастся добиться изменения отношения населения к эко­номике, то это психологическое воздействие станет экономи­ческой реальностью и начнет выполнять ту же задачу, кото­рая выполняется с помощью других мероприятий обычной конъюнктурной политики». В этих словах, высказанных мною от имени правительства ГФР в речи на заседании Бун­дестага 19 октября 1955 года в Берлине, отмечена та основ­ная мысль, которая заставила меня применять целый ряд способов психологического воздействия, чтобы поставить его, в качестве равноправного средства, рядом со знакомыми методами традиционной конъюнктурной политики.

С точки зрения чистой теории этот род воздействия на участников рынка, а в условиях высокой конъюнктуры так­же и попытка влияния на цены, пожалуй, не очень согласо­вываются с системой рыночного хозяйства обычного типа. Тем не менее, я не считаю возможным отказаться от него из-за соображений догматического характера. Нередко меня поносили за то, что я якобы слишком верен системе. Поэто­му не стоит меня слишком бранить за то, что я, как хозяйст­венно-политический деятель, хочу раз отклониться от иде­ального типа чисто экономического метода действий. В мо­их глазах здесь нет еще никакого прегрешения против пра­вильно понятой идеи рыночного хозяйства. Дело сводится просто к использованию хозяйственной психологии: хозяйст­венные явления не подчиняются законам механики. Эконо­мика не живет какой-то своей собственной жизнью в смысле бездушного автоматизма, а создается и оформляется людьми. Если это так, - а иначе быть не может, - то структура и облик народного хозяйства не могут не изменяться под влия­нием наших действий. Вот почему не следует считать мало­важным метод психологического воздействия. [62]

При наличии таких далеко идущих взаимозависимостей, доводы «классических» либералов, которые прибегают иск­лючительно к старым и избитым методам, теряют свое зна­чение. Критикам крайне либерального толка не следовало бы огорчаться по поводу моей недостаточной верности убеж­дениям. Я придерживаюсь даже взгляда, что применяемым мною методам до сих пор слишком мало уделено было ме­ста как в теории, так и в экономической политике; на них очень мало обращали внимания и их слишком редко при­меняли.

Современная психология требует прямо того, чтобы эко­номические процессы воспринимались не только как меха­нические, технические; человека нельзя игнорировать, он является движущей силой в народном хозяйстве. Для народ­ного хозяйства имеет решительное значение, как мы посту­паем, как мы действуем. Настроены ли мы оптимистически или пессимистически, спекулируем ли на повышении или понижении цен, хотим ли мы копить или тратить - все это находит свое выражение в показателях экономики. В свою очередь эти показатели, например, цены - падающие, устой­чивые или растущие - влияют на наш образ действия.

Было бы неверно утверждать, что мысль о психологиче­ском воздействии в области экономики зародилась впервые лишь в условиях недавней высокой конъюнктуры, с дости­жением полной занятости. За последние годы многие скеп­тики и критики хулили меня за то, что я слишком часто по­кидаю свой служебный кабинет, чтобы произносить речи на севере и юге, на востоке и на западе; но я поступал так по соображениям, весьма сходным с изложенными. Правда, мои соображения относительно психологического воздействия по­лучили свой специфический оттенок и стали применяться более систематическим образом лишь в самое последнее вре­мя. Я убежден, что проводимый мною психологический по­ход, который в Германии получил название «душевного мас­сажа», в будущем немыслимо будет устранить как метод экономической политики.

Правда, еще не наступило, пожалуй, время для состав­ления учебника систематического психологического руко­водства экономикой, - этим пусть займется наука на про­тяжении ближайших десятилетий, когда мы будем распола­гать большим опытом. Но, во всяком случае, мне кажется важным указать уже сейчас, что, например, работать, слишком подчеркнуто опираясь на моральные призывы, не отве­чало бы реальностям жизни.

Само собой разумеется опять же, что этим я отнюдь не утверждаю, будто я считаю хозяйство и хозяйственную дея­тельность людей аморальными. Однако мало смысла обра­щаться к людям с призывами, если они склонны думать, что от них требуются жертвы лишь в угоду данному министру или правительству. Наоборот, надо обращаться к участни­кам рынка с разъяснениями, в какой степени следование го­лосу здравого человеческого рассудка и экономической ра­зумности отвечает их же интересам.

Постоянная высокая конъюнктура

Нужно апеллировать к представлению о выгоде и к лич­ному интересу хозяйственного человека, который - в дан­ной конкретной ситуации высокой конъюнктуры - ничего не может выиграть от того, что он свои товары и услуги бу­дет продавать дорого, но затем принужден будет отдавать за чужие услуги и блага всю приобретенную им так называе­мую прибыль. При этом теряют все, потому что это взаим­ное воздействие цен на заработную плату, как и заработной платы на цены, должно привести к подрыву здоровых основ всякого хозяйственного строя и роли свободной конкурен­ции. [72]

Эти взгляды заставили меня уже раньше как-то объ­явить, что я не намерен воздвигать почетные доски тем, кто следует моим благим рекомендациям. Если я в прошедшие месяцы вновь и вновь напоминал рабочим и профсоюзам, что они должны соблюдать чувство меры и дисциплину, то я делал это во имя их же собственной судьбы. [66] Так же взывал я и к предпринимателям - не соглашаться на чрез­мерное повышение заработной платы, т. е. на такое повы­шение, которое превышает возможности данного момента и угрожает нарушить устойчивость цен. Я обращаюсь к пред­усмотрительности и честности людей, ибо мы ведь хотим вкушать плоды высокой конъюнктуры, но не ввергать ее в автоматизм конъюнктурного цикла, со всеми отрицательны­ми последствиями этого. Стремление избежать их - выс­ший закон, и потому я всегда напоминал людям, что, если они, предаваясь какой-то иллюзии, захотят исчерпать все представляющиеся личные шансы, то они несомненно поте­ряют больше, чем они когда-либо могут при этом выиграть. Если, наоборот, люди окажутся на высоте требований дня, то, по моему убеждению, высокая конъюнктура может про­держаться и без инфляционных мероприятий. [68]

Из сказанного достаточно ясно, что достигается прово­димым мною «душевным массажем» в фазе высокой конъ­юнктуры и так называемой полной занятости, которая ха­рактерна для немецкого народного хозяйства, начиная с се­редины 1955 года. Наибольшая опасность поддержанию вы­сокой конъюнктуры, а равно и неизменному экономическому прогрессу, угрожает не со стороны чрезмерно распространяю­щегося материализма, как это иногда утверждается. Я пола­гаю, что опасность со стороны демагогически поддерживаемого иллюзионизма представляется гораздо более серьезной.

Быстро растущие желания, безудержное осуществление которых нас привело бы к гибельным инфляционистским тенденциям развития, проистекают из непонимания сущно­сти и функций народного хозяйства. Поэтому приходится вновь и вновь констатировать, что внутренняя зависимость между потреблением, накоплением сбережений и инвестиро­ванием капиталов, редко воспринимается правильно и пол­ностью.

Оставляя в стороне политическое ослепление, которое находит свое выражение в так называемой «активной поли­тике в области заработной платы», - нельзя серьезно отри­цать зависимость между зарплатой и ценами. Уже в тече­ние некоторого времени замечаемое поочередное повыше­ние, - то заработной платы, то цен, - говорит, однако, о том, что осознание этой зависимости не имеет глубоких кор­ней или в сильной степени затемнено политическими влия­ниями. [75]

Мы будем действовать соответственно тому, насколько нам удастся утвердить в сознании людей понятие о соотно­шении между занятостью - в данном случае между рабочим временем - и производительностью, между заработной пла­той и жизненным стандартом; это определит также, можем ли мы смотреть на будущее развитие с уверенностью или оно должно вызывать у нас беспокойство. В этой фазе эко­номического развития мы не имеем никакого основания счи­тать наше хозяйство чем-то нездоровым. Отдельные непо­ладки являются, по моему убеждению, следствием образа действий людей, не соответствующего хозяйственным воз­можностям.

Для полноты картины необходимо отметить, что, наря­ду со столь опасной переоценкой реальных возможностей, следует усмотреть еще опасность в том, что обстановка вы­сокой конъюнктуры считается многими очень подходящей для злоупотребления экономическим могуществом. В таких случаях попытка воздействовать на людей психологическими средствами, конечно, не будет иметь никакого успеха. Здесь уже потребуются широко задуманные контрмеры.

Государство - «ночной сторож» - ушло в прошлое

Я уже привел возражения тем критикам, которые полагают, что признание современной психологии подходящим инструментом воздействия в руках современного хозяйственно-политического деятеля не сочетаемо с представлениями о рыночном хозяйстве классического типа.

Такого рода мышление проистекает, по моему мнению, из допотопного манчестерского либерализма. Я не склонен принять безоговорочно и для любой фазы экономического развития ортодоксальные правила игры рыночного хозяйст­ва, по которым только предложение и спрос определяют це­ну и руководитель народного хозяйства должен поэтому воз­держиваться от всякого вмешательства в область цен в лю­бой фазе экономического развития.

Здесь я придерживаюсь даже принципиально иного мне­ния: современное и сознающее свою ответственность государ­ство просто не может себе позволить еще раз вернуться к ро­ли «ночного сторожа». Эта неверно понимаемая свобода как раз была тем, что привело в могилу свободу и свободный строй. [69] Такое пассивное отношение тем более не может быть сегодня оправдано, что - за отсутствием действитель­но свободного мирового рынка и свободно размениваемых валют - функция международного уровня цен полностью не осуществима и оздоровляющий регулятор всемирной конку­ренции не проявляет своего действия.

Если мы хотим уяснить себе взаимоотношения между классическими средствами и новым экономическим орудием психологического воздействия, то сделать это очень легко. Я хочу объяснить это на примере создавшегося в ГФР поло­жения.

Как государственный банк, так и федеральное прави­тельство несут ответственность за то, чтобы была обеспече­на устойчивость валюты. Таким образом, я желаю добиться того же самого, что государственный банк старается прове­сти при помощи денежной, кредитной и валютной политики. По поводу слишком «перегретой» конъюнктуры я высказы­вал свое мнение на открытии германской промышленной вы­ставки в Берлине 24 сентября 1955 года, а именно: «Если угодно так понимать, то в настоящее время имеет место со­стязание между мною и Банком немецких земель». Методы хозяйственной, финансовой и валютной политики классиче­ского типа имеют целью направить определенным образом ход хозяйственной жизни. Если мне удастся при помощи пси­хологического воздействия соответствующим образом изме­нить тот или иной образ действия людей, то тогда у меня будет возможность провести подобную же перегруппировку экономических факторов, и притом в направлении, созна­тельно выбранном мною, более целесообразном с народно­хозяйственной точки зрения. В конце концов не имеет значе­ния, начнут ли люди вести себя иначе под принуждением политики эмиссионного банка или в результате осознания ими своих личных интересов. Речь идет поэтому не о поляр­ности или враждебности между различными методами, а о некоем сочетании: «как это - так и то». Тот, кто подобно мне считает разум человека наиболее могучей силой, может ожидать с уверенностью, что психологическому воздействию, как весьма либеральному методу действия, будет и в буду­щем отведено место в конъюнктурной политике.

При такой осторожной попытке взвесить и оценить этот метод следует не упускать также из виду, что в наши дни происходящее в экономике определяется не только индиви­дуумами, но во все большей степени и группами. Тем более кажется мне необходимым способствовать внедрению разум­ных взглядов, будить добрую волю, обращаться к здравому смыслу людей, чтобы добиться торжества экономического благоразумия. [61]

Особенно благоприятным является то, что этот психо­логический метод воздействия может быть применен уже в ранней фазе угрожающих конъюнктурных опасностей. На­пример, в полном согласии с государственным банком я мог установить уже при начальной высокой конъюнктуре, что ухудшение касалось не столько фактического уровня цен, сколько атмосферы, в которой определялись цены. В тот момент было бы еще преждевременным прибегать к воздей­ствию традиционными средствами, разве только, что при этом высказывалась готовность затормозить на сравнитель­но ранней стадии благоприятное развитие экономики, позво­ляющее нам говорить о высокой конъюнктуре. Совершенно очевидно, что в то время мы имели дело с преимущественно психологическим феноменом. Не в самой конъюнктуре как таковой скрывалась опасность: опасность заключалась в не­верной оценке вытекающих из этой конъюнктуры возможно­стей и шансов для материального обогащения. Беспокойство сеяли не обстоятельства, а сам человек. [60] В этом отноше­нии с тех пор ничего по существу не изменилось.

«Психология разумных цен» в борьбе с опасностью инфляционных тенденций

В моем психологическом походе я старался не ограни­чиваться выступлениями на больших собраниях; я пытался также мобилизовать мощные силы для борьбы с вздуванием цен и во время моих частных бесед с представителями от­дельных отраслей народного хозяйства. За время с осени 1955 года были проведены десятки таких бесед, причем об­щественность была осведомлена лишь о ничтожной части этих усилий; они были направлены, в частности, на недопу­щение чрезмерного повышения цен на уголь, на отсрочку - на многие месяцы - повышения цен на изделия черной ме­таллургии и т. д.

Цель моих бесед всегда была одна и та же: я хотел, что­бы в германском народном хозяйстве укрепилось такое умо­настроение под влиянием которого каждый покупатель об­думывал бы самым обстоятельным образом, действительно ли не слишком высока цена товара, который он желает при­обрести. С другой стороны, всякий, кто что-либо производит или предлагает, еще раз должен был бы подумать, оправдана ли его цена с точки зрения требования о сохранении устой­чивости цен и обеспечения прочности нашего народного хо­зяйства в целом? [62]

Можно сомневаться насчет того, удалось ли мне добить­ся этой цели в полном объеме. Но все же можно считать ус­тановленным, что, не будь этих бесконечных усилий в Гер­мании и в других европейских странах - уровень цен сегодня был бы выше фактически существующих цен.

В связи с этим достаточно бросить взгляд на действительную эволюцию стоимости жизни. Для большей ясности здесь приводятся также данные за время корейского кризи­са. Эта эволюция в стоимости жизни была в то время более оживленной, хотя, оглядываясь назад, можно сказать, что несмотря на все бурные перипетии корейского кризиса, дви­жение вверх было не столь значительным, как это в свое вре­мя воспринималось.

Индекс цен стоимости жизни, средняя группа потребителей 1950 = 100

Июнь 1950г.	99	Июнь 1954 г.	108
Дек. 1950 г.	101	Дек. 1954 г.	110
Июнь 1951г.	108	Июнь 1955г.	109
Дек. 1951г.	112	Дек. 1955г.	112
Июнь 1952г.	109	Июнь 1956г.	113
Дек. 1952г.	110	Дек. 1956г.	114

(Источник: Федеральное статистическое бюро ГФР)

Здесь я позволю себе в заключение повторить то, что нередко высказывалось мной и в прошлые годы: я готов уго­варивать каждого отдельного германского гражданина до тех пор, пока он не устыдится, что он не поддерживает уси­лия, направленные на поддержание устойчивости валюты. Подобно врачу, который болеющему заразной болезнью че­ловеку, вводит в организм бациллы-антитоксины, - подобно такому врачу я намерен на постоянных совещаниях, посвя­щенных вопросу о ценах, и в повторных открытых призывах добиться того, чтобы можно было локализовать кризис и воспрепятствовать заболеванию народного хозяйства. При столь неустойчивом положении необходимо было ежедневно обращать внимание каждого на развитие цен, чтобы добить­ся иммунитета перед лицом эпидемии бурного роста цен и не подвергнуться заразе инфляционного движения. Здесь идет речь не о молебствии об оздоровлении германской эко­номики! Это мне чуждо, но я должен еще раз повторить: об­раз действий людей является решающим и останется решаю­щим. [63]

Каждый раз, когда я выступаю на тему «социальное обеспечение», я подвергаюсь риску быть обвиненным в пре­вышении моих полномочий. Хотя я касаюсь этой проблемы скорее в роли хозяйственно-политического деятеля, нежели в качестве министра народного хозяйства, все же любому специалисту в этой области понятно, что и у министра хо­зяйства также имеются все основания проявлять заботу о развитии нашей социальной политики, что обусловлено са­мой структурой социального рыночного хозяйства. Социаль­ное рыночное хозяйство не может существовать, если лежа­щая в его основе идейная установка, т. е. готовность нести ответственность за собственную судьбу и участвовать в ча­стном свободном соревновании из стремления к повышению производительности, - если все это осуждено на вымирание в результате принятия сомнительных мер якобы «социаль­ной» политики в смежных с хозяйством областях.

Тот, кто готов продумать эту проблематику до конца, поймет сомнительность слишком узкого и резкого размеже­вания компетенции. Точное и исчерпывающее размежевание ведомственных сфер, только тогда было бы вообще терпимо, когда действия и поведение всех тех, кто так или иначе воз­действует на экономическую обстановку, определялись бы, исходя из единого понимания вещей, иначе говоря, когда люди безоговорочно одобряли бы строй и порядок, к осу­ществлению которого стремится социальное рыночное хо­зяйство.

Я неоднократно указывал, что стою за неделимость лич­ной свободы. Из этого я исходил еще в 1948 году, стремясь упразднить все препятствия на пути экономической свободы. Поэтому, поскольку я внес свою долю в дело освобождения немецких людей, я должен требовать, чтобы соответствую­щие усилия были сделаны и в других областях. Свободный хозяйственный строй может удержаться в течение продол­жительного времени лишь в том случае, если и пока также и в социальной жизни нации обеспечен максимум свободы и максимальным образом проявляется частная инициатива и забота каждого о самом себе. [73]

Наоборот, когда все усилия социальной политики на­правлены на то, чтобы каждого человека уже с момента его рождения предохранить от всех превратностей жизни, т. е. когда стараются крепко-накрепко оградить человека от всех перемен судьбы, тогда - и это вполне ясно - нельзя тре­бовать от людей, воспитанных в таких условиях, чтобы они выявили в необходимой мере такие качества, как жизнен­ная сила, инициатива, стремление к достижениям в производительности и другие лучшие качества, столь судьбонос­ные в жизни и будущности нации, и которые, сверх того, яв­ляются предпосылкой для создания основанного на личной инициативе социального рыночного хозяйства. Далее следует указать также и на неразрывную связь между хозяйственной и социальной политикой: в самом деле, вмешательства со­циальной политики и мероприятий по оказанию помощи требуется тем меньше, чем успешнее будет развиваться эко­номическая политика.

Этим мы не отрицаем того, что даже самая лучшая экономическая политика в современных индустриализованных государствах должна быть еще дополнена мерами социальной политики. С другой стороны, правилен и тот принцип, что всякая эффективная социальная помощь возможна только при наличии достаточного и все растущего общего объема всей национальной продукции. Другими словами такая со­циальная политика может строиться только на основе отли­чающегося производительного народного хозяйства. Поэтому любая органическая социальная политика должна быть заин­тересована в том, чтобы экономика носила экспансивный ха­рактер и была бы устойчива; она заинтересована и в том, чтобы принципы, на которых покоится эта экономика, оста­вались в силе и подверглись дальнейшей разработке.

Размеры сумм, распределяемых в порядке проведения социальной политики, нельзя больше признать не имеющей значения величиной. Эти суммы, наоборот, являются веским фактором в процессе распределения в народном хозяйстве, в результате чего в настоящее время существует тесная взаи­мосвязь между экономической и социальной политикой. Социальная политика автономная и нейтральная в отношении народного хозяйства, - дело прошлого. Она все больше и больше должна уступать место такой социальной политике, которая теснейшим образом связана с экономической поли­тикой. Социальная политика не смеет косвенными путями подрывать продуктивность народного хозяйства. Она не дол­жна противиться основам, на которых покоится рыночное хозяйство.

Если мы вообще хотим сохранить на долгое время сво­бодный и общественный строй, тогда действительно стано­вится основоположным требование, чтобы хозяйственная по­литика, стремящаяся способствовать человеку достигнуть личной свободы, была бы дополнена такой же, устремлен­ной на установление свободы, социальной политикой.

Поэтому, оказалось бы в коренном противоречии со строем рыночного хозяйства такое положение вещей, при котором частной инициативе, заботе о самом себе и личной ответственности не было бы хода, и притом даже тогда, ког­да у отдельного индивидуума имеются все необходимые ма­териальные предпосылки для проявления этих добродетелей. И действительно, экономическая свобода и тотальное при­нуждение к страховке от всех превратностей судьбы относят­ся друг к другу, как огонь и вода.

В дальнейшем изложении мы еще вернемся к другим специальным взаимосвязям между экономической и соци­альной политикой. Здесь ограничимся указанием, что со­циальная политика, для которой старания сохранить ста­бильность валюты не представляют собой требования перво­степенного значения, таит в себе крупнейшие опасности для обеспеченного функционирования социального рыночного хозяйства.

Рука в кармане соседа

Следует оказать самое энергичное противодействие этой опасности. В этом споре расхождений больше, чем в любом другом вопросе. Одни воображают, будто благо и счастье лю­дей основаны на какой-то форме общей коллективной ответ­ственности, и что по этому пути, который ведет, конечно, к всемогуществу государства, следует и дальше продвигаться вперед. Спокойная и удобная жизнь, мол, будет тогда не слишком роскошной, но зато все же лучше обеспеченной. Этот образ мышления и жизни получает свое олицетворение в идейной конструкции так называемого «государства бла­годенствия». С другой стороны, нельзя устранить есте­ственное стремление отдельного человека нести ответствен­ность за обеспечение своего будущего, будущего своей семьи и своей старости, сколько бы ни старались косвенными пу­тями убить в человеке его совесть.

В последнее время я повсеместно прихожу в ужас от то­го, насколько в социальной области могуче упование на кол­лективную застрахованную обеспеченность. Однако, куда мы придем и сможем ли мы вообще идти путем прогресса, если мы все больше будем устремляться к такой форме сов­местной жизни, когда никто не будет больше готов принять на себя ответственность и когда каждый только и будет ду­мать о том, чтобы обеспечить свою судьбу лишь при помо­щи коллектива? Я достаточно резко отозвался об этом бег­стве от ответственности, когда я сказал, что если эта бо­лезнь будет распространяться и дальше, то мы скатимся к общественному порядку, при котором каждый будет запу­скать руку в карман соседа. Тогда все будет основано на принципе: я забочусь о других и другие заботятся обо мне.

Ослепление и принцип «спустя рукава», с которыми мы стремимся к снабженческому государству и к «государству благоденствия», может для нас обернуться только бе­дой. Эта склонность способна привести к отмиранию настоя­щих добродетелей, заложенных в человеке: готовности нести ответственность, любви к ближнему и человеку вообще, стремления испытать свои силы, готовности заботиться о се­бе и многих других. В конце подобного процесса мы пришли бы к обществу, которое, возможно, было бы не бесклассо­вым, но во всяком случае бездушно механизированным.

Особенно непонятным представляется этот процесс по­тому, что по мере того, как наше благосостояние растет, эко­номическая обеспеченность увеличивается и основы нашего народного хозяйства укрепляются, потребность и стремление обеспечить таким образом достигнутое от всех превратностей судьбы, начинает затмевать все остальные соображения. Здесь кроется поистине трагическая ошибка, так как люди очевидно не хотят признать, что хозяйственный прогресс и основанное на достижениях производительности благосостоя­ние несовместимы с системой коллективной гарантирован­ной обеспеченности.

Однако это стремление к гарантированной обеспечен­ности, которое естественно должно привести к усилению вмешательства государства, в то же время как бы подчерки­вает противоречивость этой ложной политики. Если эти гром­кие требования свести раз к простой формуле, то мы увиде­ли бы, что речь идет не о чем другом, как о понижении на­логов при одновременном повышении требований к финан­совому ведомству. Подумали ли вообще поборники таких по­ложений, откуда государство возьмет силы и средства для удовлетворения таких требований, которые в отдельности, быть может, и справедливы?

Иллюзии лежат в основе стремления к всесторонней «застрахованности»

В конечном итоге подобный ход мыслей приводит к весь­ма антисоциальным выводам, а именно: если государство отказывается принимать меры, представляющие собой смерт­ный грех по отношению к валютной политике, которые раз­рушили бы все, что им было воссоздано, то тогда у него име­ется возможность укрепить и повысить покупательную спо­собность народа - все равно, в форме ли субсидий, кредитов или вспомоществований, - лишь постольку, поскольку соответствующий эквивалент ценностей был предварительно изъ­ят у населения в виде налогов. Я считаю, что политика, по­добным образом раздобывающая для государства капитал с тем, чтобы оно могло затем раздавать этот капитал в част­ные руки, является морально крайне сомнительной и пред­осудительной.

Тому, кто не боится данную проблематику продумать строго до конца, придется признать всю иллюзорность этой потребности в обеспеченности. Народ не может потреблять больше, чем он создает ценностей; и отдельный человек не может добиться по-настоящему гарантированной обеспечен­ности в большей степени, чем мы приобрели обеспеченности в общем результате наших усилий и достижений.

Эту основную правду не могут поколебать попытки за­туманить положение путем применения различных методов коллективных перераспределения и раскладки.

Да, эти попытки раскладки должны быть очень дорого оплачены, хотя они и исходят из социального замысла, они как раз и сводят на нет стремление освободить отдельного человека от слишком значительного влияния государства и зависимости от него. Связанность с коллективом становится все сильнее. Индивидуум должен дорого оплатить обеспеченность, которая ему якобы дается государством или иным коллективом. Ищущий такого рода защиту должен, таким образом, сперва за это «заплатить наличными» и притом вперед.

Ошибочно также мнение, будто путь к снабженческому государству начинается лишь там, где коллективное обеспе­чение полностью или частично оплачивается государством из налоговых поступлений.

Точно так же нельзя избежать этих опасных последст­вий, если ввести принудительное всеобщее страхование, а выплаты по нему покрывать из средств, собранных путем раскладки разных взносов.

Основанное на принуждении всенародное всеобщее страхование, - все равно, финансируется ли оно из едино­образных взносов всего населения, или платежи разбиты по группам, - в принципе ничем не отличается от системы го­сударственного всеобщего снабжения и обеспечения граждан. Эволюция в сторону снабженческого государства начинает проявляться уже тогда, когда государственное принуждение выходит за пределы оказания помощи или защиты только нуждающимся в ней, и когда этому принуждению начинают подчинять людей, которым оно, и вообще всякая зависи­мость. чужды, или по меньшей мере должны были бы быть чуждыми, в силу их хозяйственного и имущественного по­ложения или их направленной на заработок деятельности.

Здесь с полным правом можно каждому поставить ще­котливый вопрос: действительно ли вмешательство в человеческую жизнь со стороны государства, официальных инстан­ций и прочих больших коллективов, а равно и вытекающее из этого увеличение бюджетов и вызванное этим возрастаю­щее обременение отдельного гражданина, имело ли все это когда-либо на деле последствием действительное повышение гарантированной обеспеченности человека, улучшение его жизни и уменьшение страха за свою жизнь? Если я ставлю этот вопрос категорическим образом, то я тут же хотел бы на него ответить отрицательно таким же категорическим об­разом. Обеспеченность отдельного человека - или по меньшей мере чувство обеспеченности - не повысилась, а скорее понизилась в связи с передачей ответственности за его судь­бу государству или коллективу. [20]

В конце концов мы приходим к социальному «подданному»

Оправданная потребность человека в большей обеспеченности может быть удовлетворена только тем, что насту­пает увеличение общего уровня благосостояния и тем самым у каждого отдельного человека зарождается или повышается чувство человеческого достоинства и, вместе с тем, уверен­ность, что он независим от превратностей судьбы. Представляющийся мне идеал покоится на том, чтобы человек мог сказать: «У меня достаточно сил, чтобы постоять за себя, я хочу сам нести риск в жизни, хочу быть ответственным за свою собственную судьбу. Ты, государство, заботься о том, чтобы я был в состоянии так поступать. Не так должно бы­ло бы звучать: «Ты, государство, приди мне на помощь, за­щищай меня и помогай мне», но наоборот: «Ты, государство, не заботься о моих делах, но предоставь мне столько свобо­ды и оставь мне от результата моей работы столько, чтобы я мог сам и по собственному усмотрению обеспечить себе существование, мою судьбу и судьбу моей семьи».

Растущая социализация использования дохода, распро­страняющаяся коллективизация в планировании образа жиз­ни, далеко идущее обезличивание человека и растущая зави­симость от государства и коллектива, - и неизбежно связан­ное с этим захирение свободного и работоспособного рынка капитала, - все эти явления по необходимости являются по­следствиями хождения по опасному пути к снабженческому государству; в конце такого пути человек превратился бы в «социального подданного», гарантирование материальной обеспеченности осуществлялось бы под опекой всесильного государства, но и свободный экономический прогресс ока­зался бы парализованным.

Особенно чреваты последствиями тенденции к снабжен­ческому государству, если они возникают как раз тогда, когда объективные, т. е. материальные предпосылки начинают все яснее говорить в пользу отказа от такого направления мы­сли. Если мы должны были бы считаться с возможностью то­го, что несмотря на прогрессирующую технику развитие сов­ременного народного хозяйства может пойти вспять и усло­вия жизни народа могут ухудшиться, то тогда еще можно было бы понять стремление к установлению всеобщего кол­лективного снабжения. Однако, все говорит за то, что усло­вия жизни народов, придерживающихся принципа социаль­ного рыночного хозяйства, постоянно улучшаются. Посколь­ку же приходится считаться с систематическим повышением доходов и все более высоким уровнем жизни, представляется оправданным и с социальной точки зрения, чтобы на каждо­го отдельного человека была возложена индивидуальная от­ветственность за самого себя, и притом даже в более силь­ной мере, чем до сих пор. Это требование тем более оправ­дано еще и потому, что весь имевший место предыдущий опыт говорит о том, что «государство благоденствия» может означать все, что угодно, но только не «благоденст­вие» ; это скорее очаг скудости.

Основательный анализ вопросов, мимо которых не мо­жет пройти дискуссия по вопросам социальной политики, не должен склонить меня к умолчанию о тех заботах, которые занимали нас в последнее время. Когда читатель прочтет эти страницы, социальная реформа вероятно уже найдет свое оформление в законодательном акте. Тем не менее я сомне­ваюсь, чтобы дискуссия о целесообразности социальной ре­формы на этом закончилась. Если бросить взгляд на те го­сударства, которые за последние годы провели аналогичные опыты, то мы увидим, насколько такого рода реформы яв­ляются лишь исходным пунктом борьбы за осмысленный со­циальный порядок.

Моя критика пагубного стремления к снабженческому го­сударству, конечно, не должна быть превратно истолкована как мой отказ от социального страхования, в том виде, как оно исторически выросло. По-моему, вполне даже возможно еще дальнейшее развитие социального страхования. Однако я считаю, что на ложном пути находятся люди, которые по соображениям профессии или призвания и исходя из зани­маемого ими положения в народнохозяйственном процессе имеют право и обязанность стоять за свободу, - а они стре­мятся подчиниться коллективу или, лучше сказать, стремят­ся быть втянутыми в него.

Пределы социального страхования

При современной оценке социального страхования надо учесть, насколько за последние десятилетия изменились фор­мы и принципы экономики и как за это же время изменилась общественно-политическая структура. «Пролетарий», кото­рый не мог или не хотел позаботиться об обеспечении своей старости и поэтому неизбежно должен был пользоваться за­щитой со стороны государства, в скором времени - при про­должении современной экономической политики - исчезнет. Условия жизни германского рабочего со времен Бисмарка стали несравнимо лучше и свободнее. Там, где человек и его семья, сознавая ответственность перед самим собой, в состоянии сами позаботиться о себе, - там принудитель­ная защита со стороны государства должна прекратиться. Это относится, по меньшей мере, к служащим, получающим более высокие доходы и занимающим ответственные посты, - все равно, где, - в экономике или администрации. Кроме того, это было бы весьма сомнительным и для нашей общественной и политической жизни решением вопро­са, если бы такие граждане были втянуты в принудительное страхование. Ведь благодаря их положению и занимаемым постам они могут существовать и на доходы от своего труда, полагаясь на собственные силы. До известной степени понят­но, что война и валютная реформа со связанными с ними глубоко идущими перемещениями и перегруппировками сре­ди различных слоев общества, вызвали стремление к коллек­тивной обеспеченности.

Все эти мои высказывания говорят о желании огра­ничить объем коллективной обеспеченности, то есть о желании скорее сузить, чем расширить ее границы. Од­нако, чтобы все-таки избежать неправильного толкования, надо в связи с этим подчеркнуть, что я также считаю само собой разумеющимся долгом общественности за­ботиться об обеспечении людей на старости лет. Я имею ввиду тех старых людей, которые не по своей вине потеряли свои сбережения в результате политики, приведшей к двум инфляциям. Тут не может быть социальных различий; надо старым рабочим и служащим помогать в той же степени, и таким же образом, как и представителям вольных профессий, работающим самостоятельно. Надо помогать одинаково ме­стным жителям (Западной Германии) и беженцам. Но это - особая проблема, родившаяся из особенности нашей герман­ской судьбы, и эта проблема не должна приводить нас к ложным выводам, а именно, будто принудительное страхо­вание и коллективная обеспеченность являются именно тем, на что эти категории лиц как раз только и могут претендо­вать. Последствия инфляции, дважды пережитой одним по­колением, не может, конечно, укрепить доверие людей к соб­ственным нашим силам. Этот трагический опыт должен быть учтен; но он должен был бы, наоборот, послужить поводом к тщательной проверке и переоценке всех хозяйственных и фи­нансовых мероприятий, чтобы мы снова не стали на роковой путь, ведущий к обесценению денег.

Во всяком случае серьезнейшие опасения уместны по отношению ко всем попыткам втянуть самостоятельных тру­дящихся в систему коллективной обеспеченности. Готовность к свободному и ответственному преодолению трудностей жизни является необходимой предпосылкой независимого существования в свободном экономическом и общественном строе. Самостоятельность в области рыночного хозяйства оз­начает не что иное, как проявление людьми собственной инициативы и при наличии личной ответственности в само­стоятельной деятельности, направленной на заработок и до­ход, в результате чего такие люди становятся носителями предпринимательской инициативы или же инициативы в об­ласти духовного творчества. Для самостоятельных откры­вается, с одной стороны, путь для использования возможно­стей, предоставляемых хозяйственным развитием; с другой стороны, последствием этого должна быть готовность людей нести, связанный с этим, хозяйственный риск.

В рамках рыночного хозяйства такое положение в хо­зяйственной жизни никоим образом не может быть гаранти­ровано государством. Оно скорее должно быть результатом ежедневно проявляемых качеств и устремлений - хозяйст­венной производительности, готовности и мужества к дерза­нию и, прежде всего, стремления к ответственному и инди­видуальному оформлению собственного образа жизни. От­сюда вытекает прямо неизбежное требование, что от людей, занимающихся самостоятельной и независимой деятельно­стью в рамках нашего хозяйственного и общественного строя следует ожидать ответственной предусмотрительности в от­ношении любого социального жизненного риска.

Внутренне противоречивым было бы положение, и оно означало бы предоставление совершенно неоправданного преимущества, когда, с одной стороны, каждому гражданину в рамках свободного экономического строя предоставляется возможность заниматься самостоятельной деятельностью и поощряется стремление к самостоятельному и независимому существованию, а, с другой стороны, когда этот же гражда­нин освобождается, даже в государственно-принудительном порядке, от ответственности за построение и оформление собственного образа жизни. [73]

Схематическое, по необходимости, принудительное снаб­жение всегда недоучитывает, что в случае самостоятельных производителей и свободных профессий дело всегда касается весьма разношерстных и внутренне дифференцированных групп. Следовательно, предусмотреть и обеспечить здесь удовлетворение всех индивидуальных нужд и потребностей не представляется возможным. При критическом анализе этого вопроса нельзя не коснуться также и другого вопроса: к че­му бы это привело, если среди свободных профессий каждая группа в отдельности взялась бы за построение своей системы коллективного обеспечения и снабжения?

Отказ от анахронических решений

Не были ли мы в течение последних восьми лет свиде­телями того, какие трагические последствия вызывает рас­пыление усилий народного хозяйства? И особенно тогда, ког­да каждый отдельный слой и класс, каждое сословие пола­гает, что можно вести свою собственную жизнь вне контакта с другими группами населения. Что было бы, если бы люди свободных профессий - пусть это будут врачи, адвокаты или хозяйственные ревизоры - придут к тому, чтобы создать организации, которые снабжали бы только их? Тогда эта обеспеченность в узких рамках станет сама по себе все более проблематичной. Этим путем будет поощряться замкнутая жизнь этих отдельных групп, вскармливаться пагубный эго­изм, - явления абсолютно анахронические, - раз в то время, когда мы, наконец, подходим к освобождению от протекцио­нистского мышления и националистического эгоизма, чтобы придти к более всеобъемлющим формам человеческой и общественно-экономической жизни. Не следует думать, что можно, с одной стороны, добиться обеспеченности путем соз­дания узких групповых перегородок в рамках коллектива, а с другой стороны, уничтожить одновременно все стеснитель­ные ограничения и устремиться на широкие просторы.

И с других точек зрения возникают сомнения по поводу подобных заблуждений. Например, попытка перенести прин­ципы социального страхования, применяемые в существую­щих двух крупных секторах страхования - страхование ра­бочих и страхование служащих, - в область социального обеспечения по старости, раздельно по отдельным профес­сиональным группам, потерпит неминуемо неудачу. Такая попытка еще могла бы обсуждаться и претворяться в жизнь, если на протяжении ближайших десятилетий можно было бы считать исключениями крупные изменения в структуре общества. Правда, в отношении большого числа не самостоя­тельных трудящихся можно без большого риска предвидеть постоянство развития, но что касается некоторых определен­ных средних слоев населения, например, ремесленников или лиц, занятых в розничной торговле, то никто не может пред­видеть и с уверенностью сказать, каким путем пойдет разви­тие в каждом из этих секторов в отдельности.

Здесь должна быть учтена по меньшей мере возмож­ность больших структурных изменений. Чем численно мень­ше круг лиц, желающих применить для своей группы новые принципы для крупнейших видов социального страхования, тем менее устойчивым будет здание, построенное на этих принципах.

Естественно, подобные соображения не могут не счи­таться со столь широко обсуждаемой реформой пенсий, - независимо от того, о каком методе начисления пенсий идет речь. Главное в том, чтобы пенсии изменялись в общем и це­лом автоматически в связи с изменениями в показателях на­родного хозяйства. Основанием этой «подвижной» шкалы пенсий служит присущая рыночному хозяйству идея о по­стоянном росте производительности; названная шкала пен­сий исходит из проверенного опыта, что рост производитель­ности сказывается меньше в понижении цен, но, главным образом, в повышении номинальной заработной платы. Та­кие пенсии, исчисленные на основании ставок заработной платы, в свою очередь зависящих от уровня производитель­ности, не опасны с точки зрения конъюнктурной и валютной политики лишь до тех пор, пока сами эти изменения в опла­те труда не приводят к перебоям валютного или конъюнктурного характера. Если этого приходится все же опасаться, тогда этот способ исчисления пенсий с неизбежностью приведет к усилению опасностей для устойчивости валюты. Здесь не исключена возможность сочетания разного рода влияния и воздействия, о последствиях чего речь еще впереди.

Хорошая социальная политика нуждается в валютной устойчивости

С точки зрения политики следует, прежде всего, выяс­нить, не приведет ли слишком сильная связь пенсий с зара­ботной платой к ослаблению сопротивления требованиям профсоюзов, часто весьма чрезмерным, которые предъявля­ются ими во время переговоров о ставках заработной платы. Этот ход мыслей основан на столь же опасной, как и оши­бочной установке, будто социальная политика не должна интересоваться устойчивостью валюты.

Мне представляется во всех отношениях невозможным и даже преступно легкомысленным исходить при нововведе­ниях, каким является, например, пенсионная реформа, из соображений о преступно вызванных катастрофах, какой бы­ла последняя инфляция. Было бы невероятным заблужде­нием, если бы народ или государство поверили в возмож­ность проведения инфляционной политики, в то же время веря в возможность предотвращения ее последствий. Это бы­ло бы равносильно попытке поднять самого себя за волосы. Наоборот, следует сосредоточить все силы на том, чтобы из­бежать инфляции. Нужно заклеймить всякое потворство ин­фляционной политике перед лицом всей общественности и этим воспрепятствовать всякой такой попытке.

Инфляция не обрушивается на нас как проклятие или трагически роковое событие. Она всегда вызывается легко­мысленной или даже преступной политикой. Всякое новое урегулирование положения о пенсиях для стариков, заранее принимающее в расчет неизбежность роста цен или пониже­ние покупательной способности населения, не может приве­сти к благоприятным или хотя бы даже только сносным ре­зультатам. Такое урегулирование скорее способно преумно­жить беду. Все более и более многочисленными будут груп­пы нашего народа, которые захотят избежать личной ответ­ственности и попытаются добиться и для самих себя якобы абсолютного, и все же столь иллюзорного обеспечения, как бы «застрахованности» от всех превратностей судьбы.

Перенесение в область вопроса о пенсиях принципов политики заработной платы (так называемой «активной» по­литики заработной платы), которая имела бы своим последствием постоянное повышение цен, должно было бы в очень короткий срок уменьшить общий интерес к устойчивости ва­люты, но и вызвать затем к жизни пагубнейшее развитие. Всеобщая заинтересованность в сохранении реальной поку­пательной силы наших денег как раз и является одной из главных сил, противодействующих инфляционной политике. Кроме того, необходимо спросить самих себя, каким образом можно рассчитывать на образование крупного капитала пу­тем накопления сбережений, если социальное законодатель­ство явно делает ставку на постоянно растущие цены? И ес­ли к тому еще вера народа в устойчивость валюты начнет колебаться, а стремление к наиболее полной «обеспеченно­сти» и «застрахованности» потребует таких высоких взносов социального обеспечения, что для индивидуального накоп­ления сбережений останется - фактически и психологиче­ски - очень мало места?

Когда шла дискуссия об исчисляемой по индексу пен­сии, то есть об одном из типов пенсии с подвижной шкалой, то я указывал, что было бы неправильно выступать вообще против такого рода пенсий. О том, что известная зависимость пенсий от состояния экономики должна иметь место, гово­рит то обстоятельство, что наше представление о прожиточ­ном минимуме, иначе говоря об уровне достойного существо­вания, с годами подвергается постоянным изменениям. Недо­статочно исчислять и начислять пенсии лишь на основании внесенных взносов и пользуясь классическими формулами; такие пенсии, по достижении человеком пенсионного возра­ста, оказывались бы недостаточными для жизни, да и не­справедливыми. Иными словами, пенсии должны быть дина­мичными, а не неподвижными, но было бы ошибкой устано­вить тесную связь пенсионных ставок с изменениями в за­работной плате, могущими достигнуть размеров, уже несо­четаемых с устойчивостью валюты.

Но на более продуманной основе исчисления пенсий имеется возможность подвижного приспособления их к ме­няющимся условиям жизни. Такая практика могла бы иметь место тогда, например, когда вместо ставок заработной платы мы взяли бы за основу исчисления коэффициент текущего роста производительности. Этим было бы обеспечено, что и пенсионеры получали бы свою долю из повышенной произ­водительности народного хозяйства, то есть участвовали бы в действительном прогрессе страны.

Эта формула могла бы звучать следующим образом: в той мере, в какой национальная продукция, выраженная в текущих ценах, разделенная на число трудящихся или число жителей, показывает повышение производительности, в та­кой мере, или пропорции, повышаются и пенсии. Получатель пенсии соучаствовал бы тогда в результатах повышения про­изводительности; но он был бы заинтересован и в собствен­ной активности в период своей активной трудовой жизни; он постоянно будет заинтересован в качественном повыше­нии народного хозяйства. Такой рабочий или служащий (или пенсионер) не будет считать, что накопление сбережений яв­ляется чем-то лишним. Он будет сознавать, что капитало­вложения, которые финансируются, в частности, путем ис­пользования сбережений, служат улучшению его положения и положения его семьи.

Каждый трудящийся, как и каждый пенсионер будет тогда представлять собой некий центр сопротивления любой попытке вызвать инфляцию. Иначе говоря, он будет высту­пать против безответственных действий других в области це­нообразования.

В заключение можно сказать: социальная обеспечен­ность, конечно, есть благо, и она в высшей степени жела­тельна, но она должна быть основана, прежде всего, на соб­ственной энергии каждого, на собственных достижениях, на собственных устремлениях каждого в отдельности. Социаль­ное обеспечение не означает социальное страхование для всех; оно не означает перенесения индивидуальной ответст­венности человека на коллектив. Вначале должна быть соб­ственная личная ответственность, и только тогда, когда од­ной этой ответственности оказывается мало или она безре­зультатна, вступают в силу обязательства государства или общества в отношении человека.

В социальной жизни нашего народа было бы многое лучше, если бы мы стремились выявить побольше социаль­ного сознания и образа действий, чем чрезмерно много со­циальной коллективной воли. Однако одно не может жить рядом с другим, поэтому в конце концов ставится вопрос: должны ли мы, объединенные в стремлении и в обязанности предохранить немецкого человека от нужды, пойти путем коллективизма (что, в свою очередь, неизбежно привело бы к удушению лучших человеческих добродетелей) или же, наоборот, - стремлением к большему благосостоянию, и ис­пользуя для этого все лучшие шансы для приобретения лич­ного имущества, - вынести смертный приговор духу коллек­тивизма? Я думаю, что мое мнение высказано ясно и недву­смысленно; я надеюсь, что мои призывы не останутся гласом вопиющего в пустыне.

Вооружение должно проводиться таким образом, чтобы оно не вредило системе свободного социального хозяйства. Я стою на этой точке зрения уже с того времени, когда впер­вые возник вопрос о вооружении Западной Германии. Я часто высказывался в пользу такого подхода к вопросу, но при этом мной руководили не какие-либо догматические сообра­жения, а забота об обеспечении нашего социального бытия. В конце концов смысл всякого участия в общей обороне зак­лючается не только в том, чтобы сохранить свободный об­щественный строй Запада, но и в том, чтобы укрепить его. Нельзя допустить, чтобы в результате участия в общей обо­роне Запада оказались подорванными основы свободного строя.

Утверждение о совместимости экономических последст­вий вооружения с рыночным хозяйством отнюдь не является чисто теоретическим; оно приводит нас к весьма конкрет­ным и вполне близким реальной жизни заключениям.

Мировой общественности следует напомнить о том, на­сколько в прошлом при вооружении Германии игнорирова­лись принципы финансового равновесия и экономической це­лесообразности, что положило начало подрыву валюты. Горь­кий опыт, дважды повторенный, еще не изгладился из памя­ти всех трудящихся Германии. Всем им пришлось испы­тать на собственной шкуре последствия безответственной по­литики. Последнюю инфляцию в значительной степени надо отнести за счет войны, но корни ее следует искать уже в ме­тодах довоенного финансирования вооружения.

Нельзя допустить, чтобы население в третий раз испы­тало зло такого опыта. Мы должны противостоять всем соб­лазнам покрыть стоимость вооружений за счет понижения ценности наших денег. Уже малейшее отклонение от пути добродетели может вызвать катастрофические последствия у немецкого народа, обладающего столь богатым инфля­ционным опытом. Следует непременно оставаться честным и финансировать вооружение только путем перемещения покупательной способности, иначе говоря, при помощи налогов, но никоим образом не злоупотреблять возможностями эмис­сионного банка. Надо сказать твердое «нет» всем манипуля­циям этого рода, как бы искусно они ни были закамуфли­рованы и какую бы внешнюю форму они ни принимали.

Устойчивость валюты - вне опасности

Этот отказ от сомнительных средств финансирования должен быть тем более решительным, что предвидимые рас­ходы не превысят пределов того, что в состоянии будет дать наше экспансивное народное хозяйство, - и это несмотря на все несомненные хозяйственные тяготы, вызываемые каж­дым и любым вкладом в дело обороны. На протяжении ряда лет наша экономика вынуждена была справляться с плате­жами в пользу оккупационных войск в размере 7 миллиардов марок в год, однако наша валюта оставалась вне угрозы, не появлялись и какие-либо другие заботы подобного рода. Что касается общих расходов на оборону, то они определены при­мерно в 9 миллиардов марок в год. Вопреки всем уже давно выдвигаемым критическим замечаниям, никто не может ут­верждать, что указанная сумма была превзойдена. Расходы на оборону превысили расходы на содержание оккупацион­ных войск всего на 2 миллиарда марок; это превышение пок­рывается из ежегодного прироста национальной продукции, за последние годы выражавшегося в размере 10-12 миллиар­дов марок (1950 год - 97,2 млрд. марок, 1953 год - 143,8 млрд. марок, 1954 год - 153,9 млрд. марок, 1955 год - 175,6 млрд. марок, 1956 год - 192,5 млрд. марок).

Не следует преуменьшать значение упомянутого превы­шения расходов на оборону в 2 миллиарда марок, но нужно признать, что в сравнении с приростом национальной про­дукции оно не представляет никакой опасности для стабиль­ности нашего хозяйства. Как в предыдущие годы, мы вноси­ли оккупационные взносы, не нарушая или не прерывая этим дело нашего хозяйственного восстановления, так и теперь заменившие их расходы на оборону не могут вызвать подоб­ных последствий. [42]

Названная сумма в 10 миллиардов марок не должна внушать опасений до тех пор, пока последовательно прово­дится в жизнь политика рыночного хозяйства, направленная на внутреннюю стабильность рынка. Следованию принци­пам этой политики мы обязаны тем, что с 1949 года нацио­нальная продукция увеличилась приблизительно на 100 млрд. марок.

Следуя этому пути, ГФР всегда будет в состоянии удов­летворить требования бюджета обороны, не отказываясь при этом от повышения жизненного стандарта населения и от увеличения и расширения объема социального обеспечения. Растущая сила нашей экономики создает для этого наилуч­шие предпосылки.

До сих пор мы рассматривали связь между рыночным хозяйством и экономикой вооружения преимущественно в аспекте хозяйственно-финансовом. Но аналогичное положе­ние имеет силу для экономики вооружения и в аспекте про­изводственном; иными словами, и в этой области должны найти применение правила игры сил рыночного хозяйства. Следует избегать, где только возможно, всякого стеснения функции свободного рынка или соответственно применять принципы, определяющие эту функцию. Поэтому я всегда отстаивал применение метода снабжения путем закупок с публичных торгов или сдачи подрядов с торгов. При таком способе обеспечено, что каждый заинтересованный может сделать предложение и что будет соблюден принцип свобод­ной конкуренции, ибо предпочтение оказывается тому, кто способен поставить на наиболее выгодных условиях наиболее доброкачественный товар, - что не означает, однако, что предпочтение будет всегда оказано только наиболее дешево­му товару.

Такой метод может найти применение - с возможными вариантами в отдельных случаях - при снабжении оборудо­ванием, обычно или постоянно имеющемся на рынке. В от­ношении же специальной продукции в области вооружения ценообразование подобного рода неосуществимо. Но во вся­ком случае, применением способа отдачи поставок и подря­дов с публичных торгов устанавливается важнейший прин­цип того, какими путями государство должно снабжаться в условиях рыночного хозяйства. Поэтому мне хочется реши­тельным образом высказаться против попыток свалить ответ­ственность за встречающиеся недостатки в поставках на этот метод рыночного хозяйства.

Недостатки эти являются результатом не применения метода соревнования на торгах, а проведения его закостене­лыми, бюрократическими способами. Не последнюю роль иг­рают и недостатки находящегося еще в стадии организации аппарата отдачи и приема поставок. Например, предлагаемая цена, согласно соответствующим предписаниям, не может быть единственным решающим фактором при отдаче постав­ки или подряда; должны быть приняты в соображение, и серьезным образом, и другие обстоятельства, как, например, специализация данного предприятия на фабрикации опреде­ленного товара. Качественные показатели должны быть точ­но оговорены, причем проверка качества изделий может про­водиться при сдаче.

Было бы разумным товары, требуемые в малых коли­чествах и имеющиеся в торговой сети, приобретать здесь же, а не прибегать к конкурсу. Не следует слишком формально применять какой-либо принцип. Этим самым мы практиче­ски могли бы придти к саботажу принципа, который сам по себе и не плох. Каждый конкурс подразумевает, конечно, на­личие значительного числа предлагающих товары. Оно те­ряет там свой смысл, где нет «рынка», - например, когда дело касается тяжелого оборудования, каким являются тан­ки. Однако и в таких случаях выбор предприятия должен по меньшей мере исходить из принципов рыночного хозяйст­ва. При помощи имеющихся средств надо всегда добиваться наилучшего и наибольшего результата. Исходя из признания этого общего экономического принципа, следует, прежде все­го, решить вопрос, целесообразно и оправдано ли, с этой точки зрения, военнопромышленное производство в Германии и если да, то в какой мере.

Европейский клиринг экономики вооружения.

Создание местной германской военной промышленно­сти вызывает сильные сомнения с точки зрения экономии (вопрос фабрикации большими сериями) и ввиду необходи­мости огромных капиталовложений. Инвестированное здесь уже не может быть больше инвестировано в других секторах народного хозяйства. Это несколько примитивное понимание вещей, но оно очень веско в стране, где рынок капиталов находится еще в стадии воссоздания.

Тяжелое вооружение, изготовление которого в Западной Германии и только для нужд ГФР потребовало бы создания новых мощных производственных установок, представляет поэтому собой, вполне естественно, объект возможного евро­пейского сотрудничества.

Я вел от имени ГФР переговоры об учреждении «Посто­янной комиссии вооружений». Я надеюсь, что основная идея этого начинания - организация чего-то вроде расчетной па­латы для европейского сотрудничества в области вооруже­ний - получит в скором времени свое осуществление. Было бы желательно, чтобы все государства Европы отказались от стремлений к автаркии в области военного хозяйства.

К сожалению, первые попытки придти к настоящему сотрудничеству еще не дали конкретных результатов. Тут играет роль различное понимание вопроса: одни государства могут быть озабочены тем, что Западная Германия произво­дит слишком много вооружения, другие же, наоборот, могут придерживаться точки зрения, что нами производится очень мало оружия. Эти различия в подходе к вопросу о вооруже­нии и явились, возможно, одной из причин того, что планы совместного производства оружия еще не приняли определен­ной формы.

После того, как были преодолены некоторые препятствия и выяснены материальные потребности германских воору­женных сил, следует с настойчивостью повторно обратиться к другим западноевропейским государствам с приглашением придти к систематическому разделению труда в указанной области. Еще имеется время, чтобы воспрепятствовать развитию в неправильном направлении - не пойти путем рас­точительства сил. Если начнут стремиться к своему осуществлению хотя бы даже только зачатки собственной, то есть на­циональной, военной промышленности, в частности для вы­пуска тяжелого вооружения, то уже нелегко будет изгнать дух (вернее, злой дух) автаркии. Такие начинания, как орга­низация военной промышленности, приобретают свой самостоятельный вес, и, соответственно этому, все труднее стало бы вносить изменения.

Желание отдать преимущество общеевропейскому про­изводству оружия перед национальной автаркией в этой об­ласти вытекает также из ряда других экономических сооб­ражений, не говоря уже о политических и военных преиму­ществах. Прежде всего, стало бы возможным осуществить более рациональное производство, выпускающее продукцию значительно более крупными сериями. Все преимущества массовой и серийной продукции сказались бы на ее себестои­мости. Отказ от производства у себя дома и вытекающая из этого необходимость получать тяжелое вооружение из-за гра­ницы оказались бы к тому же прекрасным средством для сокращения наших избытков в торговом и платежном балан­се. И в этом отношении сектор вооружений следовало бы так­же расценивать лишь как составную часть наших общехозяй­ственных сношений с другими странами.

Вместо разговоров нужны действия

До сего времени мы были свидетелями лишь весьма нез­начительного совместного военного производства, организо­ванного на европейской основе. Что касается вопроса о вы­пуске однотипных видов оружия, то разрешение его еще не вышло из зачаточного состояния. Такое неудовлетворитель­ное состояние ни в коем случае не следует, однако, считать неизменным. Подобная фаталистическая точка зрения была бы равнозначна признанию идеи европейского объединения мифом. Я придерживаюсь взгляда, что именно на этом поп­рище дана прекрасная возможность придти к скорому осу­ществлению плодотворных сношений и связей и притом без того, чтобы годами разрабатывать на специальных конфе­ренциях сложные договорные соглашения. Организационно-технические рамки, как было упомянуто, для этого уже су­ществуют.

Это признание необходимости европейского сотрудничества ни в коем случае не означает, однако, что в самой Гер­мании распределение заданий по исследованию и разработке некоторых вопросов не будет иметь места. Исследования и разработка различного рода вопросов имеют, помимо своего специфического значения для экономики вооружения, неза­менимую ценность для всего народного хозяйства. Посколь­ку эти работы поручаются частным предприятиям, необхо­димо распределять их таким образом, чтобы не давать пово­да к возникновению каких бы то ни было притязаний на по­лучение в будущем соответствующих заказов; еще больше надо следить за тем, чтобы из этого не возникли притязания на ту или иную монополию в производстве. Такие тенденции противоречили бы вышеизложенным соображениям, а также желанию иметь руки не связанными для сотрудничества в более крупном европейском масштабе. Последовательное применение принципов рыночного хозяйства при осуществ­лении задач вооружения позволит принимать правильные решения также и по возникающим специальным вопросам, число которых исчисляется сотнями. Возьмем только один из многих примеров. Вхождение Западной Германии в орга­низацию НАТО требует создания известных запасов, причем это требование касается, прежде всего, стратегически важных продуктов. Если эти запасы накапливать силами одного го­сударства и путем создания гигантских складов, то такие мероприятия едва ли можно было бы совместить с принци­пами рыночного хозяйства, покоящегося на частной инициа­тиве. Применение непосредственного принуждения, чтобы добиться накопления запасов, также противоречило бы сво­бодному хозяйственному строю. Поэтому следовало бы за­интересовать народное хозяйство, например, путем налого­вых льгот, чтобы достигнуть децентрализованного сосредо­точения запасов, столь желательного с точки зрения обороны.

Принцип, согласно которому государству не следует соз­давать своих собственных предприятий там, где частный предприниматель справляется с задачей, запрещает также создавать государственное предприятие в секторе производ­ства военных материалов. Такое решение вопроса, время от времени снова всплывающее на поверхность, должно быть отвергнуто категорическим образом.

Соображения конъюнктурного порядка - непригодный импульс

Желание как можно безболезненней ввести сектор во­оружений в общие рамки экономики ведет и к администра­тивно-техническим последствиям. Поэтому я предложил уже заблаговременно образовать так называемый «Комитет ше­сти», в котором министерство народного хозяйства и мини­стерство обороны могли бы свободно обсуждать вопросы, касающиеся обоих министерств. Данный Комитет провел, и в этом согласен со мной мой коллега Штраус, большую рабо­ту при решении всех хозяйственных вопросов, связанных с обороной.

При рассмотрении всех этих задач и пожеланий герман­ский народ никогда не должен забывать, что в своих реше­ниях ГФР не исходила из стремления связать вооружение с соображениями конъюнктурного порядка. Мы свободны от подобных ошибок. Лично я, исходя из чисто экономических соображений, охотно отказался бы от такого рода сомни­тельных импульсов. Дело в том, что вооружение представ­ляется нам роковым образом необходимым не в силу эконо­мических причин, а исключительно на основании весьма вес­ких политических соображений.

Отрицание экономического интереса в области воору­жений дает министру народного хозяйства право и возмож­ность поднять свой голос, если когда-либо военно-промыш­ленный сектор или, вернее, применяемые в нем методы стали бы угрожать разрушением нашему свободному и социально­му хозяйственному строю. Мы еще находимся под впечатле­нием того, что вооружение влечет за собой экономические и социальные потрясения. Нельзя, однако, из этого делать вы­вод, что это - причинная зависимость между экономикой и вооружением. Наш прошлый опыт говорит только о том, что мы шли неверными путями. Но имеются также правильные, упорядоченные и безопасные пути, и в будущем мы будем идти именно этими путями.

Наши усилия по организации обороны укрепляют созна­ние взаимной сопринадлежности стран свободного мира, и это опять-таки дает уверенность в возможности сохранить мир на земле.

«В какую часть света снова забрался министр хозяйст­ва?» - такой вопрос ставили, вероятно, довольно часто за последние годы, когда я считал полезным покинуть пись­менный стол в министерстве в Бонне, дабы не впасть в соб­лазн считать Бонн центром вселенной. Часто служил пово­дом к недоразумениям и к критическим замечаниям тот факт, что я постоянно испытывал потребность встречаться с политическими и экономическими деятелями как в Гер­мании, так и за границей, чтобы в личных разговорах и док­ладах уточнить принципы германской экономической поли­тики и приобрести сторонников нашей системы. Однако я расцениваю мою деятельность вне Бонна как значительную и необходимую часть моей работы, и мне кажется, что моя точка зрения оправдана теми положительными отзывами, ко­торые мне приходилось слышать. В другой части настоящей книги я указывал, сколь необходимо учитывать мнение всех лиц, участвующих в экономической жизни и порой влиять на это мнение. В этом свете моя установка становится еще более понятной.

Из этого рождается желание иметь как можно больше контактов в самой Германии - со всеми людьми, участвую­щими в экономическом процессе - с предпринимателями и; рабочими, со служащими и потребителями. Развитию таких; прямых контактов послужили десятки, вернее, сотни речей, которые я произнес за время прошедшее с марта 1948 года, когда я был избран директором Хозяйственного управления.

Были периоды, когда я особенно стремился к тому, что-бы выяснить текущую экономическую и политическую си­туацию; иногда я посвящал многие месяцы тому, чтобы добиться правильного понимания населением экономического положения и целей экономической политики. Я имею здесь в виду особенно то трудное время после валютной и хозяйст­венной реформы, когда успех дела зависел от того, возможна ли добиться от людей трезвой оценки экономических факторов. Таким же трудным был период после возникновения корейского конфликта: тогда нужно было информировать всех деятелей рынка - производителей, торговцев и потреби­телей - о действительном положении дел в области эконо­мики, чтобы избежать порочных установок. Наконец, нужно упомянуть в качестве третьего характерного периода такого рода, время благоприятной конъюнктуры недавних лет. В этот период, пожалуй, было и остается еще более необходи­мым ясно показать всем гражданам, что наша дальнейшая экономическая судьба - в хорошем или дурном смысле - непосредственно зависит от того, насколько все участвую­щие в экономическом процессе способны или неспособны уразуметь истинное положение вещей.

Из благоприятной конъюнктуры рождается опасность переоценки экономических возможностей. В борьбе с этой опасностью необходимо было постоянно и повторно призывать к умеренности. И сегодня еще представляется совершен­но необходимым объяснять каждому гражданину, что устой­чивость валюты непосредственно зависит от его собственного поведения; это необходимо для того, чтобы воспрепятство­вать повышению цен, вызываемого слишком завышенными ставками зарплаты или же для того, чтобы противодейство­вать использованию благоприятной конъюнктуры для произ­вольного назначения цен. Без этого почти беспрерывного контакта, настойчиво мной осуществляемого, было бы не­возможно разъяснить широким слоям населения идейные принципы социального рыночного хозяйства.

В основе этой деятельности лежит сознание того, что в современном государстве создание общественного мнения играет весьма значительную роль. Но моя деятельность от­нюдь не ограничивалась одной Германией. В моих многочис­ленных заграничных поездках я не только завязывал дело­вые и личные контакты; и там я стремился непосредственно обратиться к тем людям, которые были заинтересованы на­шей экономической политикой и теми успехами, которых добилась Германская Федеративная Республика.

Новый стиль торговой политики

Значение экономической политики во взаимоотношени­ях и между государствами и между народами претерпело принципиальное изменение. Это также отразилось в моем стремлении развивать непосредственные связи с другими го­сударствами. Это перемещение центра тяжести находит свое выражение и в новом значении, которое получила торговая политика. Я считаю, что установка, согласно которой тор­говая политика является служанкой внешней политики или даже инструментом государственной политики силы, - от­носится к тому прошлому, которое мы, нужно надеяться, уже преодолели. К сожалению нужно признать, что некото­рые до сих пор не поняли до конца принципов свободной эко­номической политики и потому по сей день понимают под торговой политикой комплекс тех мероприятий, которые на­ходят свое выражение в двусторонних договорах от страны к стране, от товара к товару, от случая к случаю. Эта поли­тика кажется мне просто недостойной - своей произволь­ностью и беспорядочностью она не помогает, а мешает упо­рядочению мирных экономических сношений между всеми народами и странами свободного мира. Установление друже­ственных двусторонних отношений между народами - важ­ная и ценная задача, и призвание внешней политики в том, чтобы создавать и укреплять такую дружбу; но было бы принципиальным недоразумением считать, что в экономиче­ской области двусторонние договоры являются пригодным средством для построения и укрепления дружбы между на­родами.

В области экономики этот метод с необходимостью предполагает дискриминацию других стран - хотя защит­ники такого метода, конечно, этого совсем и не желают. Этот метод вызывает неуверенность и подозрительность и при всех условиях снижает возможную пользу, которая воз­никает из операций обмена между государствами. Оправда­нием этого метода не может служить и то, что в связи с на­рушением свободного экономического порядка после послед­ней мировой войны и до сего времени во всем мире к нему прибегали. В лучшем случае этот метод можно признать в качестве крайнего средства в тяжелые переходные периоды или же при условии особой хозяйственной структуры стран - участниц обмена, - как это было в продолжении долгого вре­мени в странах Южной Америки. Этот принцип торговой по­литики окутал весь мир сетью двусторонних торговых сно­шений - особенно после мирового экономического кризиса 1929 года. Но такая политика вела ко все большему дробле­нию мира на враждебные лагери, в ней ощущался недостаток общей для всех политико-экономической платформы и она вела к изоляции народных хозяйств. Теория и практика эко­номической политики, нашедшей применение после Второй мировой войны, и которую я защищал, мне хотелось бы ска­зать, с большой страстностью, отличаются, в противовес это­му, стремлением к созданию всеобъемлющего свободного ми­рового рынка; эта политика ставит себе задачей установле­ние многосторонних связей и отказывается от дискримина­ции, она стремится к преодолению протекционистской и на­ционалистической узости и к устранению любых фальсифи­каций подлинно свободной конкуренции.

Если так понимать задачу и цель экономической поли­тики, то для самодовлеющей торговой политики остается столь же мало места, как и для такой торговой политики, которая считается лишь подсобным средством внешней по­литики. До тех пор, пока торговая политика не перестанет быть оружием в руках иностранной политики, ею с неизбежностью злоупотребляют. Пока имелась возможность прово­дить двустороннюю торговую политику согласно принципу «кнута и пряника», - до тех пор эта торговая политика с неизбежностью должна была вести к образованию противо­положных фронтов и к враждебным обострениям. Эта от­расль хозяйственной политики при таких условиях не слу­жила ни сближению народов, ни преодолению границ, ни ликвидации всего, что разделяет народы. Но в способности ко всему этому заключаются как раз все преимущества и вся привлекательность политики рыночного хозяйства.

Преодолеть проклятое наследие прошлого

Исходя из такой установки, я стремился к тому, чтобы повсюду, где я усматривал хоть какую-нибудь возможность успеха, способствовать отказу националистических госу­дарств от примитивной торговой политики, меняющейся в зависимости от их отношения к той или иной стране. Чем меньше проявляется тенденция к использованию обмена то­варами или иными экономическими услугами между государ­ствами в качестве инструмента государственной политики, тем меньше и опасность отравления международной атмос­феры. Только такая установка может освободить внешне­торговую политику от лежащего на ней проклятия прошлого. При таких условиях на первый план выступают трезвые коммерческие соображения и может развиваться честное соревнование между отдельными народными хозяйствами. Осу­ществление этого требования ведет к тому, что отдельные государства договорным путем отказываются от права одно­стороннего посягательства на свободный и всеобщий миро­вой экономический порядок.

Особенно Германская Федеративная Республика должна была бы чувствовать себя обязанной предпочесть такую ус­тановку чисто политическим соображениям. Помимо прин­ципиальных соображений, в пользу такой установки можно выдвинуть и политический аргумент - германская экономи­ка в сильной степени зависит от импортных и экспортных операций. Достаточно вспомнить, что за последние годы в валовой национальной продукции доля оборота внешней торговли не переставала расти. Из года в год растет коли­чество ценностей, - то есть произведенных в Федеративной Республике товаров или оказываемых услуг, - отправляе­мых за границу в обмен на соответствующие ценности, про­изводимые народным хозяйством других стран. Как внешней торговле, так и, в особенности, принципу социального ры­ночного хозяйства, без применения которого рост внешней торговли был бы немыслим, принадлежит все растущее зна­чение.

Такое положение вещей уже больше не могут оставлять без внимания даже те, кто еще сегодня думает, что торговую политику следует проводить, не исходя из нужд экономики или экономической политики, а ради других целей и надобностей. Было бы прямо уродливой идеей - лишить нашу, столь очевидно успешную, экономическую политику ее це­лостности и законченности путем отделения от нее торговой политики. Мы и без того страдаем от дробления политико-экономических компетенции.

Год	Валовая национальная продукция	Ввоз	Вывоз	Оборот внешней торговли
1948	100	9,9	5,2	15,1
1950	100	12,7	9,3	22,0
1952	100	12,9	13,4	26,3
1954	100	13,3	15,2	28,5
1955	100	14,9	15,7	30,6
1956 1-е полугодие	100	15,5	17,1	32,6

Показанное выше развитие той части валовой нацио­нальной продукции, которую составляет оборот внешней тор­говли, наглядно подчеркивает то, что нами было по этому вопросу сказано.

Но читатель ошибется, если выскажет предположение, что приведенные здесь принципы повсеместно принимаются без спора или возражения. И в Германии в самом недавнем прошлом имели место бурные дискуссии по вопросу прове­дения этих принципов в жизнь. Потребовалось приложить всю мою энергию, чтобы воспрепятствовать передаче торго­вой политики во всем ее объеме воздействию тех, кто осу­ществляет внешнюю политику. Здесь необходимо еще прове­сти большую разъяснительную работу. Этот решающий воп­рос поставлен не только в Германии. Необычайно важно, чтобы все те, кто исповедует идею, охватывающей весь мир, а потому свободной экономической политики, не щадили труда для того, чтобы во всех государствах западного мира эти мысли стали воплощаться в действиях и поступках.

Непосредственный обмен мнениями между ответствен­ными деятелями в политико-экономической области может особенно способствовать этому. Например, я стою на той точке зрения, что переговоры о создании «общего рынка», представляющего собой необычайно важную хозяйственно-политическую проблему, относятся к непосредственной ком­петенции специалистов, то есть к компетенции министров хозяйства. Помимо отдельных конкретных поводов для моих поездок за границу, последние были в большинстве случаев запланированы и проведены, исходя из этой принципиальной установки.

Интерес заграницы

Не может быть сомнения, что частые и многосторонние контакты с руководящими политическими деятелями и ру­ководителями экономики иностранных государств привели к тому, что общественное мнение за границей проявило расту­щее понимание в деле хозяйственного развития Германии. В этом, быть может, важнейший результат этих контактов. Но и сегодня приходится слышать голоса тех, кто не решается признать, что экономическая выгода одного государства в конечном счете полезна и всем соседям этого государства. К счастью, мы все же можем отметить, что дилетантские споры на эту тему становятся все реже, и что с другой стороны число тех, кто с полным пониманием следит за экономиче­ским прогрессом Западной Германии и нередко даже восхи­щается им, несомненно выросло. В рамки настоящей книги не уложились бы попытки дать общую сводку тех очень мно­гочисленных отзывов иностранной печати, в которых была затронута данная тема. Тем не менее, я постараюсь показать на примере некоторых таких отзывов, что идеи, которые я защищаю, встречают все больший отклик за границей. При этом я сознательно выбираю отзывы, которые относятся лишь к двум кратким отрезкам времени.

Газета «Экономист» от 4 августа 1956 года ставит во­прос: «Как добилась Германия повышения экспорта?»

«... Опубликованное в «Борд оф трейд джорнэл» сооб­щение о немецком соревновании дает некоторые ответы па это.

Старое утверждение, согласно которому немецкая про­мышленность все еще пользуется особыми преимуществами, больше не выдвигается. Действительно, сырье и топливо в Великобритании дешевле, чем в Германии. Налоги на пред­приятия в Германии почти так же высоки, как в Великобри­тании, а местные налоги в Германии - выше. В Германии обратное возмещение экспортерам уплаченных налогов прек­ращено с конца прошлого года. У британских экспортеров - более крупные источники кредита, они платят за это меньше и могут так же легко получить кредит, как и их немецкие конкуренты...»

Бурного развития германской экономики касалась также газета «Таймс» (27 июля 1956 года).

«Судя по имеющимся материалам, - пишет газета «Таймс», - можно предположить, что продукция за послед­ние годы возросла в Германии сильнее, чем в Великобри­тании.

Причина такого более сильного роста продукции может заключаться в том, что размер капиталовложений в промыш­ленность в Германии выше. Разработанная Организацией европейского экономического сотрудничества статистика по­казывает, что с 1950 года по 1954 год в Великобритании для капиталовложений было использовано в среднем 14% про­дукции, в то время как в Германии - 21%».

От Лондона до Нью-Йорка ...

Журнал «Бэнкерс мэгезин» от 1 августа 1956 года под­робно разбирал положение Европейского платежного союза в статье, озаглавленной «Центр валютной проблемы», и касал­ся предложений германского министра хозяйства, направлен­ных на преодоление недостаточного равновесия в рамках этого союза. Статья заканчивалась словами:

«... обезопасить себя вполне от нападения со стороны Советского Союза можно только в том случае, если Запад сделает себя экономически неуязвимым путем создания об­щего мирового рынка, могущего функционировать беспрепятственно, как до 1914 года. При таком положении вещей каждое государство несло бы само ответственность за свою экономику. Д-р Эрхард стремится только к тому, чтобы эти вопросы были поставлены на обсуждение в Организации ев­ропейского экономического сотрудничества и в Международ­ном валютном фонде».

«Экономист» от 30 июня 1956 года касался хозяйствен­но-политических мероприятий по направлению в то или иное русло благоприятной конъюнктуры:

«Довольно редко случается, что государство, которое играет в торговле крупную роль, заявляет о своей готовно­сти снизить таможенные пошлины. Одобренные германским парламентом меры по снижению таможенных пошлин, за­служивают искреннего признания ... Профессор Эрхард стремится таким путем использовать имеющиеся значитель­ные резервы иностранной валюты. Борясь с инфляцией, он снова воспользовался своим главным оружием - либераль­ными мероприятиями. Эти мероприятия будут полезны ми­ровой торговле и не в последнюю очередь также и британ­ским экспортерам.

Но снижение таможенных пошлин было проведено го­раздо менее решительно, по сравнению с тем, что предложил проф. Эрхард несколько месяцев тому назад, - а именно, снижение на 30%. Представителям сельского хозяйства уда­лось урезать его предложения, которые он внес в кабинет министров. В результате эти меры были лишены своего силь­нейшего действия в наиболее жизненно важной области - в области цен на продукты питания. Не впервые профессору Эрхарду приходится с грустью выслушивать парламентские споры, в которых представители оппозиции пользовались теми аргументами, которые он высказывал кабинету минист­ров, и поддерживали его первоначальные предложения ... За последние недели появились успокоительные признаки того, что немцы способны справиться с инфляцией ...»

«Нью-Йорк таймс» поместила в номере от 15 июня 1956 года статью под заглавием: «Боннский министр настаивает на укреплении ценности западногерманских валют»:

«... Это не первая крупная задача, которую ставит сво­им европейским коллегам д-р Эрхард. Он уже давно убеж­дает их в официальных и частных разговорах ввести для ва­лют их стран свободную обратимость в доллары и отказаться от валютных ограничений. Своего мнения по этому вопросу он не изменил. «Если бы Великобритания имела сегодня свободнообратимую валюту, то значительное число затрудне­ний отпало бы», - заявил д-р Эрхард.

«Подлинная трудность в том, - сказал он, - что еще не существует настоящей интернациональной системы цен. В различных странах развитие цен может идти по-разному, в результате чего существующие курсы валютного обмена ста­новятся нереальными и правительства должны принимать меры к их удержанию ...»

Д-р Эрхард сам поступает так, как он говорит - он по­стоянно приближает германскую экономику к идеалу от­крытого хозяйства (открытого рынка), которое реагирует на цены на мировом рынке. За исключением номинального контроля за вывозом капиталов, германская валюта свобод­но разменивается ...»

«Опасность, что немецкая марка займет место стерлин­га в качестве интернационального платежного средства, уве­личивается со дня на день и правительство Германской Фе­деративной Республики не теряет времени, чтобы использо­вать улучшающийся баланс своей страны», - заявил специа­лист по вопросам валюты газеты - «Файненшел таймс» в номере от 11 апреля 1956 года. - Зона свободнообратимой немецкой марки за последнее время увеличилась и охваты­вает теперь почти весь мир ...»

Газета «Нёйе цюрхер цейтунг» высказала 20 марта 1956 года следующее:

«... Почти ровно восемь лет назад профессору Эрхарду было поручено руководство западногерманской экономиче­ской политикой. Сначала он был директором Хозяйственно­го управления, затем - федеральным министром хозяйства в первом и втором кабинете Аденауэра. За этот относительно короткий период профессору Эрхарду, конечно, не уда­лось достичь всех целей, которые он сам себе поставил, на­мечая свою концепцию «социального рыночного хозяйства».

Однако возрождение западногерманской экономики, ставшее возможным в результате проводимой им политики, значительно превзошло все ожидания. Тем самым Эрхард создал для Федеративной Республики тот экономический фундамент, который дает ей возможность нести политиче­ское и социальное бремя, которое оказалось возложенным на нее в результате военного разгрома Германии.

Сегодня перед федеральным министром хозяйства Эрхардом стоит трудная задача - обуздать им самим создан­ную психологию преуспевания, - ибо конъюнктурный бум таит в себе опасности, рано или поздно могущие стать роко­выми для рыночного хозяйства как такового. И в этой изме­нившейся ситуации профессор Эрхард проявляет себя как личность, способная удержать в надлежащих рамках прояв­ление групповых интересов и оградить интересы всего обще­ства - даже ценой мало популярных мероприятий.

Федеральный министр хозяйства Эрхард всегда являет­ся дорогим гостем в Швейцарии и, особенно, в Цюрихе. Про­явленное им неоднократное понимание интересов Швейцарии и его заслуги в деле либерализации европейской внешней торговли и межгосударственных платежных сношений дают основание назвать профессора Эрхарда одним из лучших и ценнейших друзей нашей страны ...»

Доверие к рыночному хозяйству

Газета «Торонто стар уикли» посвятила 17 марта 1956 года подробную статью «германскому апостолу свободной экономики». В статье говорилось:

«В июне 1948 года, незадолго перед валютной реформой, промышленность Западной Германии производила лишь по­ловину того, что производила промышленность на той же территории в 1936 году. Сегодня западногерманская промыш­ленность производит примерно вдвое больше, чем в 1936 го­ду. За истекший год производство выросло, по сравнение с 1954 годом, на 17% и достигло, таким образом, самого высокого уровня, когда-либо достигнутого в Германии - более высокого уровня, чем любая другая европейская страна.

Этим экономическим положением Германия обязана в первую очередь приземистому 59-летнему человеку с голу­быми глазами и двойным подбородком, предающемуся свое­му оптимизму и крепким сигарам. Как курильщик сигар, он побил рекорд Черчилля, который курит семь сигар в день - Эрхард курит двенадцать. В качестве оптимиста он тоже не уступает Черчиллю...

Эрхард стал «апостолом свободной экономики» и, кро­ме того, вызывающей наиболее страстные споры и нападки личностью в немецком правительстве. Руководящие хозяйст­венные круги слепо ему доверяли, социалисты яростно на­падали на него и предсказывали, что он разорит рабочих. Парламентские выборы 14 августа 1949 года были борьбой за или против Эрхарда. Большинство народа высказалось за него ... Можно, пожалуй, оспаривать экстремизм Эрхарда, но почти все сегодня признают, что постоянный экономиче­ский прогресс Федеративной Республики стал возможен бла­годаря доверию, оказываемому многими немцами социаль­ному рыночному хозяйству Эрхарда ...

Эрхард не претендует на то, чтобы ему одному припи­сывали славу за совершение западногерманского чуда. Он сознает, что для этого понадобились американские деньги и помощь немецких рабочих. Каждый доллар, истраченный в Германии по плану Маршалла, дал возможность осуществить материальные и трудовые достижения ценностью от 10 до 20 долларов ... На вопрос - в чем он видит свое главное до­стижение, Эрхард отвечает: «Нацисты обманули весь мир. Своим лукавством такие люди, как Функ, разрушили дове­рие всего мира к немецкому хозяйству. Я горжусь тем, что нам теперь удалось снова восстановить доверие мира к Гер­мании».

Газета «Файненшел таймс» от 13 января 1956 года вы­считывает, что «Федеративная Республика является единст­венной крупной страной западного мира, промышленное производство которой растет быстрее, чем производство Со­ветской России. Это относится не только к 1955 году, но и ко всему периоду последнего пятилетнего плана Советской России.

Промышленное производство Советской России - по данным, сообщенным министром финансов Зверевым не­сколько дней тому назад перед Верховным советом, возросло в 1955 году на 12%. Однако немецкое промышленное про­изводство выросло на 16%. Год назад Москва официально заявила об увеличении на 13 %; рост германской продукции был, правда, несколько ниже, но выражался, примерно, в тех же размерах, а именно - 12,1%. Кроме того, советская про­мышленность показывает тенденцию к понижению своего роста...»

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» от 11 января 1956 года признала . . . беспрерывное развитие немецкого хозяй­ства в 1956 году во многих отраслях:

«Производители стали Рурского района могут отметить еще один рекордный год. Годовая продукция составляет от 20 до 21 миллиона тонн, что выше британских показателей. Германия, таким образом, стоит по производству стали на третьем месте после США и Советского Союза.

Значение такого развития становится особенно ясным, если принять во внимание, что сегодняшняя Федеративная Республика составляет лишь часть довоенной Германии. Те­перешних показателей удалось добиться без тех 3 миллио­нов тонн, которые производила ранее принадлежавшая Гер­мании Саарская область и бывшие силезские заводы, кото­рые теперь принадлежат Польше...»

Указание «Нью-Йорк геральд трибюн» можно подкре­пить статистикой производства стали (в тысячах тонн)

Год	ГФР	США	Великобритания	Франция
1947	3060	77015	12929	5733
1949	9156	70740	15003	9154
1950	12121	87848	16554	8652
1952	15806	84521	16681	10867
1954	17435	80115	18817	10627
1955	21336	106143	20107	12592
1956	23182	104330	20890	13390

(Источник: Федеральное статистическое бюро и Верховный орган Европейского объединения угля и стали (ЕОУС)

Эти выдержки из публикаций за 1956 год следует до­полнить некоторыми сообщениями за 1954 год, чтобы пока­зать оценку другого периода германского восстановления.

Газета «Дзе лисенер» напечатала в номере от 21 января 1954 года статью Теренса Притти на тему «Германия как конкурент в торговле».

«Профессор Эрхард не только считает, что соревнование с обеих сторон ведется честно - он полагает также, что как для Великобритании, так и для Германии было бы выгодно отказаться от остатков политики, предусматривающей пре­мии за экспорт и другие стимулирующие планы, и превра­тить как фунт, так и марку, в свободнообратимые валюты. Он сказал мне, что освобождение марки будет увенчанием его усилий, направленных на то, чтобы германская торговля была успешной, свободной и честной. Немецкая экспортная политика, пожалуй, честная, но нельзя ни на минуту недо­оценивать той угрозы Великобритании, которую она собой представляет . . . Методы свободного хозяйства, применяе­мые Эрхардом, привели снова к преуспеванию и пользуются общим признанием. Немцам надоели методы контроля вре­мен нацистов и последней войны и они честно готовы боль­ше работать, чтобы больше зарабатывать и иметь возмож­ность больше покупать ...»

«Альгемеен дагблад» от 1 февраля 1954 года называет немецкого министра хозяйства «либералом современного ти­па». «Профессору Людвигу Эрхарду, западногерманскому министру хозяйства, принадлежит основная заслуга в том, что Германия пребывает в экономически прочном положе­нии. Он пользуется дальновидными методами, весьма не­обычными в наше время, когда многие столь охотно склоня­ются к плановой экономике. Он сам называет себя «либера­лом нового, современного типа» и он постоянно борется, уст­но и письменно, за освобождение международного товарного и денежного обмена ...»

Краеугольный камень европейской экономики

Парижская газета «Л'аксион репюбликэн э сосиал» в номере от 15 марта 1954 года касается основного вопроса немецкого восстановительного процесса.

«... Мы далеки от того, чтобы недооценивать традици­онные качества немецкого населения - его организационный талант, его дисциплину, его дух методичности и предприим­чивости. Но в области экономики не бывает чудес, даже в Германии. Все эти качества оказываются бессильными, если нет последовательной политики, которая превращает эти по­ложительные качества в реальные дела. Мы не предаемся чрезмерно большим иллюзиям относительно политического реализма немцев. Однако несомненно, что экономический либерализм является основой успеха, который может вызы­вать одновременно как радость, так и беспокойство.

Немецкий министр хозяйства Эрхард преследует свою цель с выдержкой, которая черпает силы из просветленного подчинения классическим принципам экономики и из под­вижной гибкости в приспособлении; его эмпиризм мог бы по­служить примером для людей латинского склада ума...»

По сообщению агентства Юнайтед пресс от 21 апреля 1954 года, Уолтер Харнишфегер, выступивший в качестве гостя на 7-м ежегодном банкете немецко-американской тор­говой палаты в Нью-Йорке, заявил, что ГФР является крае­угольным камнем, вокруг которого должна быть построена здоровая европейская экономика.

«Газета дель пополо» писала в номере от 29 мая 1954 года:

«... Было бы заблуждением предполагать, что Западная Германия добилась успехов на рынке, благодаря политике демпинга в японском стиле. Уже в течение некоторого време­ни цены на немецкую продукцию относительно устойчивы. Но эта продукция говорит за себя своим превосходным каче­ством и многообразием, а также своей высокой приспособ­ленностью даже для наиболее специального использования...

Экономический либерализм Эрхарда одержал победу: в деле хозяйственного восстановления оправдалась ставка на силу частной инициативы и на производительную работоспо­собность частного предпринимательства. Социальное рыноч­ное хозяйство Эрхарда имеет своей основой регулирующую и стимулирующую функцию цен: как говорит Эрхард, созда­вать политические цены - значит совершать грех против Святого Духа. Он верит в свободное предпринимательское хозяйство, - конечно, не в такое, которое требует для себя защиты или специальных удобств, а в предпринимательское хозяйство, готовое участвовать в конкуренции.

Добросовестный немецкий предприниматель должен уже дома ценить конкуренцию, чтобы не бояться ее на загранич­ных рынках. Он не должен также стремиться занять поло­жение, предоставляющее ему ту или иную монополию ибо он тем самым лишил бы себя данной ему возможности быть и оставаться свободным предпринимателем ...»

Газета «24 ОРЕ-Милано» рассматривает, в номере от 5 июня 1954 года, «психологию успеха» в Германии.

«... Каковы основные признаки этой психологии? Чув­ство гордости, основанное на том, что была сделана попыт­ка найти новый путь между экономикой, построенной на чи­стом принципе примитивной конкуренции, и неизбежными социальными требованиями современного государства, тот новый путь, который указан в формуле «социальное рыноч­ное хозяйство ...»

Чудесный кабинет доктора Калигари

В газете «Комба» от 20 августа 1954 года Юбер Жуэн, касаясь «германского чуда», писал:

«Я не знаю ничего более поучительного, чем чтение кни­ги «Германская экономическая экспансия» [Немецкое название этой книги: „Deutschlands Ruckkehr zum Weltmarkt" («Возвращение Германии на мировой рынок»), Econ-Verlag GmbH. Дюссельдорф. (Прим. переводчика).] Людвига Эрхарда, министра хозяйства федерального правительства. Гос­подин Мендес-Франс дал обстоятельную рецензию этой кни­ги в газете «Монд», но ничего не может заменить чтения 350 страниц, до предела заполненных числами и статистикой, до края наполненных миллионами долларов ...

Эта книга - представляет собой подлинно «чудесный кабинет доктора Калигари», но облеченный в плоть и кровь - вернее, в импорт и экспорт, в звонкую и полновесную мо­нету с астрономически высокими конечными цифрами, пре­восходящими все самые высокие суммы и распространяю­щими во всем общеизвестное „Made an Germany" («сделано в Германии»), за которым одновременно скрывается желание и воля жить и побеждать - вот подлинный лик упорного, мужественного и стремящегося к экспансии народа!..

С сентября 1949 года господин Эрхард привел Герма­нию на путь чисто либерального хозяйства. Иными словами, он направил Германию на путь классической капиталистиче­ской экспансии, благодаря снижению производственных рас­ходов и росту капиталовложений...»

В подробном отчете VWD из Парижа от 11 октября 1954 года говорилось:

«Несколько дней тому назад книга профессора Эрхарда об экономическом возрождении ГФР вышла также и на французском языке. Французский премьер-министр Пьер Мендес-Франс дал летом этого года, еще до того, как он стал главой правительства, критический разбор этой книги, кото­рая появится в середине месяца в журнале радикал-социали­стов «Кайе дю сёркл Жозеф Кайо».

В этом разборе Мендес-Франс высказал мнение, что «чу­до» немецкого хозяйственного восстановления не является исключительно реваншем либерализма над автаркией, но было вызвано, по меньшей мере, мероприятиями государст­венной власти. Речь идет не о либерализме в классическом смысле слова, но именно о «социальном рыночном хозяйст­ве», ибо ни профессор Эрхард, ни его правительство не наме­рены оставаться бездеятельными по отношению к экономи­ческому развитию, его ежедневным колебаниям, или по от­ношению к общим конъюнктурным тенденциям.

От либерализма в позиции профессора Эрхарда и его сотрудников остается несомненно честное желание соблю­дать классическую либеральную доктрину, но, конечно, толь ко в той мере, в которой это допускают как события, так и люди. Нельзя сомневаться в серьезной воле министра ожи­вить свободную экономику.

Вся его книга свидетельствует о хорошо обоснованном динамизме и оптимизме, о готовности честно доверять торгов­цу, предпринимателю и экспортеру. Но это доверие отнюдь не ведет Эрхарда к тому, что он считает возможным поло­житься на них настолько, что можно спокойно - согласно традиционной установке либерализма, предоставить их сво­ей судьбе посреди трудностей и препятствий сегодняшнего мира. Нет, это доверие побуждает Эрхарда к тому, чтобы их активно поддерживать и оказывать им в каждом необходи­мом случае содействие государства. Следуя такой точке зре­ния, приходится поступаться принципами, отодвигая их на задний план. Чувство реальности должно в конечном итоге решать вопрос ...

«Немецкие министры, - писал Мендес-Франс в конце своей рецензии, - заслуживают похвалы за то, что они энер­гично проводят свою политику и упорно защищают ее. Было бы неправильно, если мы, французы, стали бы упрекать их за умение намечать себе цели и за то, что они упорно боро­лись за равновесие во внешней торговле и, тем самым, за свою экономическую независимость. Но, принимая во вни­мание, что наши соседи, являющиеся одновременно нашими конкурентами как в политическом, так и в экономическом отношении, дают нам такой пример, - давно пора и нам сде­лать выбор и взяться за работу. Нам нужна та ясность и дальновидность, которой так недоставало нам в нашей поли­тике в прошлом».

На открытии Франкфуртской международной ярмарки 2 сентября 1956 года я выступил, уже не в первый раз, со следующим заявлением:

«Мы нуждаемся в интеграции Европы более, чем когда-либо; она стала просто необходимой. Но лучшая интеграция Европы, которую я могу себе представить, покоится не на создании и организации ведомств и разного рода админист­раций, и не на бдительности бюрократии; ее предпосылкой, в первую очередь, является восстановление свободного меж­дународного хозяйственного порядка, который лучше и пол­нее всего найдет свое выражение в свободном обмене валю­ты. Свободный размен валюты подразумевает, само собой разумеется, и свободу обращения товаров, услуг и капитала».

В этих немногих словах можно формулировать мое прин­ципиальное понимание вопроса полезной интеграции Европы. По моему мнению, мир стоит перед бесконечными возможно­стями; существенно, чтобы он сумел использовать эти воз­можности. Трудно себе представить, насколько благотворно влияние свободной экономической политики. Однако к сме­лым аспектам завтрашнего дня можно прийти лишь через «суровое сегодня». [23]

Несмотря на общее согласие в том, что европейское единство необходимо и что, в частности, необходим общий рынок, все же представляется полезным и даже необходимым остановиться на рассмотрении ряда частных вопросов. Об­суждение этих проблем необходимо для того, чтобы присту­пить к серьезной дискуссии о будущем построении Европы.

В связи с тем, что уже несколько лет существует Евро­пейское объединение угля и стали (ЕОУС), следует посвя­тить несколько слов вопросу, надлежит ли идти к организа­ции Европы путем суммирования частичных объединений или же отказаться от этого пути, поскольку опыт и основан­ные на нем соображения говорят против этого. Этот вопрос приобрел большое значение за последние годы, когда появилась угроза того, что может войти в моду стремление созда­вать чуть ли не для каждой отрасли народного хозяйства свое собственное объединение. Я вообще полагаю, что является весьма сомнительным положение, когда хозяйственная ин­теграция - независимо от того, каких областей она касает­ся, - охватывает только отдельные товары и продукты, то есть когда она мыслится только в порядке осуществления ряда частичных интеграции.

При этом не следует упускать из виду, что духовные от­цы Европейского объединения угля и стали вполне сознавали эти недостатки. У них не было намерения ограничить Евро­пейское сотрудничество только областью угля, железа и ста­ли. Они воспринимали ЕОУС лишь в качестве первого свя­зующего звена, принудительно заставившего всех сесть за один стол, обсуждать совместно проблемы народного хозяй­ства и приходить к полюбовным мирным соглашениям. Очень скоро всем трезво настроенным стало затем ясно, что при этом можно было с успехом обсуждать также и иные вопросы, как например, вопросы инвестиционной и конъюнк­турной политики или проблемы валютные. Удастся ли опыт с ЕОУС и осуществится ли плодотворная работа этого объ­единения - это существенным образом будет зависеть от того, какими темпами, в каком объеме и в каких областях будут осуществлены иные формы подлинной интеграции. [24]

Последние годы, к сожалению, не привели ни к какому решительному прогрессу, и мы находимся поэтому сегодня (несмотря на брюссельские переговоры об общем рынке) в промежуточной стадии разрешения этого вопроса.

Цель - всеохватывающая интеграция

Как бы ни были серьезны поставленные вопросы и как бы мы ни были поэтому вынуждены бороться за нахождение новых решений, не следует забывать, что реальный успех и плодотворное решение проблемы, вызванной к жизни Евро­пейским объединением угля и стали, лежат в иной плоскости.

Мы должны найти путь к полной интеграции. Необхо­димо, прежде всего, создать основы для истинной интегра­ции. Однако мне представляется, что, в первую очередь, эти основы должны быть даны в другом секторе: в установлении согласованности в валютной политике. [24] При этом сле­дует исходить из установленного в экономической науке по­ложения, что экономический строй не есть результат сложе­ния отдельных видов урегулирования по различным секто­рам, подобно тому, как народное хозяйство нельзя рассмат­ривать как здание, построенное из отдельных «ящиков». На­роднохозяйственный строй воплощает собой некую функ­цию, нечто целое и неделимое. Здесь дело касается разнород­ных отношений, отношений между людьми и отношений ма­териального рода, связь между которыми не может быть на­рушена или разорвана с тем, чтобы потом произвольным об­разом снова свести их воедино. [29]

В связи с этим следует упомянуть и другую мысль. В настоящее время люди повсюду как будто опасаются той свободной конкуренции, которая по необходимости связана с созданием рынков крупного масштаба или вызывается та­ковым к жизни. Они представляют себе, будто условия для свободной конкуренции при подобной интеграции будут слишком неравными для того, чтобы можно было допустить здесь установление этого организационного принципа ры­ночного хозяйства. Следовало бы поэтому - как полагают многие, занимающиеся экономическим «конструкторством», - сперва устранить это неравенство или свести все различия к одному уровню, прежде, чем дать ход свободной конкурен­ции.

Подобные попытки могли бы в известных узких преде­лах действительно привести к скромному успеху. Однако было бы иллюзией считать, что в нашем мире, то есть в ми­ре, построенном на конкуренции, можно создать для всех участвующих в народнохозяйственной жизни одинаковые, равные отправные условия в области отдельных факторов, определяющих производственные издержки. Даже уже толь­ко одно желание стремиться к этой цели должно было бы вызвать к жизни беспримерный дирижизм и дилетантизм, заранее обреченные на бесплодие.

Мы вполне можем допустить, что выгода и невыгода распределены сравнительно равномерно и «справедливо». Милостивый Бог сделал свое дело не так уж плохо, когда он в этом отношении дал одному народу несколько больше, в то время как другие народы были одарены иного рода преимуществами. Как бы ни сочетались отдельные статьи издержек - в цене они всегда найдут свою интеграцию. Толь­ко цена, в которой естественно находит свое отражение также и качество, является экономическим масштабом для оцен­ки труда и достижений. Поэтому нельзя понимать интегра­цию лишь как нечто механическое или количественное, - иначе мы вернемся очень скоро к грехам и неполадкам про­шлого. Для всякого, кто здраво рассуждает, интеграция оз­начает свободную и широкого охвата конкуренцию, означает экономическое сотрудничество на функционально более вы­соком уровне. [31]

Сицилия не находится на Руре

Это критическое замечание относится, естественно, так­же к таким представлениям, которые проталкивают столь же опасные мысли под другим лозунгом, под лозунгом «гармо­низации», и пытаются под этим флагом провести уравнилов­ку всех экономических отношений. Я не преувеличиваю, когда сообщаю, что при этом думают о заработной плате, о социальном обеспечении, о правилах для отпусков, об опла­те сверхурочных часов. Если склониться к признанию тезиса гармонизации, то тогда логически нет дальше никаких гра­ниц, и с тем же правом можно тогда выставить требование о включении в эту область стоимости энергии, расходов по транспорту или налогов.

Если бы была сделана попытка привести все элементы производственных издержек предприятий в разных странах в пределах значительной зоны к одному знаменателю, то есть гармонизировать их до такой степени, что «разруши­тельные» последствия конкуренции больше не сказывались бы, то это привело бы не к интеграции, но к худшей форме дезинтеграции.

Этим я не хочу ни в коем случае отрицать, что каждый очаг заболевания в государственном организме в то же время является угрозой для межгосударственных отношений. Одна­ко это понимание вещей не должно привести нас к предостав­лению каждой стране права требовать от своих партнеров по общему рынку, или даже принуждать их к тому, чтобы они в срочном порядке вводили у себя сомнительные принципы, применяемые в данной стране.

Под лозунгом «гармонизации» с такого рода притяза­ниями зашли даже столь далеко, что стали выдвигать требо­вание об уравнении в конце переходного периода ставок за­работной платы в отдельных государствах-членах, а также о том, чтобы общие производственные издержки оказались «эквивалентными». Можно было бы это требование просто игнорировать, ибо совершенно исключено, что на всем прост­ранстве от Сицилии до Рурского бассейна производитель­ность могла бы быть одинаковой, и, следовательно, что из­держки производства могли бы быть такими же. Применение этого принципа должно было бы местами привести к массо­вому отмиранию экономической деятельности. Размер издер­жек по заработной плате зависит от уровня производитель­ности; но одинаковый размер этих издержек не свидетельст­вует о наличии одинаковой работоспособности.

Никто не станет полагать, что представляется возмож­ным установить во всех соучаствующих странах и во всех от­раслях производства одинаковые стандарты или нормы произ­водительности и добиться одинакового роста производитель­ности. Даже если при помощи искусственных манипуляций можно было бы в какой-либо заранее определенный день ус­тановить одинаковые отправные условия, то уже на следую­щий день имели бы место изменения, так как никогда нель­зя привести к общему знаменателю представления и поступ­ки людей, а также и народов, относящиеся к их стремлению к накоплению сбережений и к потреблению, к их стремлению к повышению производительности, к их прилежанию и так далее, - даже в условиях общего рынка.

Итак, это требование основано на иллюзии и на полном незнании экономических законов и фактов, но в то же время оно характеризует умонастроение, которому в рамках интег­рированной Европы ни в коем случае не должно быть дано хода, если мы хотим избежать того, что окажутся задушен­ными инициатива человека и его творческая сила, и даже само его существование.

Было бы иллюзией, если не безумием, верить в то, что естественные данные поддаются исправлению и что можно искусственным образом сгладить разницу хозяйственных структур отдельных стран до такой степени, что во всех странах и во всех областях издержки производства окажутся одинаковыми. Я это и никоим образом не считаю столь цен­ным, что этого следовало бы добиваться, - независимо от того, что достижение когда-либо этой сомнительной цели не представляется возможным. Тогда не было бы причины, ко­торая нас могла бы удержать от возвращения к изоляции отдельных наций. Это и понятно: если каждый человек смог бы покупать любой товар всюду по той же цене, то спраши­вается, зачем тогда обращаться за границу, вместо того, что­бы покупать у себя дома. Тут межгосударственный обмен по­терял бы всякий смысл. Именно в том и дело, что отдель­ные страны работают в различных условиях, так что выгода у одних распространяется на одни предметы, а у других - на другие, одна страна работоспособнее в одном направле­нии, другая - в другом. Как раз из этого вытекает необходи­мость взаимного дополнения и плодотворность подобных усилий.

Кто придерживается этой теории гармонизации, тот не может уклониться от ответа на вопрос, кто же должен при­нести жертвы и кто заплатит тому, кто в результате всего этого понесет убытки. Практическое применение этого безумия естественно приведет к созданию «общего горшка», то есть фонда, из которого будут даваться ссуды тем, кто тер­пит убытки, или считает, что он их терпит. Однако такие принципы не согласуются с рыночным хозяйством. Здесь воз­награждается не достижение в производительности, здесь де­лается обратное - более слабый с точки зрения производи­тельности, какова бы ни была причина этого, получает под­держку. Этот принцип не представляется мне пригодным для способствования настоящему прогрессу, то есть тому быст­рому прогрессу, который нам в Европе так нужен. Этим пу­тем также не достигается цель улучшения жизненных усло­вий нашего народа и других народов Европы.

Против этих теорий я не раз выступал, указывая, что эта «социальная романтика», которая находит в них свое выра­жение, чрезвычайно опасна. [65] Наоборот, я стою за то, чтобы общие средства были использованы на основании струк­турных и социологических масштабов, для подлинного по­вышения производительности, равно как и для поддержания жизнеспособных отраслей экономики. Мнения расходятся не в постановке вопроса, должен ли общий рынок быть создан как можно скорее или нет; дело сводится исключительно к пониманию принципов организации и к направлению нашего умонастроения.

Против Европы, управляемой бюрократически

Европа, которая не живет в сфере веры человеческого сердца, которая не понимается, как настоящее содружество перед лицом общей судьбы, ради которого стоит приносить жертвы, Европа, которая не ставит свободу во главу угла, но хотела бы ее обуздать и водить на помочах, наконец, Евро­па, которую в очертаниях своего духовного и политического облика нельзя узреть уже сегодня - такая Европа не может вызвать воодушевления ни у мира, ни даже у самих евро­пейских народов. Бюрократически управляемая Европа, ко­торая скорее переполнена недоверием, чем общностью, и от всего построения которой веет духом материализма, такая Европа принесет нам больше опасностей, чем пользы. Запад­ная Германия добилась иммунитета против попыток ин­фильтрации с Востока благодаря своей политике сохранения устойчивости, и уже только из-за одного этого общий рынок должен быть подчинен тем же принципам. Изменить этой по­литике означало бы отказаться от первопричин этого поло­жительного иммунитета против коммунизма.

Помимо политических опасностей, которые связаны с так называемой социальной гармонизацией, это понятие с чисто научной точки зрения вообще не выдерживает крити­ки. Социальная гармонизация стоит не в начале, а в конце интеграции; она осуществима не с помощью вымученных конструкций, а путем сближения образа жизни и взглядов на жизнь по мере осуществления прогрессирующей интеграции. Хотя я таким образом и одобряю общий рынок, я все же при­держиваюсь мнения, что и в такого рода интегрированной Ев­ропе условия жизни и производства никогда не будут еди­ными или одинаковыми. В известном смысле назначение об­щего рынка, наоборот, основано как раз на возможности и необходимости взаимного между отдельными странами пло­дотворного дополнения соответственно их особой и отличной от других работоспособности и наличию разнообразных при­родных и структурных особенностей.

Если путь частичных объединений, а также путь бездуш­ной уравниловки не могут быть признаны пригодными, то остается задать себе вопрос - может ли Европа быть созда­на, следуя путем создания лишь соответственных учрежде­ний, то есть путем «институциональным». Понятно, что при современном состоянии организации национальной экономики в отдельных странах повсеместно наблюдается склон­ность к созданию новых учреждений для осуществления меж­государственного сотрудничества. При наличии разного рода экономических неполадок и разнобоя какое-либо иное реше­ние не представляется возможным. Однако и это утвержде­ние не может быть принято без критики и без надлежащего рассмотрения.

«Легкой поступью вводить порядок»

С хозяйственной точки зрения Европу нельзя понимать только как организацию или учреждение, ее следует пони­мать как функцию. Тогда, однако, надо поставить вопрос следующим образом: что мы можем сделать, чтобы эта Евро­па оказалась способной к проявлению свободных функций. Тягостно приходить к сознанию того, что мы внутренне на­столько закостенели, что понятия «порядок», «строй» вос­принимаются нами уже лишь как нечто связанное с пред­ставлением об «организации». Мы потеряли чувство подлин­ного порядка, строя, который как раз там сильнее и яснее всего проявляется, где его вообще не замечают. [19]

Этим не сказано, что я принципиально противлюсь ус­тановлению европейских организационных связей. Я хочу, напротив, создать предпосылки для этого, когда я высказы­ваюсь за необходимость в первую очередь наладить внутрен­ний порядок в народном хозяйстве отдельных стран, потому что иначе интеграция неизбежно приведет к надгосударственному дирижизму.

Европу нельзя построить при помощи дешевеньких средств. Ее следует понимать как сложную совокупность эко­номических и политических функций. Представление, согла­сно которому следовало бы во все возрастающей мере изы­мать из сферы государственного суверенитета отдельные об­ласти и секторы вопросов и дел и передавать их в руки надгосударственного управления, и что потом, с какого-то мо­мента, удельный вес надгосударственного авторитета автома­тически приведет к полному преодолению компетенции от­дельных государств, - такое представление кажется мне ма­ло реальным; оно не выдерживает критики с точки зрения экономической теории. [58] Народнохозяйственная функция является чем-то единым и целым и не поддается расчлене­нию по компетенциям. Каждая попытка такого рода должна была бы привести к тому, что народное хозяйство каждой отдельной страны оказалось бы как бы между двумя стулья­ми, и что никто уже не мог бы определить, кто чем ведает и кто за что отвечает.

Расширение сферы компетенции надгосударственных объединений может иметь известное политическое значение, но существенным образом содействовать решению затрону­тых экономических проблем оно едва ли будет в состоянии. [51] Мои опасения, поэтому, остаются в силе, что мы можем оказаться чрезмерно склонными придавать вес вопросу соз­дания учреждений, то есть что мы переоцениваем институ­циональное в противовес функциональному, форму в проти­вовес сущности. [32] Эти опасения находят за последнее время все большее признание.

В связи с этим следует сказать также несколько слов по поводу расчетов некоторых, сторонников планового хозяйст­ва на то, что им удастся теперь провести в плане европей­ском свои идеи и идеологические соображения, осуществле­ния которых им не удалось добиться в плане внутригосудар­ственном. После нашего внутригосударственного опыта уже нет нужды объяснять, почему принципы планового и направ­ляемого хозяйства не являются пригодным средством для то­го, чтобы способствовать - теперь уже в более широких рам­ках - раскрытию производительных сил Европы. Такое по­нимание проблем экономики неприспособлено даже для то­го, чтобы привести нас хотя бы только к самым примитив­ным формам разделения труда, не говоря уже о содействии плодотворному и бесперебойному сотрудничеству народного хозяйства отдельных стран.

По моему мнению у нас нет иного пути, как идти быст­рым темпом по пути расширения свободы и воздерживаться на этом пути от всех государственных манипуляций, которые этой свободе препятствуют, - и это по всем вопросам, отно­сящимся к обмену товарами и услугами, к обращению денег и капиталов, к таможенной политике и к свободе выбора ме­стожительства и работы. Где нельзя обойтись без содействия каких-либо учреждений для проведения этих принципов сво­боды, там я всецело поддерживаю необходимость таких уч­реждений. Мне кажется, что истинно хорошим европейцем является тот, кто считает необходимым вменить такое единство действий и поведения в обязанность всем участни­кам. [58]

Если я только что указал, что политический деятель склонен в вопросе о надгосударственных организациях судить иначе, чем деятель экономики, то, исходя из точки зрения этого последнего, я не могу не высказать опасения по поводу того, что можно потерять из виду правильную последова­тельность во времени и придти к политическим формам ев­ропейской организации до того, как будет в той же мере осуществлена экономическая интеграция. Большая опасность состояла и состоит еще сегодня в том, что, несмотря на на­ше общее стремление к свободной Европе, чисто политиче­ские устремления односторонне, то есть без соответственных экономических предпосылок, выдвинутся на первый план и могут в результате этого привести к централизму, - к тако­му централизму, который должен был бы удушить все, что выросло богатого своей пестротой и своим многообразием на этой древней почве европейской культуры.

Успехи Европейского платежного союза (ЕПС)

Такое рассмотрение вопроса должно по необходимости повести к критической оценке существующих общеевропейских учреждений. Об Европейском объединении угля и стали уже шла речь постольку, поскольку его значение усматрива­лось главным образом в той роли, которую оно должно сыг­рать в создании почвы для скорого и широкого европейского объединения. Конечно, не вина Европейского объединения угля и стали, что оно не выполнило всех возлагавшихся на него надежд. Можно ли еще высоко расценивать значение этого объединения как фактора в деле создания Европы - об этом пусть каждый выносит свое индивидуальное суждение. Вне зависимости от этого, Европейское объединение угля и стали может в сфере своей непосредственной деятельности принести, несомненно, большую пользу.

Чтобы избежать упреков в том, что из-за леса мы не видим деревьев, укажем в этой связи подчеркнутым образом на большие успехи, достигнутые при помощи Европейского платежного союза (ЕПС). Этой, основанной на принципе мно­госторонности, системе объединения мы, главным образом, обязаны тем, что участвующие в ней государства смогли ос­вободиться от узких рамок двусторонних хозяйственных от­ношений, что дало импульс успешному развитию хозяйствен­ных сил Европы. [27]

Беглый взгляд на статистику подтверждает это положе­ние. Так, например, вывоз ГФР в страны ЕПС возрос с 6,32 миллиардов марок в 1950 году (год основания Союза) до 21,96 миллиардов марок в 1956 году. Это возрастание нашего экспорта в указанные страны развивалось на протяжении ряда лет следующим образом:

Внешняя торговля со странами Европейского платежного союза (в миллиардах марок)

Годы	1950	1951	1952	1953	1954	1955	1956
Ввоз	7,87	8,87	10,15	10,62	12,3	15,49	16,82
Вывоз	6,32	10,63	12,19	13,24	15,78	18,53	21,96
	-1,55	+1,76	+2,04	+2,62	+3,48	+3,04	+5,14

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Торговля между странами-членами Организации евро­пейского экономического сотрудничества (ОЕЭС) повыси­лась с 17,5 млрд. долларов в 1949 году до 30,0 млрд. долла­ров в 1954 году и 34,176 млрд. долларов в 1955 году. За пер­вое полугодие 1956 года она достигла размера 18,066 млрд. долларов.

Однако при всем признании указанных успехов, нельзя все же не коснуться и отрицательных сторон и не выявить всего того, что в самом ЕПС еще не приведено в надлежащий порядок, что еще несовершенно и не может быть так просто достигнуто даже путем применения средств, которыми ЕПС будет располагать в будущем. И в этом случае критика оз­начает не отказ или осуждение, но наоборот, - предупреж­дение, призыв к решительным действиям.

Чем же болеет Европейский платежный союз?

Тем, что экономика отдельных стран-участниц ЕПС не может быть со связующей силой побуждена или принуждена к упорядоченному образу действий в области экономики и финансов с целью сохранения внутренней стабильности. И в Европейском платежном союзе также еще играет значитель­ную роль национальная щепетильная обидчивость и неправильно понятые представления о хозяйственнополитической автономии и государственном суверенитете. Ни одно евро­пейское государство не проявляет готовности подчиниться общим обязательным директивам. Европейский платежный союз может в лучшем случае давать рекомендации, но у него нет возможности превратить эти рекомендации в действия и поступки даже только во внутригосударственном масштабе.

«Устойчивость начинается дома»

В Америке существует поговорка, которая гласит, что: устойчивость и свободная обратимость валюты начинаются дома. Это как раз то, чего нам не хватает в Европе. В этом отношении ЕПС обречен на такую же судьбу, как и такой общий рынок, в котором у участников его не хватало бы воли к порядку. Участие государства в подобного рода объединениях требует определенного образа действий и поведения этого государства в области экономики и финансов. Госу­дарство-член объединений, только тогда может созреть для интеграции, когда оно намерено не только установить у себя внутренний порядок, но и соблюдать его.

Само по себе теперешнее состояние Европы совсем непредставляется столь удивительным, если учесть, насколько эта Европа была разрознена и разрознена еще сегодня. Сколь­ко догматических мыслей пытались претворить в жизнь в народном хозяйстве отдельных стран, какие различные пред­ставления о хозяйственных и финансовых возможностях еще живы, сколько теорий владело умами! Стоит только вспом­нить учение Кейнса, так называемую «политику дешевых де­нег» со всем тем, что сюда относится, чтобы понять, что в Европе будет и должно быть чрезвычайно трудно добиться совместного действия и твердой, единой политики. Это од­нако является предпосылкой для свободной обратимости валют.

Если во времена господства золотых валют некоторые государства полагали, что они могут отказаться от упорядо­ченной экономической и финансовой политики и не считать­ся с необходимостью построенной на чувстве ответственно­сти кредитной политики или, иначе говоря, если какая-либо страна следовала бы идеологии, которая противоречила бы этому постулату внутреннего порядка и равновесия, тогда последствия такого образа действий ее не заставили бы себя долго ждать. Когда в условиях правил игры золотой валюты исчерпывалась возможность привлечения капитала или от­лива золота за границу, тогда ни одна сила в мире не могла защитить вексельный курс этой страны от понижения. Во времена золотой валюты ни учреждения, ни люди не отдавали приказов. Существовал только анонимный приказ, который исходил из самого установленного порядка, из самой систе­мы. Но такой анонимный приказ не был отягчен ни сообра­жениями государственного суверенитета, ни сумасбродной верой в возможную хозяйственно-политическую автономию, ни какими-либо иными предрассудками или проявлениями болезненного самолюбия. К сожалению, мы еще не вернулись снова к такому положению.

Мы используем ЕПС, так сказать, как костыль. Когда все страны, участвующие в Европейском платежном союзе придут к выводу, что они должны сами взять на себя ответ­ственность по созданию порядка у себя дома, только тогда будут созданы предпосылки для выполнения целей, которые ставит перед собой ЕПС.

Все же деятельности Европейского союза с самого на­чала было предпослано следующее положение: члены Союза должны стремиться к постоянной либерализации обращения товаров и услуг, идя этим путем к свободной обратимости валют. Это означает, что в конце концов все участники обре­ли бы в качестве зрелого плода своих стараний - свободные, обратимые валюты. Я совсем не собираюсь преуменьшать заслуги системы, когда я задаю себе вопрос, сколько еще имеется верующих, надеющихся, что ЕПС будет еще в со­стоянии достигнуть или принудительным путем добиться этой цели. [27]

При этой оценке Европейского платежного союза все же нельзя упускать из виду, что в своих практических послед­ствиях эта система приводит к сохранению дискриминации в отношении долларовой зоны и даже усиливает эту дискри­минацию. Этим, конечно, устраняется возможность интегра­ции в более широких рамках западного свободного мира. Америка, которая оказала Европе помощь и хотела ее ока­зать, должна ожидать или опасаться, что потоки товаров во все большей степени будут проходить мимо американского рынка. Во время многочисленных переговоров в Париже я не раз обращал внимание на то, что здесь должна иметь место ошибка в конструкции всего начинания, раз более либераль­ная политика европейских стран по отношению к долларовой зоне воспринимается как ущерб, хотя и не прямой, для зна­чения и эффективности ЕПС. Мы не раз сталкивались с этой неправильной оценкой при наших повторных мероприятиях по либерализации торговли с долларовой зоной, либерали­зации, доведенной до уровня, превышающего 90%. [32]

Эта критика Европейского платежного союза ни в коем случае не должна затмить собой то чувство благодарности, которое мы испытываем по отношению к этому союзу. Как уже было сказано, большим успехом ЕПС было превращение двусторонних международных сношений во многосторонние. Здесь ЕПС указал первый выход из узкого места.

Абсурдность двусторонних сделок

То, что двусторонние сделки не в состоянии привести к удовлетворительному результату, едва ли требует еще сегод­ня обоснования. Нельзя себе представить, чтобы потребности и желания двух стран так полно и органически дополняли друг друга с точки зрения экспортной политики, что между ними мог бы возникнуть удовлетворяющий обе стороны об­мен. Поэтому всегда будут недовольные, ибо предел общему объему двустороннего товарообмена автоматически устанав­ливается по возможностям поставок или закупок более сла­бого партнера. Весь обмен в целом остается на таком низком уровне, что экономическая цель максимального или хотя бы только оптимального сотрудничества между народными хо­зяйствами ни в коем случае не может быть достигнута. [12]

Деятельность ЕПС и ОЕЭС необходимо расценивать с учетом тех границ, которые поставлены задачам этих орга­низаций. В рамках этих учреждений, мы, правда, продвину­лись вперед в деле либерализации. Тем не менее, мы знаем, что пока существуют предписания касательно валютных ог­раничений, поставленная цель вообще не достижима.

Как же, спросят меня мои читатели, я себе представляю будущую Европу. В начале попытки представить по этому поводу конкретные соображения надо установить следую­щее положение: все усилия добиться политической и хозяй­ственной интеграции должны потерпеть неудачу, если все участники не найдут в конце концов мужество и силу, чтобы признать правильной необходимость постоянно прогресси­рующей либерализации обращения товаров, услуг и капита­ла, необходимость ускоренного понижения и устранения та­моженных пошлин, равно как и других протекционистских перегородок и манипуляций, - и не только признать необ­ходимость всего этого, но соответственно и действовать.

Свободному и общему рынку, как и раньше в условиях золотой валюты, необходимы не богатство и сила, а скром­ное уразумение того, что государство, как и народ, не могут жить «выше своих средств». Я определенно отдал бы пред­почтение этому свободному сближению, охватывающему не только отдельные страны или группы стран, сближению иск­лючительно лишь в экономическом аспекте, - предпочтение перед попытками провести интеграцию в менее крупном мас­штабе. Я полагаю также, что этот путь, путь вхождения в пространственно обширную зону свободных экономических отношений, является с точки зрения целесообразности как раз для Германии лучшим, ибо наше благосостояние основы­вается не в последнюю очередь на наших связях и сношениях по возможности со всеми рынками.

Является ли Европа островом разъединения?

Поскольку мы в политическом аспекте все же вступаем на путь интеграции шести государств, членов Европейского объединения угля и стали, то мы должны особенно тщатель­но следить за тем, чтобы либерализация и свобода экономи­ческой деятельности осуществлялись в этой менее крупной зоне интеграции быстрее, чем на всем пространстве Запад­ного мира. Ни в коем случае не должно случиться, чтобы устранение многочисленных перегородок, еще отделяющих друг от друга отдельные страны в экономическом отношении, было проведено в международном масштабе быстрее, чем, например, в рамках будущего общего рынка Западной Евро­пы. Особенно уродливым явлением было бы, если этот Ев­ропейский союз стал бы тогда островом разъединения.

Эта европейская интеграция, на первых порах в виде та­моженного союза, представляется нам оправданной нравст­венно, экономически и политически лишь в том случае, - и принимая при этом во внимание упомянутое требование об относительно более быстром устранении всего разъединяющего, - если это объединение с своей стороны не вызовет новых расхождений и трений. Это означает, что торговая по­литика таможенного союза по отношению к третьим госу­дарствам должна быть либеральной и не допускать их дис­криминации.

В связи с этим следует упомянуть крайне важную ини­циативу Великобритании осенью 1956 года, согласно которой предлагалось расширить общий рынок шести государств ЕОУС и включить в него государства зоны свободной тор­говли стран Организации европейского экономического со­трудничества (ОЕЭС), (которых тогда было 16. - Прим. перев.). Мне вполне понятно указание Лондона, что тамо­женная стена, ограждающая от остального мира предполагае­мый меньшего масштаба европейский общий рынок не соот­ветствует общим интересам всей Европы. За этой формули­ровкой скрыты именно те опасности, на которые я только что хотел указать. Вполне последовательным выводом из этих истин является отказ от валютно-денежного хозяйства и возвращение к свободнообратимым валютам. Националь­ная политика, которая еще сегодня окапывается за этой вар­варской системой преград и ограничений, препятствует на­стоящему и широкому экономическому и социальному прог­рессу. Это препятствие столь чудовищно, что лишь незнание действительной взаимосвязанности вещей препятствует всем свободным людям и свободным народам энергично восстать против такого порядка.

Мы не должны также забывать, что устранением этих ограничений свободы, и по-видимому именно только этим путем, мы сможем восстановить утраченные основы настоя­щего общественного строя в лучшем смысле этого слова.

Чем больше мы преуспеваем в том, чтобы люди себя чувствовали свободными индивидуумами и свою силу и свое достоинство как раз черпали в рамках личной свободы, тем лучше и благодетельнее будет общественное устройство в целом. Это общество будет покоиться на более высоких нрав­ственных основах, чем то, которое нуждается в постоянном создании новых организаций и учреждений, чтобы совладать с хаосом в лишенном внутреннего единства народном хозяй­стве. Я охотно беру на себя неблагодарную роль одного из самых яростных глашатаев свободы. Я поступаю так, исходя из заботы о построении свободного мира и свободного со­трудничества между народами. Я стремлюсь к честному по­рядку вещей и в наднациональных рамках. Сюда в первую очередь относится ограждение человеческой свободы. Мы повсюду должны стремиться к осуществлению принципов об­щественного порядка, обеспечивающих свободные и истинно человеческие отношения между людьми, - как в области экономики, так и в области политической жизни. [29]

При этом мы должны заботиться о том, чтобы - как это было до 1914 года - в наших руках были не только при­менимые на практике методы и орудия; теперь дело идет о том, чтобы сверх этого мы соединили наши духовные устрем­ления в одном направлении - на преодоление национально­го эгоизма и протекционизма в новых формах настоящих и подлинных объединений. Настоящая интеграция духовно и нравственно поднимает нас на более высокий уровень сотруд­ничества.

Качественная сторона сотрудничества имеет большее значение, чем количественная. Интеграция и свободная об­ратимость валют не противоположные полюсы, которые исключают друг друга или такие, когда один полюс может сде­лать другой ненужным; наоборот, эти устремления дополня­ют друг друга. Например, когда мы говорим о конкуренции в масштабе общего рынка, то мы под этим понимаем такую форму сотрудничества, возможность которой подрывается тесными рамками разных ограничений на пространстве Ев­ропы. Поэтому приходится все время возвращаться к вопро­су, почему же народное хозяйство разных стран Европы ме­нее доходно и выгодно, чем американское народное хозяй­ство? [30]

Ясно видимое здесь огромное различие проистекает не из того, что люди в США гораздо прилежнее и способнее европейцев. Оно является скорее следствием масштаба эконо­мического пространства, а также результатом большей сво­боды в экономической деятельности. То и другое приводит к тому, что в США оказалось возможным достичь большей степени производительности и лучше использовать человеческие и технические возможности.

Это сравнение должно было бы нам также указать, что следует стремиться к созданию таких же условий, осуществ­ление которых должно стать общей европейской целью. Мы должны создавать заново. Мы должны в связи с этим поста­вить во главу угла новый дух и обосновать солидарность, которая должна слить воедино усилия народов Европы и их экономики. [31]

Из этих соображений вытекает то, что мы должны ока­зывать предпочтение функциональной интеграции, сущест­венные особенности которой здесь неоднократно уже были отмечены. Как и во всех моих хозяйственно-политических соображениях, я и здесь исхожу из принципа неделимости свободы.

Свобода неделима

Для меня само собой разумеется, что тот, кто стоит за свободный народнохозяйственный строй внутри страны, бу­дет также и передовым борцом за свободное разделение тру­да в мировом хозяйстве и сторонником тесного межгосудар­ственного сотрудничества. ГФР, исходя из признания недели­мости экономической свободы, не раз выдвигала эту свою точку зрения перед международными собраниями и учреж­дениями, настаивая на освобождении международных хо­зяйственных сношений от всех близоруких регламентации и мелочных придирок.

Разрешите мне в связи с этим коснуться вкратце одного принципиального вопроса, который всплывает в дискуссиях, как в частных кругах, так и в общественности: должно ли благосостояние какой-либо страны в свободном мире вызы­вать у соседей заботу или страх?

Само собой разумеется, что это следует отрицать со всей решительностью.

Избитой экономической истиной является то, что каж­дый участник экономических сношений может рассчитывать на благополучие лишь в том случае, если и другой участник будет преуспевать. С нищими дела не делаются. [53]

Мое убеждение и мой опыт говорят мне, что все то, что имеет силу во внутригосударственных рамках и признано правильным, может и должно иметь значение и за пределами данной страны. В наших странах мы поставлены перед необ­ходимостью освободить народы от бедности и нужды, от­крыть все большему числу людей возможность достижения более высокого жизненного уровня, обеспечить народу воз­можность свободно раскрывать свои силы и способности, стать независимым от могущества государства, и при этом все же чувствовать свою обязанность подчиняться государ­ственному порядку; все эти принципы надлежит применять также в экономическом сотрудничестве народов свободного мира. [32]

Тот, кто осознает значение этих устремлений, тот согла­сится со мной, что раз достигнутая степень свободы деятель­ности не смеет быть снова снижена при помощи односторон­них мероприятий государства. Пока не исключена эта воз­можность возвращения вспять, до тех пор всякое признание необходимости европейской интеграции остается лишь объ­яснением в любви весьма платонического характера.

Сегодня этим уже нельзя больше помочь делу.

Этот принцип, естественно, должен быть действитель­ным также и для общего рынка и для таможенного союза (как он определен в брюссельских рекомендациях). Было бы несомненно неразумным предоставить отдельным государст­вам право идти на попятный в деле интеграции. Так, на­пример, в случае наступления затруднений в платежном ба­лансе отдельное государство могло бы, в силу восстанавли­ваемого для этого случая суверенитета его, применить раз­ные защитные мероприятия. Никак не может быть признано удачным решение, когда такое государство - как было пред­ложено во время брюссельских совещаний - может быть впоследствии принуждено отменить эти защитные мероприя­тия, если соответственное постановление принято квалифи­цированным большинством голосов организации. Не требует­ся большой фантазии, чтобы признать, что подобное реше­ние большинства едва ли вообще возможно на практике, ибо оно могло бы быть признано недружелюбным актом по от­ношению к данной стране. Подобные правила никак не сви­детельствовали бы также о живом сознании связанного еди­ной судьбой сообщества. Но именно такое сознание необхо­димо зажечь; покуда оно отсутствует, мы никогда не достиг­нем цели, не найдем в себе сил для создания настоящего сод­ружества, которое было бы сравнимо, например, с северо­американской экономической зоной.

Нужны, наконец, действия на этом поприще. Слов было сказано достаточно.

Сколько бы мудрые мужи ни говорили на эту тему - я твердо убежден: можно проблему довести до благополучно­го конца в кратчайший срок, если только мы приложим не­много больше мужества и уверенности. Я в течение моей жизни не раз убеждался в том, что свобода и, прежде всего, мужество стоять за свободу, стоили того, чтобы за них бо­роться. Все, что только мы ни предпринимали в этом направ­лении, закончилось хорошо, - но там, где не хватало му­жества быть на стороне свободы, там трудно было избежать беды. [17]

К сожалению, в отношении упомянутой темы мне при­ходится подлить немного воды в мое вино. При теперешнем положении (январь 1957 года) нельзя ожидать, что в буду­щей организации общего рынка не будет предусмотрена воз­можность применения так называемых защитных оговорок. Однако в связи с этим следовало бы установить, в качестве меньшего зла, что неследование одной страны дальнейшим совместным мероприятиям или даже ее желание отступиться от некоторых уже установленных совместно условий не долж­но препятствовать другим участникам продолжать начатый путь в их динамическом стремлении вперед. В подобном слу­чае взаимоотношения с таким государством должны были бы быть закреплены на уже достигнутом уровне взаимных соглашений.

По моему ощущению не звучит особенно убедительно, когда с пафосом говорят о европейской интеграции, но одно­временно, рядом со свободным обменом товаров или услуг, не дают людям возможность свободно проявлять свою дея­тельность там, где они захотят. Невозможным является по­ложение, когда в одном государстве есть еще миллионы без­работных, а другие государства не знают откуда им взять рабочие руки и умы, чтобы справиться со всеми предстоя­щими задачами.

Я пришел к этому утверждению не сегодня и не вчера. Я всегда придерживался точки зрения, что о Европе можно будет говорить только тогда, когда всем гражданам всех стран будут предоставлены в любом другом государстве оди­наковые возможности свободного применения своего труда. Пока этого нет, наше признание единства Европы в конеч­ном счете не честно!

Пока у нас не хватает смелости коснуться этих неврал­гических точек, все общие разговоры об интеграции или са­мый усовершенствованный механизм чисто экономических правил процедуры представляются мне мало пригодными средствами для достижения наших политических, экономи­ческих и социальных целей. [65]

Если все усилия, направленные на достижение интегра­ции Европы, вообще могут быть приведены к одному знаме­нателю, то только к этому: осуществление свободы во всех областях жизни.

«Либерализация - лучшее лекарство»

Разрешите мне только на одном примере показать, что в состоянии дать свобода, даже когда она еще далеко не со­вершенна. Последствия либерализации товарооборота для нашей внешней торговли являются настолько убедительны­ми, что значение их нисколько не будет умалено, если я ука­жу на то, что Западной Германии пришлось, следуя этому пути, преодолеть в конце 1950 и в начале 1951 года один из самых тяжелых, да, пожалуй, самый тяжелый кризис после­военного времени. Этот кризис послужил даже для многих поводом считать, что моя экономическая политика оконча­тельно провалилась. Когда я в 1948 году занял мою долж­ность в управлении двойной зоны (американской и англий­ской. - Прим. перев.), экспорт составлял в среднем 200 млн. нем. марок в месяц, причем он составлялся преимуществен­но из таких статей принудительного экспорта, как уголь, лес и другие виды сырья, в которых Германия сама испытывала острый недостаток.

Готовые изделия фигурировали в балансе нашей внеш­ней торговли только в качестве мало заметного придатка. Ныне среднемесячный вывоз колеблется от 2,4 миллиарда до 3 миллиардов нем. марок - причем от 1,7 до 2 миллиардов приходится на зону Европейского платежного союза. Эти убе­дительные результаты были не в последнюю очередь достиг­нуты благодаря последовательному проведению в ГФР поли­тики либерализации, доведшей эту либерализацию по отно­шению к странам ЕПС и долларовой зоны до уровня, превы­шающего 90%, причем в отношении участников ЕПС либера­лизация практически будет теперь расширена для товаров промышленного сектора до 100%. Предоставление свободы и в международных сношениях также оплачивается. Эта сво­бода не является чьим-то односторонним подарком кому-то; она вызывает к жизни последствия, действующие оплодотворяющее и оздоровляюще.

Для подтверждения сказанного бросим еще мимолет­ный взгляд на структуру нашего вывоза. Доля готовых изде­лий в вывозе, решающая для западногерманского народного хозяйства, превысила теперь 80% вывоза. Здесь особенно четко видно, что уже некоторое расширение сферы свободы, которое мне представляется еще далеко недостаточным, все же приводит к структуре вывоза, которая в основном соот­ветствует структурным данным народного хозяйства отдель­ных стран.

Эволюция, имевшая место в последние годы, может быть освещена при помощи следующих данных. При этом я беру за исходную точку год основания Европейского платеж­ного союза (19 сентября 1950 года) и выключаю из моего об­зора первые послевоенные годы, когда внешняя торговля бы­ла чрезмерно обременена осуществлением в принудительном порядке ей предписанных задач.

Вывоз в миллионах марок (средняя месячная)

Год	Весь вывоз	Сырье	Полуфабрикаты	Готовые изделия
1950	697	97	131	452
1951	1215	110	176	888
1952	1409	107	212	1058
1953	1544	124	227	1153
1954	1836	141	240	1412
1955	2143	131	272	1683
1956	2572	143	318	2034

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Не говорит ли это об уродливом извращении, когда мы стараемся подвести под рубрику «порядок» такую худшую форму непорядка, как принудительное валютно-денежное хо­зяйство. Мы должны, наконец, освободиться от воззрения, будто наибольший порядок существует там, где возможно большее число людей должно заниматься принудительным установлением порядка и борьбой с непорядком.

Когда не видно никого, кто охранял бы порядок, тогда еще слишком многие полагают, в состоянии странного ослеп­ления, что вообще никакого порядка нет. В той же плоскости лежит мое утверждение, что при всех разговорах о создании Европы следует не только думать о том, что можно органи­зовать и каким образом, но в одинаковой степени и о том, что мы могли бы или даже должны были бы упразднить, чтобы сделать возможным естественное, органическое ста­новление Европы. Например, свободная обратимость валют привела бы к правильному и лучшему решению множества проблем, и поэтому можно ожидать, что последствия уста­новления этой свободной обратимости окажут влияние поч­ти на все области общественной жизни. Экономическая по­литика стала бы при этих условиях гораздо более ярко выра­женной. Я иду даже дальше и утверждаю: тот, кто сможет упразднить принудительное валютно-денежное хозяйство, сделает для Европы больше, чем все политики, государственные деятели, члены парламентов, предприниматели и чинов­ники вместе взятые.

Мои постоянные призывы и напоминания, что следует добиваться «функциональной» организации Европы (то есть Европы, объединенной в целях выполнения известных функ­ций. - Прим. перев.), не должны дать повод к ложному тол­кованию, будто я являюсь упрямым противником каких-либо учреждений европейского масштаба. Однако я решительно отвергаю ту точку зрения, что подлинные трудности могут быть действительно преодолены путем создания учреждений (то есть и без наличия органических функций совместной деятельности. - Прим. перев.). Расхождение во мнениях в этом как раз и заключается.

«Кто является хорошим европейцем?»

Каждая попытка решить проблему только путем созда­ния тех или иных учреждений несет в себе опасность того, что можно застрять на мнимых решениях. Для меня здесь не существует дилеммы «или - или»; я стою за формулу «как то, так и другое», - причем ударение определенно лежит на преимуществе функциональной интеграции.

Я неоднократно имел возможность убедиться, насколь­ко могут оказаться плодотворными результаты того, что лю­ди должны сесть за один стол, чтобы найти общие для всех решения. [32] Однако решающее значение имеет то, чтобы работа учреждений, в качестве специфически «учрежденчес­кой» деятельности, не пыталась вытеснить, заменить или да­же совсем устранить функциональное взаимодействие, функ­циональную игру сил. Задачей учреждений должно быть слу­жение, - и притом исключительно, - служение, направлен­ное на поддержание функции общего рынка; они должны со­действовать установлению свободы. Если, вместо этого, уч­реждения намерены сами «наводить порядок», то они явно не на месте.

Современный человек, в самом деле, привык представ­лять себе какой-либо настоящий порядок или строй лишь вы­раженным в наличии ряда «организаций» или целой армии чиновников, причем ему хотелось бы, по возможности, даже слышать, как «песок хрустит в механизме». Таким образом и получается, что предложенный мною путь свободы подвер­гается все новым и новым нападкам, а меня упрекают, что я якобы плохой европеец. Это заставило меня обстоятельным образом высказаться на страницах «Дейче корреспонденц», в номере от 21 июля 1955 года, на тему «Кто является хоро­шим европейцем?» Я заявил следующее:

Я во всяком случае не намерен допустить, чтобы мое европейское сознание, а также моя вера в это дело подверга­лись сомнениям из-за того, что я поставил соответствующие вопросы иначе и предложил всем участникам пересмотреть вопрос, действительно ли в деле построения Европы лишь один путь и лишь один метод, или, может быть, есть и дру­гие средства, которые скорее и эффективнее привели бы к цели. Я хотел бы совсем ясным образом выразить и объявить, что я не в меньшей степени стремлюсь к Европе, а в большей, чем такое стремление находит себе выражение в проектах дальнейших «частичных интеграции». Если понятию «ча­стичная интеграция» теперь склонны придавать иное толко­вание и при этом скорее имеют в виду передачу частичных функций, а не эффективные объединения по отдельным от­раслям, то это может только внести путаницу в понятия.

Каждая настоящая функция неделима. Поэтому являет­ся не бегством от Европы, а моей заботой о Европе, если я высказываю опасения, что путем такого рода операций сло­жения и аккумуляции не будет достигнута ни наша эконо­мическая, ни наша политическая цель. И далее, - я не противлюсь европейским соглашениям, но, наоборот, я хотел бы создать для них предпосылки; ибо необходимо сначала до­биться внутреннего упорядочения в народном хозяйстве от­дельных стран и обеспечить таковое в плане государственной ответственности каждой отдельной страны, - иначе интегра­ция должна привести к надгосударственному дирижизму.

Но из этих моих соображений вытекает также ясным об­разом, что я не склонен рассматривать Европу в качестве по­следней и абсолютной цели создаваемого экономического порядка и строя. Здесь хозяйственно-политический деятель может разойтись во мнениях с деятелем внешней политики. Для меня интеграция представляется только первой «стан­цией», только первым этапом, который нам ясно виден и на котором, прежде всего, необходимо снести и упразднить все препятствия и преграды международному товарообмену.

Я стремлюсь во всяком случае идти по пути основанно­го на свободе деятельности и труда свободного объединения со всеми странами Западного мира, и особенно, конечно, с нашими европейскими партнерами. Европа может предста­вить собой хозяйственную или политическую форму интегра­ции. Но цель лежит дальше, - а это означает, что мы не сме­ем допустить, чтобы Западный мир оказался еще раз расщеп­ленным на различные отдельные экономические зоны. [8]

Если месячный экспорт Германской Федеративной Рес­публики поднялся приблизительно с 300 млн. нем. марок в начале 1949 года до почти 3 млрд. нем. марок к концу 1955 года, то стоит поинтересоваться основами этой несомненно успешной внешнеторговой политики.

Эти принципы сводятся, в конечном счете, к двум ос­новным тезисам, которые постоянно упоминаются в этой книге. Первый - это постулат абсолютного преимущества свободы над всеми попытками, направленными на то, чтобы государство планировало хозяйственную жизнь, направляло и вело ее на помочах, а второй - сознание того, что свобода неделима.

Это сознание не допускает промедления, нерешительно­сти, ему чуждо мелочное торгашество из-за выгод. Еще ме­нее совместимо с таким духом свободы представление о двустороннем взаимном компенсировании в межгосударст­венных хозяйственных отношениях. Основанная на этом соз­нании внешнеторговая политика пытается осуществить те же цели, на достижение которых была направлена экономиче­ская политика внутри страны. Дело идет о том, чтобы уп­разднить протекционизм в его различных видах, как-то: си­стему валютных ограничений, искусственно созданные тамо­женные преграды и другие административные манипуляции и преодолеть тот узколобый эгоистический ход мыслей, ко­торый сделал жизнь в Европе мучительной.

С этой идеологией «мелких огородов» необходимо было быстро и основательным образом покончить.

Вот почему в 1948 году, когда мы начали восстанавли­вать внутреннюю хозяйственную свободу в Германии, для меня стало почти нравственным требованием - в наиболее короткий срок добиться решительного поворота к политике либерализации внешней торговли.

Несмотря на тогдашнее отставание нашей производи­тельности и другие неблагоприятные отправные условия, к концу 1949 года доля либерализированного частного ввоза из зоны Организации европейского экономического сотруд­ничества возросла по сравнению с периодом с октября 1948 года до сентября 1949 года - до 58,2%, а в октябре 1950 года достигла 63,7%. В то время мы провели этот переход к либерализации не в силу заносчивости и задора, и тем более не из-за империалистических бредней. Горькая нужда заста­вила нас подвергнуть столь тяжкому испытанию наше убеж­дение в преимуществе свободы.

Разрушенное германское хозяйство не могло бы обеспе­чить немецкому народу никакой основы для существования, если бы ему не удалось в кратчайший срок достичь уровня производительности передовых индустриальных государств мира.

Перевод стрелки на успех

Нам надо было в известном смысле безжалостно и без пафоса признать альтернативу: если в германском хозяйстве и в хозяйствующем человеке еще имеется достаточно силы и энергии, чтобы удачно произвести эксперимент оздоровления через конкуренцию на мировом рынке, тогда путь для вос­становления Германии был бы открыт. И тогда, в частности, была бы дана возможность предоставить многим миллионам беженцев подходящее занятие и открыть всему немецкому народу путь к жизненному стандарту, соответствующему по­нятиям западной цивилизации. Если же у нас не хватило бы этой силы, то успешное восстановление было бы немысли­мым. Иными словами, без выхода на мировой рынок и без приготовления к его высшим достижениям у нас не могло бы быть счастливой будущности. Как покупатель сырья и как поставщик готовых товаров, Германия зависит от миро­вого рынка.

В этом отношении немецкий народ должен быть особен­но благодарен помощи по плану Маршалла. Эта великодуш­ная поддержка заслуживает, чтобы ее оценили, прежде всего, за ее моральное влияние. Она дала немецкому народу почув­ствовать, что он не оставлен всеми, но что ему снова предо­ставлена возможность соучаствовать в прогрессе свободного мира. Однако экономическое и финансовое значение ее было не меньшим. Федеральное правительство, тем не менее, никогда не забывало, что на его ответственности лежит за­дача - собственными силами создать предпосылки для того, чтобы мы имели возможность сами оплачивать промышлен­ными товарами ввоз продуктов питания и сырья. Для такой политики стала совершенно очевидной необходимость «от­крыть ворота» и предпринять попытку, повсеместно приз­нанную, пожалуй, даже жестокой, попытку заставить немец­кую экономику пойти по пути повышения уровня его произ­водительности. [59]

Таким образом, с того момента, как германская внеш­неторговая политика перешла в компетенцию министерства народного хозяйства, в основу ее был положен принцип ли­берализации в самом широком смысле слова. Это обнаружи­лось с особенной ясностью во время германского кризиса внешних платежей по ЕПС, когда в феврале 1951 года мы были вынуждены временно отказаться от либерализации из-за долгов в пределах Европейского платежного союза, разме­ры которых стали угрожающими. Со всех сторон мне даже советовали тогда отречься от принципа свободы и оконча­тельно отказаться в будущем от желания подавать хороший пример. Оппозиция высказала мнение, что при попытке либерализировать европейскую торговлю, нам следовало бы взять на себя роль скромного попутчика (см. главу «Рыночное хозяйство преодолевает плановое хозяйство»).

В противовес подобным близоруким советам наш инте­рес побуждал нас поддерживать готовность стран, не быв­ших под таким сильным давлением, путем проявления дина­мической силы, имеющей конечной целью разрушение су­ществующих плотин. [8]

В то время доля западногерманского вывоза в общей сумме экспортных операций на мировом рынке не составля­ла даже и 3%; при столь скромном размере экспорт не мог содействовать успешному осуществлению дела восстановле­ния. Все мероприятия со стороны ГФР во время упомянутого платежного кризиса с ЕПС (1950-1951 гг.) исходили из на­мерения и желания спасти принцип либерализации не толь­ко для нас, но и вообще, и сделать поэтому возможным ско­рейшее возвращение к либерализации.

Либерализация на все стороны

Эта цель была достигнута 8 января 1952 года восстанов­лением либерализации в размере 56,8% ввоза частного сек­тора (отчетный год 1949). Своего завершения эта последова­тельная политика достигла объявлением в «Бундесанцейгере» (№ 233 от 30 ноября 1956 года), что список товаров, кото­рые можно ввозить в неограниченном количестве из госу­дарств - членов Организации европейского экономического сотрудничества (ОЕЭС), расширен настолько, что Федера­тивная Республика практически либерализовала, за неболь­шими исключениями, частный ввоз из стран ОЕЭС на 100%. Это решение имело место уже раньше в отношении частного ввоза из так называемых «неучаствующих» стран, (то есть из тех стран, которые проводят расчеты через Европейский пла­тежный союз, но не состоят членами ОЕЭС, как, например, Австралия, Вьетнам, Индия, Новая Зеландия, Южно-Афри­канский Союз).

Здесь с наступлением 1952 года было положено начало проведением двусторонней либерализации, а с марта 1954 года приступили к согласованию с либерализацией ввоза из стран, состоящих в ОЕЭС. Частный ввоз из так называемых «неучаствующих» стран либерализирован теперь на 97,9% (отчетный год 1953).

Таким образом, Германия внесла имеющий большое международное значение вклад в дело преодоления протек­ционизма. Это утверждение тем более справедливо, что Фе­деративная Республика преследовала в деле упразднения ко­личественных ограничений столь же целеустремленную по­литику либерализации также и по отношению к другим зо­нам мировой торговли. Благодаря проведенным, начиная с 17 февраля 1954 года, мероприятиям, и особенно повторно­му расширению либерализации в середине 1956 года, удалось увеличить не подлежащий количественным ограничениям частный ввоз из стран долларовой зоны до 92,8%.

16 мая 1956 года вступил в силу единый либерализационный список по отношению к ряду дальнейших стран (Бра­зилия, Уругвай, Финляндия, Чили и Япония).

Эта свободолюбивая политика привела к тому, что в на­чале 1957 года круглым счетом 90% частного ввоза (исчис­ляя на основе 1953 года) и 80% валового ввоза были осво­бождены от количественных ограничений. Эта разница объясняется тем, что рядом с небольшим размером частного ввоза, подлежащего еще количественным ограничениям, то­вары государственной торговли - в Западной Германии ры­ночные продукты аграрного сектора - не входят в подлежа­щий либерализации сектор.

Наш основной принцип свободы, характеризовавший с самого начала нашу внешнеторговую политику, находит свое самое яркое выражение в этой отмене количественных огра­ничений.

Но этот принцип находит свое выражение также и в ин­тенсивном желании прийти к преодолению системы двусто­ронних договоров и отношений и заменить ее многосторон­ними общеобязательными торговыми правилами. Свое завер­шение эти усилия могут найти только в том, что западный мир создаст, наконец, снова единую валютную зону.

Поэтому достижение свободной обратимости валют представляет собой, теперь как и прежде, высшую цель гер­манской внешнеторговой политики.

В связи с этим можно назвать множество мероприятий, проведенных в последнее время, целью которых было поста­вить немецкую марку в условия, все более приближающиеся к фактической свободной обратимости. С открытием, на ос­новании циркуляра 24/54, «условно обратимых счетов в не­мецких марках», с 1 апреля 1954 года, был сделан большой шаг вперед, который привел к дальнейшему преодолению принципа двусторонних соглашений.

В начале 1954 года двусторонние платежные соглашения были в силе еще с 17 странами вне ЕПС. Отныне же двусто­ронний расчет проводится только с Аргентиной, в то время как платежные сношения с Чехословакией с 1 апреля 1957 года также переключаются на «условно обратимую немецкую марку». (Мы не затрагиваем здесь особой ситуации Турции в рамках ОЕЭС). В 1954 году была создана так называемая либерализованная «Капитал-марка» (в силе с 16 сентября 1954 года), вследствие чего оказалась похороненной так на­зываемая «Шперрмарка» («блокированная марка»), бывшая, начиная с 1931 года, самым ярким выражением системы ва­лютных ограничений.

Единые правила игры

Убеждение, что двусторонние соглашения представляют собой один из худших пережитков трагического прошлого, заставило нас поддерживать все планы и методы, имеющие целью установление общеобязательных правил игры для про­странственно весьма обширных зон. Это относится главным образом к германскому сотрудничеству в ОЕЭС, в объеди­нении ЕПС, в общем соглашении о тарифах и торговле (ГАТТ) и в Международном валютном фонде. На этом сверх­региональном уровне принципиально уже нет места для ин­дивидуальных и ограниченных сроком регламентации дву­стороннего типа, по необходимости противоречащих принци­пу свободы. Мой идеал удачно проводимой торговой поли­тики в свободном мире осуществится только тогда, когда торговая политика перестанет быть разрозненной по разным странам, когда весь свободный мир признает для себя обя­зательным соблюдение единых правил игры и единых прин­ципов. Эти мысли были мною изложены более подробным образом в 14-й главе.

Упразднение системы двусторонних договорных согла­шений способствовало одновременно и тому, что эмиссион­ные банки больше не выступают, как в недавнем прошлом, в роли кредиторов. Это не их дело. С преодолением этого билатерализма, наоборот, все увеличивающуюся роль будет иг­рать международное сотрудничество в области кредитов, при котором взаимное выравнивание платежных балансов начнет приобретать характер коммерческой сделки между контр­агентами в частной торговле.

Либерализация, как и следование принципу многосто­ронности в торговых сношениях открывают дорогу экономи­чески разумному ходу товарооборота. Когда внешняя тор­говля будет свободна от всех ограничений, тогда междуна­родный товарообмен будет осуществляться с учетом наи­высшей в каждом отдельном случае народнохозяйственной полезности. Эти основные правила свободы должны быть соблюдены и при применении других методов, практикуемых во внешней торговле. Поэтому я уже с давних пор стремился к уничтожению всех льгот по экспорту. Субсидии этого рода, в какой бы форме они ни проявлялись, следует отвергнуть, потому что они почти неизбежно вызывают распри и недо­верие. Поскольку в Германии их сохранили и предоставляли на основании практики прошлых времен, извинением этому может служить именно то, что мы слишком долго были ли­шены свободы во внешней торговле. День 31 декабря 1955 года, когда был отменен закон о поощрении экспорта, я при­ветствовал как радостную дату. Еще 8 мая 1954 года, в так называемом уговоре Батлер-Эрхард, я обязался противодей­ствовать продлению действительности этого закона.

Наилучшее поощрение вывоза

Немногочисленным представителям германского народ­ного хозяйства, еще претендующим на оказание им льгот по экспорту, можно на основании недавнего опыта противопо­ставить снова мой старый тезис, что лучшим содействием экспорту является удержание устойчивого уровня цен - по меньшей мере, более устойчивого, чем в других странах. Пра­вильность этой политики в настоящее время находит свое от­ражение в том, насколько благоприятно сложилась обстанов­ка для нашей внешней торговли. Во всяком случае, она обе­щает больший и лучший успех, чем применение сомнитель­ных мероприятий по содействию экспорту.

Чтобы преодолеть мешающую всякому естественному потоку товаров практику субсидирования вывоза, я предло­жил уже несколько лет назад, чтобы проведение каких бы то ни было мероприятий по поощрению внешней торговли в каждой стране было бы допущено лишь на основании и в рамках, установленных законом, а потому и общеизвестных положений. Кроме того, я возбудил уже много лет назад - при открытии Франкфуртской ярмарки 22 февраля 1953 го­да - вопрос о передаче какому-либо общеевропейскому уч­реждению перечня всех экономических поощрительных меро­приятий, применяемых государствами в области торговой по­литики. Сообщение открытого перечня должно было бы дать основу для международных переговоров о ликвидации ис­кусственно созданных покровительственных мероприятий.

Желание устранить все препятствия в торговле, естест­венно, должно отразиться и на таможенной политике. В этом вопросе я всегда защищал основное положение, важное для Германии, - впрочем, аналогично тому, как это имело место при дискуссиях о либерализации, - что то, что правильно в принципе, не нуждается для оправдания проведения его в жизнь в ответном действии со стороны партнера в торговле. Так, начиная с 1955 года, как только внутрихозяйственное положение ГФР позволило подумать о целесообразности уси­ления конкуренции, я пытался способствовать этому путем понижения таможенных пошлин. Было проведено понижение некоторых пошлин, в несколько этапов, хотя, по-моему, в этом деле можно было и следовало пойти дальше, чем на то решились правительство и парламент.

Как вехи на этом пути понижения пошлин можно наз­вать: первое снижение пошлин 1 апреля 1955 года, охватив­шее 700 категорий товаров. За ним последовало так называе­мое «конъюнктурно-политическое снижение пошлин», кото­рое было широко распространено 1 июля 1956 года на все промышленные изделия. При этом была установлена макси­мальная таможенная ставка в размере 21% стоимости вво­зимого товара, в остальном же было проведено эшелониро­вание понижения пошлин. Одновременно были понижены от­дельные пошлины для всевозможных продуктов питания. Та­ким образом преждевременно вступили в силу почти все обе­щанные на конференции ГАТТ (Обще соглашение о тарифах и торговле) понижения таможенных пошлин.

Каталог освобождения

Для полного описания широкого стремления освободить оборот товаров, платежей и капиталов от ограничений, сле­довало бы, кроме того, перечислить еще ряд других меро­приятий. Надо было бы, например, указать на введение об­щего свободного от ограничений расчетного минимума для мелких платежей, на прогрессирующее ослабление предписа­ний об обязательной регистрации иностранных платежных средств, ослабление правил о безвозмездном ввозе и вывозе (подарки), на упразднение обременительной формальности получения единичных разрешений в транзитной торговле, на вновь открывшиеся возможности заключения товарных сде­лок на срок. Стоит упомянуть также о все более либеральных предписаниях касательно выдачи иностранной валюты для путешествий и либерализацию страховых заграничных опе­раций. Но прежде всего надо читателю напомнить о либера­лизации предписаний, касающихся капиталовложений внутри ГФР со стороны обладателей иностранных капиталов и немецких капиталовложений за границей. Наконец, надо еще указать на всевозможные мероприятия по упрощению правил импортной и экспортной процедуры, а также на разрешение производить импорт «каждому», хотя здесь, конечно, еще не удалось достичь идеала полного преодоления бюрократизма. Все эти меры представляют, без сомнения, весьма значитель­ные шаги по пути к свободному рынку в сфере Западного мира.

В то же время не следовало бы предаваться иллюзиям и полагать, будто свобода может найти свое последнее и пол­ное выражение в рамках теперешней совместной работы ОЕЭС и ЕПС и предоставленных этим учреждениям компетенции.

Это утверждение, к которому приходится прийти через шесть лет после вступления в силу соглашения о ЕПС, не мо­жет умалить больших успехов, которые он может поставить себе в заслугу, особенно в отношении преодоления билатерализма. Благодаря ЕПС, а также при содействии ГАТТ и Международного валютного фонда, мы пришли в настоящее время к значительному увеличению международного товаро­обмена, несмотря на отсутствующую функцию международ­ного уровня цен. Так, например, вывоз из стран ОЕЭС боль­ше чем удвоился - с 71 млрд. н. м. в 1948 году до 150 млрд. н. м. в 1956 году.

Решающими являются последние проценты либерализации

Имеющиеся еще препятствия на пути к осуществлению свободной внешней торговли не должны быть ни недосмот­рены, ни преуменьшены. Чем ближе мы продвигаемся к тому критическому моменту, когда наша страна начинает ис­пытывать разного рода серьезные и чувствительные воздей­ствия, тем сильнее становится сопротивление сторонников протекционизма. Проще и яснее можно выразиться так: ли­берализовать с О на 70 или 80% - это сравнительно легко; это лежит почти что даже в собственных национальных ин­тересах; при либерализации с 80 на 90% положение становится, однако, уже более проблематичным, но когда мы подходим к 90%, или даже 92-95%, тогда каждый процент дальнейшей либерализации становится делом, не лишенным известного драматизма. Здесь должна проявиться подлинная благонамеренность наших устремлений, ибо только здесь ли­берализация вызывает желанные, оздоровляющие результа­ты. Слишком много европейских стран спотыкается перед этим последним препятствием, и только у немногих хватает смелости для его преодоления.

Так же, как нельзя питать больших надежд на то, что удастся в рамках ЕПС добиться упразднения всех количест­венных ограничений, так же, к сожалению, почти нельзя рас­считывать на возможность, что удастся при помощи этой ор­ганизации достичь свободной обратимости валют, как инст­румента для преодоления системы валютных ограничений.

Внутри системы ЕПС говорят о странах, являющихся по своей хозяйственной структуре либо странами-кредиторами, либо странами-должниками. Из этого можно заключить, что внутри этой сферы ЕПС основа расчетов слишком узка для нахождения окончательных, то есть плодотворных решений.

Можно (как это имеет место и в отношении меня само­го) быть искренне преданным делу Европейского платежного союза; но нельзя отрицать, что при всех обстоятельствах этому регионально ограниченному платежному союзу надо предпочесть расширение сферы его действия, которое при­ведет систему свободнообратимых валют к ее завершению в мировом масштабе.

Символ зла

Дух либерализации и злой дух системы валютных огра­ничений относятся друг к другу как огонь и вода. Для меня система валютных ограничений представляется символом всего зла, в какой бы форме эта система ни проявлялась. От системы валютных ограничений веет проклятием и запахом военных приготовлений и воин, из разрушительного непо­рядка которой она и выросла. Только в результате вызван­ного таким путем безобразного хозяйствования можно было в экономике отдельных стран прийти к прямо таки само­убийственной идее - ограничить соревнование в производи­тельности, чтобы обеспечить процветание. Внешняя торгов­ля во все большей мере становилась, таким образом, функци­ей государственной политики и все меньше выполняла свою задачу - служить экономическому процветанию граждан свободного мира. Высказанными положениями непосредст­венно затронута проблематика современной ситуации, создавшейся для ГФР в области внешней торговли. В отличие от того времени, когда я вступил в свою должность, эта си­туация в настоящее время больше не охарактеризована забо­той - каким образом потребности в ввозе, когда-то казав­шиеся безмерными, могут быть оплачены выручкой из вы­воза?

Сегодня приходится справляться с трудностями как раз обратного порядка, проистекающими из почти постоянно ра­стущего излишка экспорта. Этот рост, не считая отдельных перерывов, продолжается уже более пяти лет. В 1956 году импорт вырос приблизительно на 14,3%, в то время как экс­порт, уровень которого превышал уровень импорта почти на 1 1/2 млрд. марок, увеличился приблизительно на 20%. Вы­сказанное повсеместно в 1955 году предположение, что в предстоящее время ввоз и вывоз придут в равновесие, ока­залось ошибочным. Запасы золота и валюты в Банке немец­ких земель возросли за это время почти на 18 млрд. немец­ких марок. Приведем следующую таблицу:

Запасы золотя и валюты в Банке немецких земель (в млрд. н. м.)

Конец года	Запасы золота и валюты	Конец года	Запасы золота и валюты
1949	+ 0,38	1953	- 8,17
1950	-0,66	1954	+ 10,95
1951	+ 1,52	1955	+ 12,81
1952	+ 4,64	1956	+ 17,90

Эти излишки являются, конечно, выражением подлин­ной и достойной признания производительной силы немецко­го хозяйства. Однако было бы все же обманчивым объяснять это развитие исключительно этой высокой производительно­стью. В значительной доле активный баланс внешней торговли есть выражение того факта, что Западная Германия в сравне­нии с другими странами сравнительно храбро противостояла искушению инфляции, или лучше сказать, что мы в этом от­ношении грешили меньше, чем многие из наших партнеров по торговле.

Тенденции в области наших цен, по сравнению с между­народными, сравнительно благоприятны. Индекс стоимости жизни у нас теперь равен 114 (основа: 1950 = 100), в то вре­мя как наши важнейшие европейские партнеры по торговле отмечают повышение цен до 135, даже 140 и выше. Из этих данных вытекают, конечно, большие шансы для экспорта. Можно установить приблизительный параллелизм развития цен и повышающихся возможностей вывоза. Но было бы не­правильным и опасным основывать многолетние расчеты развития экспорта на предположении, что другие страны бу­дут и в дальнейшем придерживаться такой опасной полити­ки цен.

В наши дни высокой конъюнктуры и полной занятости почти во всех крупных странах, участвующих в мировой тор­говле, чувствуется больше, чем когда-либо, насколько всем нам не хватает какого-то общего стабилизующего фактора, проявляющего свое действие, не считаясь с границами эконо­мики отдельных стран. Я постоянно должен возвращаться к одному и тому же заключению: удивительным, чтобы не ска­зать уродливым, является положение, при котором, несмот­ря на столь неодинаковое развитие цен в отдельных странах, вексельные курсы этих стран остаются неизменными, так, как будто между этими двумя величинами вообще нет внут­ренней связи. Такая, полная противоречий, политика должна по необходимости вызвать значительные сдвиги в области экспортных возможностей. Во всяком случае, в этом в зна­чительной степени причина того, что активное внешнеторго­вое сальдо ГФР постоянно увеличивается, что затрудняет торможение конъюнктуры внутри Германии. [77]

Нежелание перейти к требуемой мной постоянно свобод­ной обратимости валют не могло не привести к этому поло­жению. Только свободная обратимость валют, по моему мне­нию, может создать основу для действительно работоспособ­ного свободного мирового рынка. Только таким образом, как учит практический опыт, можно, добиться единой и направ­ленной на сохранение устойчивости экономической и финан­совой политики в отдельных странах. Этим, однако, были бы лишены также своего основания многие современные не­суразности и доведенная до крайности разница в платежных балансах.

Всеобъемлющую функцию свободнообратимых валют никогда не смогут, даже в отдаленной степени, заменить мероприятия другого рода. Все попытки этого рода застре­вают в неуспехе уже на самых первых порах, они никогда не приводят к всеобъемлющим результатам. В стремлении лик­видировать чрезмерную до крайности задолженность других стран по отношению к ГФР по нашему внешнеторговому ба­лансу я никогда не воспользуюсь постоянно мной осуждае­мым средством использования валютной политики в качест­ве орудия торговой политики. Этот грех мне кажется не ме­нее значительным, чем бесплодная попытка при помощи торговой политики нейтрализовать не соответствующие ус­ловиям рынка вексельные курсы. Тем, кто применяет подоб­ные методы, прямо хочется задать вопрос: кто кого обма­нывает? Здесь есть только один путь - отказаться, наконец, от практики, которая привела к фальсификации вексельных курсов. Несмотря на то, что я отдаю себе отчет в политиче­ских, тактических и технических трудностях и сомнениях, я все же считаю необходимым поставить эту, прямо-таки на­стоятельно взывающую о разрешении, проблему на самое широкое обсуждение в международном масштабе.

Мы стоим теперь перед большой опасностью, что все усилия по освобождению мировой торговли не приведут ни к чему, если мы со всей серьезностью не будем стремиться к установлению эффективного, упорядоченного международ­ного денежного обращения, и если мы не приложим всех уси­лий, чтобы договориться относительно общих и совместных правил игры в хозяйственной и торговой политике.

Не увиливать от решений!

Хотя я и крепко убежден, что только таким образом мо­жно выйти из положения, при котором отсутствие равнове­сия привело в нашем конкретном случае Германию к тому, что она заняла в рамках ЕПС столь резко выраженное поло­жение кредитора, я все же согласен с тем, что настоящая си­туация требует самостоятельной активности со стороны ГФР. Нам не подобает в международных разговорах снимать с се­бя всю вину или даже предпринять негодную и нереальную попытку потребовать от наших партнеров, чтобы они снизи­ли свой (сравнительно) более высокий уровень цен до более низкого уровня наших цен. От нас, напротив, ожидается, что при применении наших методов торговой политики, мы бу­дем поступать таким образом, чтобы, несмотря на обрисо­ванное положение с ценами, открылись, в особенности для стран-должников, лучшие и дополнительные возможности вывоза в Германию, или чтобы отлив запасов золота и валю­ты из этих стран в Западную Германию, был заторможен иными путями.

О размерах этого движения дает представление следую­щая таблица ежемесячного платежного сальдо баланса ГФР.

Платежное сальдо в млн. н. м. в среднем в месяц

1950	- 25	1954	+ 227
1951	+ 168	1955	+ 160
1952	+ 203	1956	+ 389
1953	+ 299

При современном положении вещей представляется поч­ти неизбежно необходимым последовательно продолжать продвигаться вперед в деле освобождения всей внешней тор­говли от государственного вмешательства и торможения. Где только возможно, надо расширять либерализацию, и не толь­ко по отношению к странам - членам ЕПС; число свободно ввозимых товаров должно быть повышено; столь же жела­тельно, также в интересах самой Германии, дальнейшее по­нижение таможенных пошлин, проведенное в прошлом уже несколько раз. Кроме того, необходимо, чтобы были облег­чены многие формальности административного характера.

Покоящаяся на этой основе политика способствования повышению ввоза не смеет затеряться в зарослях мелких внутригерманских отраслевых интересов, тем боле, что ни од­но из проведенных понижений таможенных пошлин еще не дало отрицательных результатов. В долгосрочной перспекти­ве я считаю также невозможным неизменно придерживаться и дальше проводимой до сих пор импортной политики в сельскохозяйственном секторе.

Стремление придти к увеличению нашего ввоза и этим одновременно к ослаблению напряжения во взаимоотноше­нии европейских платежных балансов должно будет быть еще поддержано путем проведения ряда других мероприятий. В связи с этим надо указать, например, на уже прорабаты­вавшиеся планы по увеличению складского хранения и на­копления запасов для западногерманской экономики.

Необходим широкий размах

Если мы, таким образом, будем стремиться ко введению всех возможных облегчений для ввоза, то это стремление со временем не сможет не затронуть также и государственных ограничений ввоза и удорожания ввозимых товаров (напри­мер, продуктов пищевкусовой промышленности). Тогда сам собой напрашивается вопрос, нельзя ли для сбалансирования положения Германии, как кредитора, прибегнуть и к финан­сово-политическим мероприятиям; например, к досрочному погашению долгов. Предложения, которые касаются предо­ставления валютных кредитов Европейскому платежному союзу или отдельным странам, партнерам по внешней тор­говле, или оказания иных форм финансовой помощи, тре­буют серьезного, как и благожелательного рассмотрения.

При этих соображениях мы не должны забывать, что Западной Германии здесь предоставляется возможность, эффективным и в психологическом отношении путем, выра­зить свою благодарность за оказанную ей в первые послево­енные годы помощь, а, кроме того, еще, быть может, опла­тить достойным образом некоторые счета, имеющие значе­ние в политическом отношении. Было бы лишь последова­тельным, если бы в связи с этим были обследованы возможности настоящего частного вывоза капитала, хотя представ­ляющиеся в ближайшем будущем перспективы для этого не следует преувеличивать. В ГФР в ближайшее время предви­дится скорее явный недостаток на рынке капиталов. Пони­жение процентных ставок будет, вероятно, продолжаться и в будущем, хотя и в более слабой степени, что, принимая во внимание соображения о рентабельности, также не может способствовать вывозу капитала.

Растущее значение внешней торговли

Остановимся кратко на развитии внешней торговли ГФР за последние годы. Общий объем внешней торговли ГФР достиг в 1956 году 59 миллиардов немецких марок. Что­бы представить себе значение величины такого порядка, сле­дует вспомнить, что в год основания ЕПС (1950) сумма экс­порта и импорта в размере 19,7 млрд. нем. марок составляла как раз треть теперешнего внешнеторгового оборота, хотя в то время в эту сумму был включен и не оплачиваемый с не­мецкой стороны ввоз по плану Маршалла. Доля оборота внешней торговли в валовой национальной продукции ныне составляет 32,2% (ввоз 15,3%, вывоз 16,9%); в 1949 году эта доля составляла - 9,9% для импорта и 5,2% для экспорта, то есть меньше половины теперешней доли, в то время как национальная продукция за это время увеличилась больше, чем вдвое. Характерным для эволюции последних лет явля­ется таким образом тот факт, что внешняя торговля приоб­ретает все большее значение в рамках всей экономики. Ее доля сейчас значительнее, чем до войны. Так, в 1936 году внешняя торговля составляла только 24% валовой нацио­нальной продукции.

Как ввоз, так и вывоз постоянно возрастали за послед­ние годы, причем переход от системы валютных ограничений и абсолютной бюрократизации внешней торговли ко все бо­лее свободным формам оказал здесь весьма явным образом свое благотворное влияние. Статистика внешней торговли доказывает правильность этого положения.

Это благоприятное развитие позволило Германии снова занять третье место в мировой торговле. ГФР отстает от США еще весьма значительно, зато в отношении Великобри­тании отставание значительно сократилось. Еще несколько лет назад доля германского экспорта в мировой торговле бы­ла меньше доли Франции и Канады.

Вывоз в %% мирового вывоза

	США	Великобритания	ГФР	Франция	Канада
1950	18,3	11,0	3,6	5,5	5,3
1955	18,6	9,8	7,4	5,8	5,3
1956	20,7	9,8	8,1	5,1	5,4

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Детали развития внешней торговли Западной Германии видны из следующей таблицы.

Доля внешней торговли ГФР на мировом рынке

I. В % мирового ввоза			II. В % мирового вывоза
12,9 ‘		1913	13,11’
9,1'	6,5 г	1929	9,9 '	7,5 ‘’
8,1'	5,7’’	1937	9,4 '	7,1’’
	4,6	1950		3,6
	4,4	1951		4,6
	4,8	1952		5,5
	4,9	1953		6,0
	5,8	1954		6,9
	6,6	1955		7,4
	6,9	1956		8,1

') От 1913 до 1937 года - Германия в старых границах.

‘’) Вычислено министерством народного хозяйства для территории ГФР.

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Приведенная картина не будет полной, если не бросить взгляда на структуру нашей внешней торговли. Ознакомить­ся с этим тем более необходимо, что внешняя торговля толь­ко тогда может считаться удовлетворяющей потребности на­родного хозяйства, когда она создает предпосылки для пол­ной загрузки народного хозяйства и открывает, в специфи­ческих условиях, в которых находится современная Герма­ния, возможности для предоставления работы миллионам бе­женцев.

Характерно для развития германского вывоза, что доля готовых изделий все время возрастала и составляет в настоя­щее время 80% всего экспорта.

Эта эволюция проявляется и в том, что доля сырья в экспорте постоянно уменьшается и в настоящее время со­ставляет едва 6%, в то время, как в 1948 году одну четверть прибыли от вывоза дали экспортируемые сырьевые мате­риалы.

Распределение товарного обращения по статьям в %%

	Ввоз		Вывоз
Годы	Продукты пит.	Сырье	Полуфабр.	Гот. Изделия	Продукты пит.	Сырье	Полуфабр.	Готовые изделия
1948 ‘)	49,2	26,2	13,7	11,0	2,0	25,2	29,5	43,3
1950	44,1	29,6	13,7	12,6	2,3	14,4	18,9	64,8
1953	36,6	32,6	15,2	15,6	2,6	8,0	14,7	74,7
1954	37,0	28,5	18,0	16,6	2,3	7,7	13,1	76,9
1955	31,2	29,7	20,1	19,0	2,7	6,1	12,7	78,5
1956	32,7	29,4	18,7	18,6	2,7	5,6	12,4	79,1

') Объединенная экономическая область.

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Благоприятное развитие нашей внешней торговли нахо­дит свое весьма показательное выражение в индексах ее объ­ема (на основе: 1950 = 100) и производит, особенно при со­поставлении с соответствующими данными других стран, весьма сильное впечатление. Во избежание ошибочных выво­дов в нижеприводимой таблице было полностью выключено движение цен.

Индекс объема вывоза 1950 = 100

Годы	ГФР	Франция	Великобр.	Норвегия	Швейцария	Канада	США
1952	154	104	93	102	119	123	130
1954	223	125	99	120	136	117	133
1956 ‘)	350	132	118	143	190	137	197

') Декабрь.

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Настоящая книга не претендует быть научно-система­тическим трудом. Она своего рода отчет, представленный германскому народу относительно пройденного пути. В свя­зи с таким отчетом представляется целесообразным загля­нуть из настоящего в будущее. При этом дело сводится не к конъюнктурному прогнозу, но скорее к оценке различных форм проявления нашей общественно-хозяйственной и поли­тической жизни и, в заключение, к попытке лучше себе уяс­нить возможную линию развития нашего общественного и национального бытия, во всех ее возможных вариантах.

Таким образом, здесь говорит министр народного хозяйства, которому приходится ежедневно снова убеждаться в том, что его работа протекает не в сфере «чистой экономи­ки», а в области «политической экономии». Поэтому он по­стоянно должен стремиться находить синтез, сочетать, с од­ной стороны, экономический здравый смысл и научные вы­воды с политической, а часто и партийно-политической во­лей, с другой стороны.

Уже в названии книги «Благосостояние для всех» скры­та целая проблематика, ибо из моих убеждений никак нельзя сделать вывода, будто с достижением этой цели - благосо­стояние для всех - немецкий народ обретет счастье и удов­летворенность и будто бы одного «благосостояния всех» до­статочно для того, чтобы обеспечить общественные гармо­нию и порядок.

Но нельзя «все» взваливать на «одного»; этим я хотел бы сказать, что означало бы требовать слишком многого от министра народного хозяйства, если переключить на него также и ответственность за душевное благополучие целого народа. Верно, конечно, что после восьми лет успешного вос­становления Германии, несмотря на повсеместно еще встречающуюся нужду, мы не так уже страдаем от материальных стеснений и затруднений и что в этом направлении и следо­вало бы искать подлинных и окончательных решений для обеспечения счастливого будущего нашему народу; но нет, - мы охвачены чувством неуверенности, причем не только на­ши умы, но и наши сердца и души пришли в смятение. Мо­жет быть, - или, пожалуй, даже наверное, - многих из нас оказавшаяся необходимой концентрация всей энергии на вос­становлении и обеспечении материальных основ нашей жиз­ни направила на неверный путь, в результате чего была ут­рачена способность правильно воспринимать иерархию цен­ностей. Сможем ли мы этот поставленный нам неизбежный вопрос счастливо разрешить - это решит нашу судьбу.

Не хлебом единым . . .

Я обязан признанием этой истины моему старому учи­телю Вильгельму Ферсхофену. Когда я напрягал все усилия, чтобы разбудить крепнущие силы нашего народного хозяйст­ва, я все же постоянно указывал, что - хотя назначение эко­номики состоит единственно в том, чтобы служить потреб­лению (правда, не только в примитивном материальном смы­сле), - все же это еще не является заодно единственной ко­нечной целью хозяйственной деятельности. Свой смысл эко­номика черпает из всей всеобъемлющей сферы жизни наро­да, и это осмысление уходит поэтому своими корнями в об­ласть определения последних, конечных ценностей, рацио­нальным путем не постигаемых. Другими словами, мы не имеем возможности исходить в настоящее время, по меньшей мере в сфере западной цивилизации, из единого и общепри­нятого понимания смысла жизни. Мы подвержены опасно­сти стать жертвой мании сводить к легко решаемым форму­лам также и окружающие нас качественные ценности и по­нести их на рынок, но узнаем при этом, что счастье все же не является чем-то, что можно было бы «купить».

Находимся ли мы, однако, в безнадежном и безвыход­ном положении? Я имею смелость ответить и на этот вопрос отрицательно, ибо я верю и чувствую, что в сознание многих людей закралось сомнение и что внутреннее беспокойство все больше заставляет людей образумливаться. Это стремление, по моему убеждению, затмевается, а иногда даже и удушает­ся коллективными волеизъявлениями, которые ничего не знают и не желают ничего знать о таких внутренних душев­ных порывах, чтобы не нарушить столь прославленную незыблемость «единых фронтов» в нашей общественности. Оче­видно нельзя очень утонченную человеческую совесть при­вести к внутренней гармонии с устремлениями к могуществу и власти коллективов тех или иных организаций. Поэтому мы и наблюдаем, что в общественных выступлениях говорят только на одном языке, а именно на языке жалоб и требо­ваний; но этот язык лишен внутренней правдивости. Эти со­ображения приводят нас, однако, снова к практике полити­ческой жизни.

Конечно, министр народного хозяйства был бы не на месте, если он не принимал бы всерьез, заботы занимающих­ся хозяйственной деятельностью людей, заботы, относящие­ся к самым различным отраслям и группировкам, и не пы­тался тщательно их рассмотреть. В частности, он охотно сог­ласится, что не лишены оправдания, например, требования, касающиеся повышенной обратимости (ликвидности) средств, большего обеспечения надежной экономической устойчиво­сти, освобождения от чрезмерного налогового бремени, спра­ведливого распределения национальной продукции или обе­спечения за каждым его места работы. Тем не менее, он дол­жен постоянно предостерегать от чрезмерных требований и вызывать у предъявляющих такие требования сознание, что после такого совершенно исключительного развала не все плоды могут созревать уже сегодня, и что у нас есть ведь еще предстоящее нам «завтра».

Но как раз эта мудрость и скромность, которые не дол­жны, конечно, парализовать наши силы, но могли бы их ско­рее даже укрепить, не принадлежат к числу немецких добро­детелей. Скорее, наоборот, при улучшении нашего матери­ального благосостояния нас все больше охватывает самона­деянная заносчивость и мы теряем чувство меры в отноше­нии того, что возможно и что нам приличествует. Хотя ник­то и не посмеет отрицать, что за последние восемь лет мы достигли почти невероятного в области восстановления и что правительство ГФР искренне старалось приобщить все слои нашего народа к пользованию плодами прогресса и благосо­стояния, все же недовольство высказывается повсеместно чуть ли не хором. Во избежание кривотолков, я хотел бы яс­но подчеркнуть, что эти выражения заносчивости, о которых здесь шла речь, исходят не из тех кругов, где дохода как раз только хватает, чтобы удовлетворить самые необходимые жизненные потребности. Само собой разумеется, что там не может быть никакого повода к самонадеянной заносчивости. Для дальнейшего постоянного улучшения экономического положения именно этих слоев населения, насчитывающих еще миллионы, совершенно необходимо следовать и дальше проводимой нами экономической политике. Поэтому надо дать твердый отпор всем встречающимся на этом пути опа­сностям, которые проистекают также и из указанной само­надеянной заносчивости.

Свобода требует жертв

К этому сводится первая и самая большая моя забота в отношении судьбы Германии и немецкого народа. С вещами и делами можно справиться, если только умы поддаются обузданию. Не забудем при этом, что мы не одни живем на свете, и что наше благополучие или неблагополучие зависит от нашего умения включиться гармоническим образом в об­щество свободных народов, а также от дружбы и доверия между народами. Мне уже представляется, что глядя на нас со стороны, нас уже не вполне понимают и что, быть может, мы даже производим впечатление народа, который, находясь в состоянии сытого эгоизма, способен утратить чувство об­щей ответственности и общей солидарности свободного мира.

Мы в этом еще не повинны, и расценивать нас подоб­ным образом, быть может, даже ошибочно, но все же нельзя и не расслышать пронзительных и фальшивых голосов тех, которые в ослеплении какой-то иллюзией мнят, что осталь­ной мир должен был бы оказать нам, оказать воссоединен­ной Германии помощь и защиту без каких бы то ни было жертв с нашей стороны. Ведь и другие народы приносят для защиты своей свободы материальные жертвы; соответствую­щие средства эти народы, не будь угрозы извне, охотнее ис­пользовали бы в целях повышения социального благосостоя­ния. У нас же слышны голоса, утверждающие, будто прави­тельство согрешает против благоденствия немецкого народа, когда оно ради обеспечения этого же благоденствия в союзе с другими народами свободного мира хочет защитить нашу свободу путем участия в усилиях по обороне. Тот, кто не был глубоко потрясен событиями в Польше и Венгрии и кто, несмотря на это демонстрирование грубой жажды власти, все еще рассчитывает, что с той стороны будут соблюдаться право и законность, того действительно безнадежно образумить. Но такому человеку должно быть также отказано в праве притязать на участие в построении будущего Германии.

Это является, таким образом, моей второй заботой: мы рискуем легкомысленно поверить обманчивому представлению и тем самым дерзновенно поставить на карту не только наше благосостояние, но и наше историческое бытие и самую нашу жизнь. Народ, который не способен идти для защиты своей свободы на материальные жертвы, будет в конце кон­цов сметен с исторической арены.

Европейское сообщество необходимо

В вышеизложенных соображениях уже была высказана мысль, что мы, как и любой другой европейский народ, не в состоянии находить плодотворные решения многим пробле­мам только своими силами. Однако я не намерен здесь рас­сматривать данную проблему в ее политическом аспекте, хо­тя этот последний заслуживает, прежде всех иных, серьезно­го рассмотрения. Свободные народы Европы только тогда смогут сохранить свой вес и свое влияние в мире, если они, опираясь на дружбу с Соединенными Штатами и в тесном общении с этой державой, придут к сознанию своей неру­шимой политической общности. Каким же путем можно до­стичь этой цели? И в какой степени формы и организации экономического сотрудничества могут быть признаны при­годными и достаточными для того, чтобы из них могла бы развиться политическая сила?

Мое внимание обращено на будущее, и поэтому у меня нет необходимости останавливаться на воспоминаниях, от­носящихся к Европейскому объединению угля и стали, к Ор­ганизации европейского экономического сотрудничества, Европейскому платежному союзу. Общему соглашению о та­рифах и торговле и Международному валютному фонду, и я могу прямо перейти к разбору плана, предусматривающего создание для шести стран-членов Европейского объединения угля и стали совместного рынка или таможенного союза. Я позволю себе здесь еще раз заверить, что едва ли можно най­ти более решительного, чем я претендую им быть, сторонни­ка европейской интеграции, а также и европейской конфеде­рации. Однако из этого вытекает и право подвергать критике те начинания, которые, по моему разумению, несут в себе опасности на пути к достижению поставленной цели.

Я прекрасно знаю, в какой степени основы экономиче­ского строя определяют форму и дух общественного или по­литического сообщества. Поэтому я хотел бы добиться га­рантий того, что Общий рынок на практике не приведет к европейскому дирижизму и что в результате такового не Окажутся связанными и парализованными силы прогрессив­ной экономики. Как раз наоборот, в этом более широком ев­ропейском пространстве должна развиться та сила, которая обеспечила бы народам и людям, входящим в это сообщест­во, счастливое будущее в одинаковой мере в плане политиче­ском, общественном и экономическом. Тот, кто полагает, что достаточно, независимо от наличия внутренней устремлен­ности к экономическому сотрудничеству, провести чисто ве­домственное объединение учреждений, чтобы оказалось воз­можным, основываясь на присущей прогрессивному разви­тию силе и минуя ошибки и заблуждения, все же дойти до поставленной цели, тот очевидно предается опасному само­обману.

Мы видим на опыте народного хозяйства отдельных стран, в сколь значительной мере принципы, на которых по­строен экономический порядок, определяют жизнь и даже дух нации. Эта различная судьба отдельных народов может в дальнейшем повести к неблагоприятным последствиям, на­рушая сотрудничество между государствами. Я не хочу этим сказать, что соглашение об Общем рынке - как оно сегодня намечается - исходит из принципиально неправильной ус­тановки, но я не могу все же умолчать о том, что компромис­сы, на которых вероятно остановятся, не во всех отношениях соответствуют моему пониманию свободного межгосударст­венного порядка вещей. Хотя в рамках свободного мира Об­щий рынок по необходимости должен был бы основываться на принципе свободной конкуренции, все же при чтении тек­ста соответствующего договора во многих местах чувствует­ся проявление беспокойства по поводу возможных последст­вий конкуренции, и тут же делаются попытки создать пред­посылки для отказа от этого принципа. Так как в договоре об Общем рынке отсутствует связующее единство принци­пов, весьма важно, чтобы при практическом применении до­говора, а также не в последнюю очередь в результате соот­ветствующего персонального замещения должностей в администрации Общего рынка, оказались более четко выявлен­ными ясность замысла и целенаправленность всего начи­нания.

Например, в вопросе об установлении «социальной гармонии» между отдельными странами, в результате моих возражений, была принята более гибкая редакция текста, все же не внесшая большей ясности; и я не могу не скрыть своего беспокойства по поводу того, что официальным признанием этого понятия получил свою легализацию и легитимацию весьма опасный принцип.

Я совсем не против того, чтобы каждое государство до­билось оптимальных успехов в области социальной политики соразмерно своей производительности. Но как выглядит дело на практике? Тенденции к развитию инфляции в ряде госу­дарств (при неизменно твердых курсах обмена валюты!) не в последнюю очередь являются последствием того, что меры социальной политики оказались не под силу народному хо­зяйству отдельных стран. Попытка подогнать социально-политические условия одной страны к существующим в другой стране осуществима всегда только в одном направлении - вверх, к улучшению этих условий, но никогда не вниз. След­ствием этого является то, что и такие страны, которые смог­ли сохранить в своем народном хозяйстве внутреннее равно­весие, либо вынуждаются также к следованию тому же па­губному пути, либо должны расплачиваться за чужую вину, испытывая на себе результаты применения их партнерами защитных оговорок.

Не должно быть возврата к идеологии «больших зон» в торговле

Общий рынок шести держав должен по отношению к другим большим рынкам или зонам проводить недвусмы­сленным образом либеральную торговую политику, иначе нам грозит возможность возвращения к идеологическим представлениям столь несчастного прошлого, а именно к разделению мира на «большие зоны», в которых господст­вует дух экономически-регионального эгоизма, и которые могут вызвать, даже в рамках свободного мира, обострение противоречий. Тот, кто понимает происходящее, не смеет молчать, когда он замечает такие опасности, и он не может также успокоить себя политическим аргументом, что все в конце концов хорошо кончится, если только будет создана форма, которая принудительным образом заставит объеди­ниться всех участников. Ничто так сильно не проявляло себя за последние 30 или 40 лет, как дух национального эгоизма и протекционизма, и я сожалею, что этому злому духу не был дан более решительный отпор. К тому, как будет оформлено будущее европейское сотрудничество, сводится, таким образом, моя третья забота.

Если в этой книге уже достаточно ясным образом было высказано мое убеждение в необходимости восстановления свободнообратимых валют, то следует здесь указать еще раз на непорядки, которые выявляются при отсутствии упоря­доченных взаимоотношений между странами. Было бы ил­люзией считать, что этот род свободы хозяйствования мог бы установиться автоматически, то есть сам по себе осу­ществиться; нет, для этого требуется проявление вполне соз­нательной воли и еще больше вполне целенаправленной внут­ригосударственной политики; и, прежде всего, надо покон­чить с пагубной установкой, будто допустимо, чтобы от­дельные страны проводили по своему усмотрению ту или иную экономическую или финансовую политику. Правда, в отдельных странах могут быть в этом отношении использо­ваны весьма различные способы и средства, а, может быть, последнее даже необходимо, но основное положение остается в силе - каждая страна ответственна за проведение полити­ки сохранения экономического равновесия.

Между тем, в наши дни иногда почти что начинает ка­заться, будто отдельные страны склонны верить в чудеса, по­лагая, что следует лишь отойти от основ хорошо налажен­ного порядка, чтобы открылись пути для достижения луч­ших результатов. Смятение умов довело даже до того, что политические представления идеологического характера вступают в конфликт с проникнутой чувством ответствен­ности экономической политикой, и в еще большей мере с выводами экономической науки, и что ложно истолкованные представления о государственном суверенитете и о примате политики во все возрастающей мере парализовали факторы порядка и стремление к упорядочению в экономике.

Когда мы вынуждены признать, что необходимо выйти из национальной изоляции и стремиться ко все большей ин­теграции, когда самобытная и самовольная государственная жизнь в рамках малых хозяйственных пространств (зон) возможна только при условии отказа от прогресса и социальной обеспеченности - тогда остается прийти к практическому выводу, что в будущем отдельным странам должно быть возбранено проводить такую хозяйственную и торговую политику, которая могла бы нарушить или даже взорвать установленный межгосударственный порядок. Поэтому я очень приветствовал бы, если в соглашении об Общем рынке такое специальное требование было бы яснее изложено и были бы предусмотрены соответствующие связующие участников обязанности.

Картина, которая в настоящее время вырисовывается в Европейском платежном союзе - в виде крайне высокого кре­дитового или дебетового сальдо отдельных платежных ба­лансов, - должна была бы служить нам достаточным напо­минанием, что нельзя допустить, чтобы и дальше сохраня­лось экономически противоречивое положение, выражаю­щееся в различной эволюции цен в разных странах, в то вре­мя как курсы валют остаются неизменно устойчивыми. Если же расхождение между различными странами в смысле уров­ня цен в дальнейшем еще усилится, тогда любому полити­ческому деятелю должно стать очевидным, что потребующиеся тогда разного рода манипуляции, затрагивающие во все большей и большей мере хозяйственную жизнь, приведут к ограничению свободной хозяйственной деятельности и к возвращению к худшим формам дирижизма прошлых вре­мен. Таким образом, до тех пор, пока народы хотят сохра­нить взаимоотношения свободного экономического обмена, ни одна страна не может считать, что ей нет дела до того, как будут себя держать ее партнеры по обмену; в частности, оказалось бы немыслимым достичь длительной интеграции народного хозяйства разных стран, если последние не смогут решиться на то, чтобы придерживаться однородного образа действий.

Таким образом, в рамках Общего рынка добро и зло расположены недалеко друг от друга. Имеются две возмож­ности: либо дорогу себе пробьет дух свободы, и мы обретем счастливую, сильную и прогрессивную Европу, либо мы бу­дем пытаться соединить в одно путем различных манипуля­ций различнейшие системы и упустим при этом благоприят­нейший случай прийти к подлинной интеграции. Европа, уп­равляемая и руководимая согласно принципам направляемо­го хозяйства, рискует, что такая система парализует силы сопротивления духу коллективизма и приведет к тому, что Захиреет сознание благодетельности свободы.

Самый широкий свободный обмен валют

Польза и плодотворное действие свободнообратимых ва­лют повышаются с расширением охватываемой зоны и уве­личением числа участвующих стран. Поэтому эту проблему не представляется возможным решить только в рамках Об­щего рынка, но здесь придется действовать широким фрон­том заодно с США, Великобританией и другими европейски­ми странами. При этом снова приходится констатировать, что сопротивление со стороны народного хозяйства отдель­ных стран почти во всех случаях является следствием того, что экономическим фактам настоящего времени придается значение масштаба для оценки всего начинания; и при этом, за отсутствием известной фантазии и интуиции, не дают се­бе отчета в том, что именно благодаря видоизменению валютно-политической системы установится совершенно но­вый экономический порядок вещей.

Этими словами я высказал мою четвертую заботу, кото­рая основана на убеждении, что лучший внутригосударст­венный порядок и строй и лучшая национальная дисциплина уже больше недостаточны для обеспечения внутренней ус­тойчивости государств.

Свобода и ответственность

Когда я перед этим говорил об опасной склонности к плановому дирижизму и о страхе перед свободной конкурен­цией, эта моя озабоченность относилась и к некоторым яв­лениям в самой ГФР. Но в этом отношении я могу сослаться на предыдущие главы этой книги. Стремление к организации, коллективному планированию и коллективному строю могут получить почву под ногами только тогда, когда человек го­тов к отречению от самого себя и к отказу от личной ответ­ственности. То, что эта сомнительная тенденция поощряется с политической, и еще более с партийно-политической стороны, по справедливости не может вызывать каких-либо сомне­ний. Я не вдаюсь в теоретические рассуждения о том, окажется ли возможным прийти в этом направлении к более удачному синтезу. Неоспоримым мне кажется одно - в человеке стремление к свободе не отделимо от сознания ответ­ственности; но при усиливающейся тенденции предостав­лять решение общественно-экономических вопросов коллек­тивам, эта неразрывная внутренняя связь ощущается все меньше и меньше.

Если я в этой связи упоминаю, для примера, о требова­нии составлять «общий баланс» работы народного хозяйства в целом, то этим я не намерен подвергнуть сомнению, что такого рода широкие обзоры предоставляют возможность для полезных наблюдений и ценных выводов. Само собой разумеется, что хозяйственная политика давно прибегает к такого рода данным. Однако такому понятию «общего ба­ланса» народного хозяйства присущ неприятный пронизы­вающий запах «выполнения плановых заданий», и тем самым такой «баланс» легко становится базой для исчислений дирижистского планирования, вместо того, чтобы оставаться средством познания в экономике. И, помимо всего этого, мы даже не смеем еще ожидать, чтобы экономические силовые группировки оказались склонны сделать в политической сфере своей деятельности неудобные для них выводы.

Произойдет ли вторая промышленная революция?

Моя пятая забота основана на опасении, что те или иные политические соображения и влияния могут нас свести с пути выполнения долга; но для этой озабоченности имеет­ся весьма реальное основание еще и в том, что социалисти­ческая оппозиция в ГФР связывает с усиливающейся автома­тизацией промышленной техники определенные расчеты. Да­же если оставить в стороне фантазии Жюля Верна, представ­ляется совсем неуместным говорить в этой связи о «второй промышленной революции»; во-первых, уже потому, что здесь мы имеем дело совсем не с какой-либо активностью, а с непрерывным процессом; во-вторых, общественно-полити­ческая ситуация, поощряющая этот процесс, характеризуется как раз не избытком, а, наоборот, недостатком рабочих рук, который даже еще будет усиливаться. Поэтому, в некоторых областях может иметь место «техническая революция», ко­торая сведет труд человека к установлению аппаратуры и к контролю над ней, но промышленная революция, которая должна, очевидно, будить в памяти трагические воспомина­ния о связанных с появлением машины социальных затруд­нениях, наверняка не будет иметь места.

Последствия крупного масштаба дадут себя знать, во всяком случае, в связи с возрастающей потребностью в тех­нических кадрах. Но это совсем не спорная проблема, кото­рая должна была бы привести к революционному изменению структуры общества; наоборот, применение новой техники поведет к дальнейшему обогащению человека, по меньшей мере в области материального бытия. Научная систематика повелевает также не сваливать в одну кучу различные поня­тия автоматизации (“Automafcisierung" и “Automation"). Ав­томатизация как “Automation" (поскольку здесь вообще мо­жно говорить о чем-либо окончательном) представит в свое время завершение прогрессирующго процесса автоматизации как “Automatisierimg". Конечно, в связи с этим перед нами возникнут весьма трудные проблемы в том отношении, что возможности и шансы для автоматизации в различных обла­стях народного хозяйства не могут быть одинаковыми. Раз­личия в потенциальном, то есть возможном повышении про­изводительности окажутся еще большими, чем это наблю­дается сегодня. Соответственно этому социальная проблема вознаграждения трудящегося человека приобретет повышен­ное политическое значение.

Не следует также забывать, что менее развитые народы в процессе их дальнейшего промышленнохозяйственного развития намерены перескочить через некоторые стадии технического развития и сразу применять самую новейшую ап­паратуру. Но, в конце концов, дело сведется к тому, или по крайней мере в этом заключаются будущие возможности для народов западной цивилизации, что эти последние, благодаря своему высокому духовному и умственному уровню, смогут не только пользоваться автоматизированной аппаратурой, но окажутся также способными таковую изобретать. Мы можем вполне положиться на то, что и в будущем судьбы людей и народов будут определять умы людей, а не электронные моз­ги. Если к тому же автоматизация содействует процессу ин­теграции народного хозяйства различных стран, - ибо при­менение этой новейшей техники предполагает существование обширных экономических зон с большой массой потребите­лей, - она сможет одновременно также содействовать и делу мира на земле.

Решающий вопрос, однако, следующий: к каким полез­ным для практики выводам приводит нас намечающаяся эволюция? Социалисты, которые одним дыханием произно­сят такие слова, как атомная техника, автоматизация, как “Automatisierung" и автоматизация, как “Automation", счи­тают, что частнохозяйственные основы нашего экономиче­ского строя не приспособлены и даже совсем уже непригод­ны, чтобы справиться с новыми проблемами как в техниче­ском, так и в финансовом отношении. И снова перед нами маячит представление о направляемом государством хозяй­стве, которое, смотря с какой точки зрения, может казаться либо желанной мечтой, либо пугалом. То, что усиливающая­ся автоматизация требует весьма значительных капиталовло­жений, не приходится, конечно, отрицать; но осознание это­го обстоятельства проявляется в весьма малой степени, когда в текущих политических спорах дело касается разумного и целесообразного определения долей национальной продук­ции, идущих на потребление или на капиталовложения. Из всего этого никак нельзя прийти к выводу о необходимости вмешательства государства или даже установления государ­ственного управления; дело в том, что если доходы предпри­нимательского хозяйства, а также частные сбережения всех слоев населения окажутся недостаточными, чтобы финанси­ровать новые, признанные необходимыми, капиталовложе­ния, то становится ясным, что и государству тогда неоткуда раздобыть новых средств. Правда, оно может тогда либо при­бегнуть к созданию кредитных возможностей инфляцион­ным путем, либо же усилить налоговое обложение, чтобы получить этим путем средства, необходимые для государст­венных инвестиций и для образования государственных капи­талов. Оба последних вида образования капитала означают, однако, в одинаковой мере безвозмездную конфискацию средств отдельных граждан, и должны быть поэтому реши­тельно отвергнуты. Таким образом, я прихожу и в этом во­просе к заключению, что свободная хозяйственная деятель­ность людей и предпринимательская инициатива обещают больше успеха, чем государственный дирижизм.

Говоря в этой главе о надеждах и тревогах, я уделил по­следним больше внимания. Это, однако, не значит, что эти заботы могут поколебать мою уверенность в нашем буду­щем. Конечно, эта уверенность не вытекает из конкретных планов или фактических данных; она является результатом определенной внутренней направленности, определенного умонастроения. Несмотря на то, что я в свое время не имел возможности заранее охватить точными исчислениями пере­ход от принудительного к социальному рыночному хозяйст­ву и предсказать точным образом все этапы этого перехода, я был, тем не менее, непоколебимо убежден в правильности этого пути; так и теперь я уверен в том, что свобода, в ка­честве самой могучей силы человека и в качестве высшей ценности, в конечном счете все же пробьет себе дорогу и во­сторжествует. Может быть, нам необходимо еще раз осознать угрожающую нам опасность снова потерять свободу, чтобы разбудить новые силы для спасения этого нашего драгоцен­нейшего блага. Тот, кто осознает эти грозящие нам опасно­сти, - и этому осознанию должен был служить последний раздел этой книги, - тот укрепится, я надеюсь, в своем ис­поведании свободы и в своем основанном на этом исповеда­нии свободы образе действий и поведения. Он тогда будет бороться и сопротивляться, лишь дело коснется того, чтобы защитить этот, вновь нами в 1948 году обретенный, строй рыночного хозяйства от всех попыток лишить его своего внутреннего содержания. Тогда, во всяком случае, эта книга достигла бы своей цели.

Индекс промышленного производства Основа: 1936 год = 100

Период времени	Вся промышл.	Сырье и полуфабрикаты	Промышл. cредств производства	Промышл. товаров широкого потреблен.
1948 1 полугодие	50,2	43,8	45,0	42,4
2 »	69,1	64,1	67,2	60,8
1949 1 »	82,9	78,5	84,2	78,2
2 »	94,0	83,7	87,4	92,6
1950 1»	99,7	93,1	98,8	103,4
2 »	121,7	113,5	126,5	123,1
1951 1 »	127,7	120,9	144,6	129,1
2 »	134,3	122,3	149,9	128,3
1952 1»	133,4	122,8	161,5	120,3
2 »	145,3	129,9	167,2	139,9
1953 1»	145,6	132,3	167,6	142,2
2 »	161,5	141,2	178,4	161,5
1954 1 квартал	153,4	137,1	182,3	154,5
2 »	171,2	158,2	205,6	161,3
3 »	171,4	162,5	200,5	162,8
4 »	191,0	166,6	230,1	183,9
1955 1 »	178,5	163,7	230,0	170,6
2 »	197,8	185,1	255,0	177,7
3 »	197,1	185,7	248,1	180,3
4 »	216,6	188,0	274,6	207,4
1956 1 »	197,2	176,1	263,2	187,5
2 »	217,1	202,0	285,7	195,6
3 »	212,1	199,3	266,4	195,2
4 »	226,1	196,7	280,9	219,2
1957 1 »	212,9	195,2	275,1	206,1
2 »	230,3	211,1	298,0	209,5

Восстановление рынка капиталов (в млн. марок)

	Выпуск на рынок облигаций		Выпуск акций
Период времени	ежегодно	всего после валютной реформы	ежегодно	всего после валютной реформы	всего облигаций и акций после реформы
1948 21.6.-31.12	18,6	18,6	0,5	0,5	19.1
1949	770,1	788,7	41,3	41,8	830,5
1950	676,5	1 465,2	51,2	93,0	1 558,2
1951	747,4	2 212,6	164,7	257,7	2 470,3
1952	1 557,7	3 770,3	259,3	517,0	4 287,3
1953	2 901,9	6 672,2	268,7	785,7	7 457,9
1954	4 691,0	11 363,2	453,0	1 238,7	12 601,9
1955	3 680,7	15 043,9	1 554,8	2 793,5	17 837,4
1956	2 564,2	17 608,1	1 837,5	4 631.0	22 239,1

(Источник: Банк немецких земель)

Три важнейших индекса цен

	Стоимость жизни средних групп потребителей	Цены промышл. товаров	Цены сельскохоз. продуктов
	1950=100	1950=100	1950/51=100
Июль1948	102	103	104
Январь1949	110	106	121
Июль 1949	106	102	118
Январь 1950	102	100	107
Июль 1950	99	98	101
Январь 1951	102	111	103
Июль 1951	108	118	113
Январь 1952	112	123	120
Июль 1952	109	121	118
Январь 1953	110	120	114
Июль 1953	108	118	114
Январь 1954	107	116	115
Июль 1954	108	116	124
Январь 1955	110	118	120
Июль 1955	111	119	122
Январь 1956	112	120	124
Июль 1956	113	120	127
Январь 1957	114	124	127
Июль 1957	116	124	138

(Источник: Федеральное статистическое бюро)

Перечень источников

Нижеприводимый перечень содержит речи, обращения и статьи, на кото­рых есть ссылки в тексте [в скобках]. При этом высказывания приведены либо в их буквальном виде, либо передан лишь их смысл.

	Дата	Место и (или) событие
[1]	28./29. 8. 1948	2-ой съезд ХДС, Реклингхаузен, Британская зона
[2]	Октябрь 1948	В брошюре «Управление народным хозяйством», стр. 13
[3]	Июнь 1949	В «Управление народным хозяйством», брошюра 12, страница 322
[4]	27.12. 1949	Баварское радио, Мюнхен
[5]	9. 8.1950	Баварское радио, Мюнхен
[6]	16. 9.1950	Обращение по радио
[7]	22.10.1950	Съезд ХДС/ХСС Германии, Гослар
[8]	11. 3.1951	Международная Франкфуртская ярмарка
[9]	12. 6.1951	Страховой союз, Бонн
[10]	-	«Германия в стройке», 1952, стр. 97, издание федерального правительства
[11]	-	Вальтер Ойкен, «Основы экономической политики», 1952
[12]	6. 2.1952	Университет Цюрих
[13]	9. 3. 1952	Международная Франкфуртская ярмарка
[14]	10. 7.1952	Письмо председателю Федерального Объединения Германской промышленности Бергу, помещенное в «Экономика и конкуренция», стр. 733, 1952
[15]	21. 9.1952	6 германский съезд хозяйства промпредприятий, Берлин
[16]	10.10.1952	Объединение германских издателей газет, Висбаден
[17]	22. 2.1953	Международная Франкфуртская ярмарка
[18]	19. 3. 1953	36 международная автомобильная выставка, Франкфурт
[19]	12. 9.1953	Конференция Мон Пелерэн, Зеелисберг, Швейцария
[20]	25. 9. 1953	Страховое общество «Виктория», Берлин
[21]	19.11.1953	Объединение поощрения Социального рыночного хозяйства
[22]	23. 12. 1953	В газете «Хандельсблатт»
[23]	5. 1.1954	Баварское радио, Мюнхен
[24]	7. 1.1954	Общество народного хозяйства, Эссен
[25]	26. 1.1954	Организация консультации по делам бюджета, Бонн
[26]	8. 2.1954	Оптовая и внешняя торговля, Гамбург
[27]	9. 2.1954	Общество «Америка», Гамбург
[28]	14. 2.1954	«Дом народного хозяйства», Кассель
[29]	7. 3.1954	Международная Франкфуртская ярмарка
[30]	12. 5.1954	6-ая германская ярмарка ремесла, Мюнхен
[31]	29. 5. 1954	Съезд ХДС, Кёльн
[32]	31. 5.1954	Германско-Бельгийско-Люксембургская торговая палата, Антверпен
[33]	20. 6.1954	Съезд ремесленников. Киль
[34]	21. 6.1954	Промышленная и торговая палата, Аахен
[35]	28. 6.1954	Промышленная и торговая палата, Штутгарт
[36]	9.7.1954	Из «Прения по вопросу картелей», федеральное министерство народного хозяйства
[37]	27.10.1954	Объединение немецкой розничной торговли, Гамбург
[38]	29.10.1954	Банк фон дер Хейдт, Керстен и Сыновья, Вуперталь-Эльберфельд
[39]	7.12.1954	Клуб «Ле-з-Эко», Париж
[40]	11.12.1954	Объединение предпринимателей Баварии, Мюнхен
[41]	-	Из «Германия в стройке 1955», стр. 187
[42]	4. 1.1955	Баварское радио, Мюнхен
[43]	22. 1.1955	Проект закона против ограничения свободы конкуренции, циркуляр Бундестага 1158
[44]	15. 2.1955	Рабочие кружки ХДС II и IV в Бонне
[45]	17. 2. 1955	Гессенское радио, Франкфурт
[46]	6. 3.1955	Международная Франкфуртская ярмарка
[47]	15. 4.1955	Дискуссия по Северо-западному немецкому радио, Кёльн
[48]	22. 4.1955	День торговли и промышленности Германии, съезд в Бад Нёйенаар
[49]	25. 4.1955	Праздник предприятия Братьев Ирле, Дёйц, район Зигена
[50]	2. 5.1955	Федеральное объединение по вопросам работы сред­них и крупных предприятий розничной торговли, Кёльн
[51]	14. 5. 1955	В «Штутгартер цейтунг»
[52]	16. 5.1955	Федеральное объединение германской промышленности, Штутгарт
[53]	16. 6.1955	Конгресс Международного объединения шерсти, Мюнхен
[54]	18. 6.1955	Промышленная и торговая палата, Берлин
[55]	23. 6.1955	Федеральный Союз германской торговли текстилем, Дюссельдорф
[56]	15. 6.1955	Съезд ремесленных палат, Аугсбург
[57]	19. 7.1955	«Франкфуртер алыемейне цейтунг».
[58]	21. 7. 1955	«Дейче корреспонденц»
[59]	5. 9.1955	Бад Ишль, собрание Общества экономической науки, Австрия
[60]	7. 9.1955	Баварское радио, Мюнхен
[61]	8. 9.1955	«Ди цейт»
[62]	10. 9.1955	Кёльнская ярмарка скобяных товаров и домашней утвари
[63]	11. 9.1955	Выставка станков, Ганновер
[64]	13. 9.1955	Годовое собрание Всемирного банка, Стамбул
[65]	25. 9.1955	9-ый съезд по вопросам управления предприятиями, Берлин
[66]	7.10.1955	Центральный Комитет рекламы, Эссен
[67]	12.10.1955	Иберо-съезд, Гамбург
[68]	24.10.1955	Рабочее объединение союзов потребителей
[69]	3. 11. 1955	Промышленная и торговая палата, Аугсбург
[70]	12.11.1955	«Зюддейче цейтунг»
[71]	23.12.1955	«Хандельсблатт»
[72]	14.12.1955	«Дер фольксвирт»
[73]	Январь 1956	«Страховое дело» №1, 11 год издания
[74]	18. 1.1956	Гессенское радио, Франкфурт
[75]	29. 1. 1956	«Зонтагсблатт»
[76]	4. 3.1956	Бюллетень промышленной и торговой палаты, Франкфурт
[77]	4. 6.1956	Промышленная и торговая палата, Аугсбург
[78]	17. 5.1956	10-летие газеты «Хандельсблатт», Дюссельдорф
[79]	2. 9.1956	Международная осенняя ярмарка, Франкфурт
[80]	8. 9.1956	«Ди цейт»

	Экономическая библиотека	ЭКОНОМИКА 2000	http://e2000.kyiv.org