Едва ли найдется социолог, который не слыхал бы что-нибудь об Ирвинге
Гофмане. Бесспорно, что «его работа часто обеспечивают единственный контакт
с социологией антропологам, правоведам, психологам, психиатрам, криминологам,
представителям других социальных наук». Оценки творчества Гофмана
настолько противоречивы, насколько это вообще возможно. Так, в 1972 г.
в одном обзоре в журнале «New York Times Book Review» он был назван самым
видным из ныне живущих писателей, имеющим наибольшие основания называться
«Кафкой нашего времени». Интересно, что такая оценка дана в статье под
заголовком «Таинственный свет на нашем пути». Эта оценка наряду с
другими обстоятельствами способствовала росту популярности Гофмана. Он
прослыл таким социологом, который в точных выражениях рассказывает, что
особенного и даже немного тревожного на самом деле творится с нами. В одном
из номеров журнала «The Sociological Quarterly», в котором была опубликована
серия рецензий на его исследование «Отношений на публике» (1971), один
рецензент назвал Гофмана одним из самых видных послевоенных социологов
, в то время как другой рецензент считает, что Гофман просто сочиняет романы,
в которых гротеск переводится на уровень китча. Тем не менее он тоже сравнивает
Гофмана с выдающимися личностями, причем заявляет, что ничего лучшего этих
произведений, не уступающих Достоевскому или Диккенсу, он не читал.
Третий рецензент не видел в оценке Гофмана как писателя ничего удивительного,
так как, по его мнению, Гофман является, во-первых, необычайно одаренным
писателем, а во-вторых, его исследования настолько оригинальны, что их
можно сравнить лишь с работами Томаса Манна, Зигмунда Фрейда, Карла Маркса
и Макса Вебера.
Репутация Гофмана, как пояснил Р. Коллинс, сложилась в основном в среде
простой публики, которая воодушевляла его своей поддержкой изображения
вещей такими, каковы они есть. Одним он казался политическим радикалом,
другим — консервативным представителем среднего слоя или вообще аполитичным
человеком. Социологическому сообществу с самого начала было непросто
с Гофманом. В то время как уже при жизни он пользовался чрезвычайно большим
авторитетом у философов, антропологов, лингвистов, психиатров и политологов,
он был практически изолирован от своих современников-социологов, которые
как традиционные ученые придерживались строгого систематического мышления
в исследованиях. Конечно, эту ситуацию следует рассматривать и с другой
точки зрения: Гофман принес академической социологии своего времени немало
«хлопот». Мы еще не раз вернемся к этому сюжету.
Кто же такой Ирвинг Гофман? Гофман родился в 1922 году в маленьком канадском
городке Манвилл (провинция Альберта) в еврейской семье. Он изучал социологию
сначала в университете Торонто, затем в Чикагском университете. После
окончания учебы работал в Эдинбургском университете. В 1949-1951 годах
проводил полевые исследования на Шетландских островах. По результатам этих
исследований в 1953 г. он защитил диссертацию на тему «Коммуникативное
поведение в исландской общине» («Communication conduct in an island community»),
выполненную в Чикагском университете под руководством А. Стросса, ученика
Блумера. Свою первую книгу «Представление себя другим в повседневной жизни»
(«The presentation of self in everyday life») он написал в 1959 году. Несомненно,
это его самое известное произведение, которое из всей социологической литературы
наиболее часто цитируется представителями других наук.
В 1954-1957 годах Гофман работал в качестве приглашенного исследователя
в клинике, наблюдая за поведением пациентов. В результате длительного включенного
наблюдения он написал книгу «Сумасшедший дом» («Asyle», 1961) с подзаголовком
«Об обращении с нарушенной идентичностью», исследование о «Поведении в
социальных ситуациях» (1967) и фрагменты книги «Ритуал взаимодействия»
(1967). В 1958-1968 годах он преподавал в университете Беркли на том же
факультете, что и Г. Блумер. Там и зародился так называемый «миф о Гофмане.
Гофман в 60-е годы стал у студентов своего рода культом», который
по-видимому, благодаря статье под многообещающим заголовком «Где действие»
(«Where the action is») получил социологическое обоснование.
В 1969 году он переехал в Филадельфию. В 1981 году избран президентом
Американской социологической ассоциации, но уже был не в состоянии произнести
вступительное послание к коллегам и умер в 1982 году.
Тема, вокруг которой вращаются все мысли Гофмана, в наиболее развитой
форме изложена в книге «Представление себя другим в повседневной жизни»
(1959 г.) В ней Гофман пишет: «Резюмируя, можно отметить, что у человека
в обществе других людей есть достаточно оснований для того, чтобы управлять
впечатлениями, которые возникают у участников социальной ситуации».
Основную цель своей книги он формулирует так: «Это исследование посвящено
некоторым обычным повседневным приемам, с помощью которых люди поддерживают
создаваемые друг у друга впечатления, и некоторым следствиям, связанным
с применением этих техник... Здесь исследуются исключительно драматургические
проблемы, касающиеся человека в социальной группе, связанные с презентацией
себя перед другими людьми». Этой теме посвящено все творчество Гофмана,
в том числе и его непрочитанное послание президента Американской социологической
ассоциации под названием «Порядок социального взаимодействия». Гофмана
интересует основной вопрос — «как в социальных ситуациях люди преподносят
и воспринимают себя, как они координируют свои действия». По этой
причине Скотт и Лаймэн называют Гофмана «корифеем в управлении впечатлениями».
Однако дело не ограничивается лишь проблемой презентации. Другой постоянной
темой всего творчества Гофмана были «опасности, которые подстерегают человека
в социальном взаимодействии». В этой связи С. Уильямс назвал социологию
Гофмана «типичной социологией человека в массовом обществе».
Здесь невозможно рассмотреть все богатство социологии Гофмана. Остановимся
лишь на четырех темах, которые позволят коснуться творчества Гофмана в
целом. Прежде всего рассмотрим, как вообще работает Гофман. Ключевым здесь
является так называемое «смещение перспектив». Затем вкратце проанализируем
наиболее важные работы Гофмана и покажем, как в них трактуется проблема
угрозы идентичности человека. В третьей части нашего рассмотрения остановимся
на наиболее известном произведения Гофмана «Представление себя другим в
повседневной жизни», причем в центре внимания будет вопрос о репертуаре
и реквизитах представления себя другим. Это ведет нас к проблеме изучения
сложного балансирования человека между нормативными требованиями и сохранением
уникальности личности.
6.2 Что и как делает Гофман? Смещение перспектив
Карл Мангейм в одном из своих произведений рассказывает, что он иногда
посылал своих лондонских студентов наблюдать за людьми на Флит-стрит,
а потом они рассказывали ему все, что видели. Насколько нам известно, Гофман
никогда не давал никому подобных заданий, хотя его тоже интересовала обыденная
повседневная жизнь. Он сам вел все наблюдения и делал описания, опираясь
лишь на свою неистощимую выдумку по поводу того, где и как следует наблюдать
и анализировать повседневную жизнь. Немецкий социолог Г. Освальд называет
Гофмана «одержимым писателем-социологом с выдающейся способностью исследовать
самые сокровенные, обыденные и банальные стороны жизни и обнаруживать в
них нечто необычное, приключенческое и волнующее».
Ральф Дарендорф в предисловии к первой книге Гофмана, опубликованной
в Германии, высоко оценил его способность интерпретировать всем нам знакомую
повседневную жизнь. Он пишет: «Гофман является, конечно, мастером интерпретации
с таким глубоким чутьем, которое редко встречается в истории социальных
наук. Не случайно, что первым автором, которого вообще цитирует Гофман,
является Георг Зиммель. У него мы находим схожий талант прояснять наблюдаемую
реальность через обнаруженные в ней структуры; здесь мы находим схожий
смысл в по-видимости различающихся деталях».
Дарендорф отмечает способность Гофмана к осмыслению очевидного абсурда,
и этот интерес к абсурду возникает лишь от того, что абсурд формирует наши
основные представления о нормальности. Например, он так поясняет свой интерес
к уголовным преступникам: «В отношении уголовников главное на то, какие
преступления они совершают и почему... Главное — свет, который проливает
контраст их социального положения с нашим на то, что делаем мы.»
Благодаря методу максимального контраста можно обнаружить условия социальной
нормальности. Представитель альтернативной социологии А. Гоулднер в этой
связи справедливо заметил, что идеально-типическая методология Макса Вебера
тоже является «сравнительным методом», который «основан на исследовании
скорее крайних случаев, чем обычных».
Интерес к гротеску и экстремальным ситуациям восходит к традиции романтизма.
В современной социологии к ней можно отнести прежде всего Гофмана, который
в элегантной форме продолжил эту традицию социальной мысли. Он рассуждает
«с позиции хитроумного аутсайдера» и рассматривает вещи с необычной
точки зрения. Американский социолог К. Берк назвал такой подход «смещением
перспектив». У Гофмана этот прием является основным методом научного творчества.
Такой оригинальный стиль мышления оказал глубокое влияние на методологическую
дискуссию в социологии. Это касается этнометодологии 60-х годов и герменевтически
ориентированного анализа глубинных структур речи и деятельности конца 70-х
годов. Интересно, что при этом имя Гофмана упоминается редко и вскользь,
хотя именно его «дружеское недоверие» к обычному восприятию повседневной
реальности, которое он считает лишь частью житейского лицедейства, легло
в основу целой научной школы.
Несмотря на большое косвенное влияние на социологию, Гофман до сих пор
не попал в центр теоретических дискуссий. Хотя он, как уже отмечалось,
был в свое время отмечен журналом «The Sociological Quarterly» как «вероятно
самый значительный теоретик после второй мировой войны», внесший решающий
вклад в феноменологическую социологию, тем не менее следует отметить, что
сообщество профессиональных социологов мало принимает его во внимание.
Непоследовательность восприятия и отрыв его творчества от основной социологической
дискуссии имеет свои причины. Одной из них является его манера изложения.
Гофмана «очень легко читать благодаря наличию примеров и литературному
таланту автора, но трудно понимать из-за сложности анализа и высокой степени
детализации концепций, замысловатости рассуждений с частой сменой перспектив».
Социологи, которые стремятся поддержать репутацию своего предмета с помощью
абстрактных понятий и систематических методов исследования, до сих пор
испытывают трудности в восприятии соединения жанров «научной монографии
и романа». Однако Дарендорф предостерегает от недооценки социологии
такого рода. Гофман, как и Зиммель, относится к «неудобным» социологам,
которые «слишком нетребовательно относятся к основам этой дисциплины, и
возникает сомнение, относится ли она к точным наукам или к литературоведению».
Однако при таком «легком, почти эфемерном отношении к предмету» не следует
заблуждаться по поводу якобы его незначительного теоретического содержания.
Другая причина отдаленности творчества Гофмана от теоретической дискуссии
в социологии заключается в том, что сам Гофман никогда не стремился прояснить
или хотя бы прокомментировать свои теоретические положения. Он знал, что
его либо понимают, либо не понимают. Так, он лишь один раз высказался по
поводу критики в свой адрес. Вероятно, будь у него намерение обогатить
теоретическую дискуссию, он совершил бы это скорее всего в форме пересмотра
всей социологии. Именно на это указывает содержание его вступительного
послания к коллегам 1982 года в качестве президента Американской социологической
ассоциации в, которое он так и не смог прочесть. В нем он критикует социологию
за пустоту в теории и слепоту в эмпирии. Конечно, первое обвинение
весьма спорно, но второе ясно показывает, что имеет в виду Гофман. Он хочет
вернуться к предпосылкам социологии как науки, благодаря которым она не
только непосредственно наблюдает явления, но и описывает их с некоторой
дистанции. Именно этому и посвятил свою жизнь Гофман, заглянув «за кулисы
нормальности». Его способность смотреть на вещи «с изнанки» оказала большое
влияние на социологическую теорию. Интересно, что социологические теории
на основе идей Гофмана относятся к сложным теоретическим конструкциям,
разработанным наиболее полно. В качестве примеров таких теорий можно назвать
социологию Лумана или Хабермаса.
В заключение отметим темы, которые Гофман разрабатывает методом смещения
перспектив. Прежде всего это проблема социального действия, которую он
рассматривает с двух точек зрения: во-первых, с точки зрения теории социального
действия Макса Вебера, на которого он ссылается лишь эпизодически.
Гофман увлечен идеей Вебера о том, что социальное действие ориентировано
на общий смысл, подразумеваемый участниками взаимодействия. Во-вторых,
он рассматривает социальное действие с позиции Дж. Мида, придерживаясь
его тезиса о принятии роли другого. Он объединяет оба теоретических подхода
в модели драматургического действия.
У Хабермаса имеется понятие драматургического действия, которое лежит
в основе социологии Гофмана: «Понятие драматургического действия относится
не к отдельному действующему лицу или члену социальной группы, а к участникам
социального взаимодействия, которые являются друг для друга публикой, перед
которой они себя презентируют. Действующий человек вызывает у публики определенный
образ, производит на нее определенное впечатление о себе, более или менее
целенаправленно раскрывая перед ней свою субъективность. Каждое действующее
лицо может контролировать доступ публики в сферу своих личных взглядов,
мыслей, установок, желаний, чувств и т. д. в силу своего доминирующего
положения в этой сфере. В драматургическом действии его участники обращают
это обстоятельство себе на пользу и управляют своим взаимодействием путем
регулирования взаимного доступа к своей субъективности. Поэтому центральной
понятие теории — понятие саморепрезентации, означает не стихийное выражение
эмоций, а стилизацию выражения своих переживаний, адресованную зрителям».
Гофман рассматривает социальное действие с точки зрения манипуливания
смыслом, как спектакль, развивая при этом теоретическое положение Вебера
о смысле социального действия и теоретическое положение Мида о калькуляции
последствий социального действия. Мы коснемся этого подробнее при рассмотрении
«управления впечатлениями».
Можно предположить, что такое развитие Гофманом теоретических положений
Мида шокировало социологов. В качестве примера иной версии символического
интеракционизма можно привести творчество Х. Штайнерта, которое сыграло
важнейшую роль в распространении символического интеракционизма в Германии.
Полемизируя с Гофманом, Штайнерт пишет: «Парадигма Мида получила у Гофмана
дальнейшее развитие постольку, поскольку он исходит не из консенсуса между
участниками социального действия, возникающего в результате социализации,
а из социальных требований и заранее заданных «декораций» социального действия,
с помощью которых действующему лицу более или менее (с точки зрения Гофмана
имеет место скорее первое) искусно удается извлечь из ситуации максимальную
выгоду». Мир, который стоит перед мысленным взором Гофмана — это
мир актеров. Штайнерт в этой связи продолжает: «Эта парадигма разрабатывается
дальше, поскольку Гофман по сравнению с Мидом, гораздо больше знает о людских
трюках, применяемых в повседневной жизни. Он лишь смотрит на вещи теоретическим
взором и ничему не удивляется. Он знает, как и что делают люди в повседневной
жизни, но описывает это безо всяких эмоций».
Гофман смотрит на социальный мир с точки зрения «чужака» и пользуется
специфическими возможностями, связанными с такой позицией. Г. Зиммель описал
их в своем широко известном в социологии экскурсе о чужаке. Под «чужаком»
он понимает вновь прибывшего, который намерен остаться в данном обществе.
Он становится частью новой социальной группы, но до конца не расстается
с прошлым опытом. Такой синтез «далекого» и «близкого» обусловливает у
него «особые аттитюды объективности», так как он не связан с единственной
точкой зрения на мир, а смотрит на него с постоянной дистанции. Поэтому
Зиммель называет объективность свободой. Гофман является подобным
«чужаком», живущим в нашем обществе, имеющим право рассматривать нормальное
как то, что могло бы быть иным. Некоторые считают такую манеру наблюдения
комедией, другие были введены ею относительно нее в заблуждение. Гофман
на этом основании считает, что одной из задач социологии является просвещение.
Отсюда возникает еще один ответ на вопрос о цели гофмановских описаний:
Гофман претендует на свободу объективного и разрабатывает метод анализа
того, что скрывается за «вещами», что обращает его к фундаментальной проблеме
социологии — взаимосвязи человека с обществом, с другими людьми. Ответ
Гофмана на этот вопрос касается рассмотрения опасностей для сохранения
личности в современном обществе.
6.3 Опасности для индивидуальности
Когда в 1969 году Ральф Дарендорф написал предисловие к немецкому изданию
книги Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни», он, ссылаясь
на «тотальную заидеологизированность» Мангейма, усматривал у Гофмана «абсолютизацию
ролевого аспекта поведения». Подобно тому, как по Мангейму мышление возможно
лишь с определенных социальных позиций, у Гофмана действие возможно лишь
как ролевое поведение и никак иначе. Такая «тотальная увлеченность ролью»,
конечно, напоминает о «досадном факте существования общества», на
который указал сам Дарендорф в своей известной книге «Homo sociologicus».
Различие между обвинением Гофмана в «тотальной увлеченности ролью» и трактовкой
Дарендорфом отношений индивида и общества состоит в следующем: «Гофман
говорит больше о необходимости, нежели о возможности ролевого поведения».
После чтения его сочинений трудно допустить возможность человека «освободиться
от общества как тотального института». Тем самым был задан вполне
определенный угол зрения на творчество Гофмана, который длительное время
был по сути дела единственным в немецкой социологии.
К этой интерпретации Гофмана относится и другое авторитетное мнение,
высказанное А. Гоулднером в связи с оценкой всей западной социологии, согласно
которому Гофман просто описывает стратегию выживания представителей среднего
слоя, которые «упорно цепляются за иллюзию самости», хотя и знают, что
подчиняются общественным отношениям. Получается, что наш мещанский мир
управления впечатлениями «наполнен пугливыми люди с потными руками, которые
все время боятся разоблачения со стороны окружающих или опасаются нечаянно
выдать себя». Благодаря такой оценке Гофман считается непосредственным
последователем Давида Рисмена , который в начале 50-х годов сформулировал
тезис о преобладании «извне-ориентированной» личности в Америке, тем самым
лишил почвы любые претензии человека на свободу и уникальность личности.
Однако по Гоулднеру у Гофмана гораздо резче, чем у Рисмена (понимавшего
под «внешней ориентацией» поведения то, что Эрих Фромм называет рыночной
ориентацией ), выступает моральная сторона поведения. Однако если Рисмен
описывает переход от религиозно мотивированной «изнутри-ориентированной»
личности к приспособлению ради успеха, то Гофман, по мнению Гоулднера,
рассматривает переход от «людей с кальвинистской совестью к игрокам, которые
действуют не по внутреннему убеждению, а ухитряются предвосхищать реакции
других с помощью изысканных поведенческих трюков». Можно добавить
— ловко включаются в спектакль на сцене жизни. Для такой интерпретации
творчества Гофмана, очевидно, как нельзя лучше подходит перевод названия
его главного произведения («Представление себя другим в повседневной жизни»)
на немецкий язык — «Wir alle spielen Theater»!
На фоне сложившейся интерпретации творчества Гофмана дать иную оценку
трудно отчасти потому, что социологи, придерживающиеся канонов строгой
научной систематики и аналитических абстракций, вряд ли заинтересованы
в переоценке творчества Гофмана. Поэтому очень важна защита Гофмана Г.
Освальдом от обвинения в оправдании трюков и мошенничества в повседневной
жизни. В некрологе о Гофмане он отметил, что движущей силой творчества
Гофмана является борьба с опасностями для индивидуальности личности в социальном
взаимодействии.
Исходя из этого, рассмотрим вкратце важнейшие работы Гофмана и покажем,
что мысль об угрозе индивидуальности постоянно сопутствует его творчеству
Гофмана, и поэтому он все время изучает, как люди пытаются сохранить свою
личность в повседневной жизни — перед лицом других и всего общества. Очевидно,
что он должен рассмотреть, как общество и социальные институты «направляют»
формирование идентичности на исполнение определенных функций. Интересно,
что этот вопрос сформулирован в самом начале его творчества.
6.3.1 «Хладнокровная разметка» (1952)
Статья Гофмана «Хладнокровная разметка» («On cooling the mark out»),
опубликованная в журнале «Psychiatry» в 1952 г., посвящена проблеме принуждения
людей с теми или иными недостатками к примирению с неудачами и с тем скромным
социальным положением, которое предоставляет им общество и предусмотренные
для них социальные институты.
Под неудачей Гофман понимает потерю роли, которая считается у окружающих
важной, или невозможность достичь хорошего положения в обществе. Процесс
примирения с этой ситуацией он называет «охлаждением». Тем самым
речь идет о формировании идентичности в ситуации, которая рассматривается
как несправедливая. С точки зрения Гоулднера «охлаждение» выполняет функцию
«примирения проигравшего со своим поражением». С точки зрения структурно-функциональной
теории социального порядка эта функция обеспечивает равновесие личных притязаний
с общественными ожиданиями и целями.
Однако «охлаждение» является не просто процессом последующей корректировки,
посредством которого, например, плохо успевающий ученик приспосабливается
к своему положению, а еще и процессом подготовки. Например, молодой человек
может длительное время исподволь готовить своих родителей к тому, что он
рано или поздно покинет их дом и расстанется с ролью ребенка. «Охлаждение»
— это процесс смягчения притязаний. Он служит предотвращению разрушения
идентичности.
6.3.2 «Создание имиджа» (1955)
В сочинении под названием «Face-work» (1955), написанном еще в Чикаго,
речь идет о стратегиях сохранения и поддержания своего «лица». Они включает
в себя приемы создания у окружающих благоприятного впечатления о себе и
коррекцию неблагоприятного. В социальном взаимодействии эти усилия направлены
на кооперацию с окружающими людьми. При этом «лицо» (face) лишь отчасти
является образом собственного Я, оно является еще и тем образом, который,
по убеждению индивида, складывается о нем у окружающих. В переводах
произведений Гофмана на другие языки этот «второй образ» обозначают термином
«имидж». Поэтому статья, посвященная «созданию лица» и озаглавлена в переводе
«Создание имиджа». Образ себя и имидж у окружающих могут противоречить
друг другу, поэтому индивид должен стремиться замаскировать то, что противоречит
образу, ему желательному. Сюда относится техника, которую Гофман в дальнейшем
назвал различением сцены и кулис.
6.3.3 «Сумасшедший дом» (1961)
Книга «Сумасшедший дом. Об обращении с нарушенной идентичностью» (1961
г.) является результатом многолетней работы автора в качестве приглашенного
исследователя в психиатрической клинике. В этой книге Гофман описывает
жизнь людей в институтах, в которых им недоступны средства для выражения
своей идентичности. Книга посвящена не только психиатрической клинике как
«тотальному институту», но и вполне обычному «отключению» идентичности
персоналом и попыткам обитателей клиники вопреки всему сохранить свою идентичность
или придать ей новое выражение. Отчасти это удается сделать в рамках института,
отчасти вопреки официальным правилам, когда, например, возникает «подпольная
жизнь» — так называемые «неформальные отношения». Как это удается и в чем
заключается этот второй срез поведения в тотальных институтах — хорошо
видно из рассказов узников концлагерей. Правдивое изображение подпольной,
неформальной жизни, которая лишь на первый взгляд кажется веселой, дается
в фильме «Полет над гнездом кукушки».
6.3.4 «Ролевая дистанция» (1961)
Статью о ролевой дистанции, написанную в 1961 г. можно с полным основанием
включить в список обязательной литературы по социологии. Интересно, что
Гофман едва коснулся понятия ролевой дистанции в своем главном произведении
«Представление себя другим в повседневной жизни», которое вышло в свет
лишь на два года раньше. Идея ролевой дистанции настолько захватила автора,
что он посвятил ей отдельное сочинение. С точки зрения центральной темы
творчества Гофмана — темы угрозы личности в обществе, ролевую дистанцию
лучше всего рассматривать при исследовании стратегий поведения людей на
житейской сцене. Поэтому здесь речь пойдет лишь о лапидарном изложении
центрального тезиса этого широко известного сочинения Гофмана.
В статье «Ролевая дистанция» речь идет о легитимности ожиданий индивида,
сопряженные с исполнением определенной социальной роли. Для Парсонса, например,
такой вопрос был бы второстепенным, так как успешная социализация является
предпосылкой добровольного исполнения человеком своих обязанностей. Для
Гофмана, наоборот, центральным является вопрос о том, насколько требования
общества сковывают развитие идентичности. Оказывается, чтобы показать,
что личность представляет собой нечто большее, чем это предписано ролью
(или хотя бы претендовать на это), индивид вынужден дистанцироваться от
социальной роли. Ролевая дистанция не означает отказ или неспособность
к исполнению роли, а, наоборот, свидетельствует о высокой компетенции,
проявляющейся в обращения с социальной ролью по своему усмотрению.
6.3.5 «Стигма» (1963)
Книга «Стигма» имеет подзаголовок «Заметки об управлении ущербной идентичностью».
Стигма — греческое слово, обозначающее метку, тавро. В социологии под стигмой
понимают очевидные социальные признаки, при наличии которых люди исключаются
из числа нормальных. Примерами явной стигмы может быть заметная инвалидность
или занятие проституцией. Что может быть стигмой — зависит от конкретного
общества, но стигма везде связана с дискриминацией человека. Стигматизированные
люди стремятся положить конец своей дискриминации. Для этого они применяют
различные техники поведения. Можно скрывать свою инвалидность, но можно,
наоборот, выставлять ее напоказ, так что она становится нормальным условием
нормального поведения. Примером такой, на первый взгляд, парадоксальной
поведенческой стратегии может служить желание инвалида за рулем специального
автомобиля для инвалидов, чтобы его пропускали на красный свет, потому
что его автомобиль не такой быстроходный, как обычный! Этот пример иллюстрирует
двойственную функцию техник восстановления ущербной идентичности: они служат
как для укрепления и восстановления собственной идентичности, так и создают
предпосылки другим людям для «совершенно нормального» поведения. Действительно,
очень часто люди с физическими недостатками вынуждены вести себя так, как
будто они являются совершенно нормальными для того, чтобы те, кто не знает,
как следует обращаться с инвалидами, могли бы вести себя с ними как с обычными
людьми. Замысловатая грамматическая конструкция с множеством «как» косвенно
демонстрирует, какую большую работу нужно проделать человеку для поддержания
своей идентичности и откуда исходит перманентная угроза ей. Дело обстоит
ничуть не проще, когда речь идет о неявной социальной стигме. Например,
если кто-нибудь имеет сексуальные ориентации, которые не одобряются в его
окружении, то он сочтет за благо поискать их удовлетворения подальше от
среды своих знакомых, может быть даже в другом городе, иначе его идентичность
будет под угрозой, так как в своем городе его репутация может скорее пострадать.
Для того, чтобы избежать наихудшего развития событий, человеку приходится
осуществлять тщательный контроль за информацией и порой пускаться на обман.
6.3.6 «Отношения на публике» (1971)
«Исследования социального порядка на микроуровне» (терминология Гофмана),
которые он опубликовал в 1971 году в книге «Отношения на публике», дополняют
рассмотренные выше аспекты его творчества темой социального пространства.
Каждый человек претендует на социальное пространство, хозяином которого
себя ощущает. Например, это расстояние, которое должны держать по отношению
к нам пассажиры лифта или письменный стол, на котором никто, кроме нас,
не имеет права наводить порядок. «Территория» является символическим пространством
для создания и укрепления идентичности. Она необходима как для выступления
человека перед другими людьми, так и для его «ухода» от других. Территория
создает одновременно дистанцию и близость между людьми, поэтому ей нужны
четкие границы. Если границы нарушены, нужно уметь исправить ситуацию,
например, с помощью извинений и объяснений.
6.3.7 «Анализ рамок взаимодействия» (1974)
Последняя книга, которую Гофман опубликовал в 1974 году, называется
«Анализ рамок взаимодействия». Многие исследователи усматривают в этом
произведении перелом в социологии Гофмана, однако детальный анализ Р. Хеттлэджа,
показывает, что Гофман опирается здесь сразу на все то, к чему привели
его более ранние размышления, и включается на этой основе в актуальную
социологическую дискуссию, которую он же обогатил своим творчеством.
Гофман дал своей книге подзаголовок «Essay on the organization of experience»,
что можно перевести как «Очерк по организации жизненного опыта». Формулировка
подзаголовка является весьма удачной, она наглядно подтверждает, что Гофман
продолжает полемику, связанную с феноменологической социологией А. Шюца
и этнометодологией Г. Гарфинкеля. Для того, чтобы кратко подытожить
содержание этого богатого мыслями произведения, можно воспользоваться собственными
словами Гофмана, который пишет: «Для меня здесь речь идет о том, к кому
человек может обратиться в определенный момент времени в определенных ситуациях.
Сюда обычно относятся другие люди, в том числе и те, которых в данный момент
нет на житейской сцене. Я исхожу из того, что люди, которые находятся в
определенной ситуации, должны прежде всего решить для себя вопрос: что
здесь происходит? Неважно, возникает ли этот вопрос в явном виде, когда
действительно непонятно, что происходит вокруг, или он существует в неявном
виде на фоне обычной уверенности в жизни. Ответ на него возникает из самих
действий людей в ситуации. Исходя из такой постановки вопроса написана
настоящая книга, в которой развивается система, на которую можно опереться
при ответе на этот вопрос». Под «рамками» понимаются имплицитно следующие
или эксплицитно заданные определения ситуации. У Макса Вебера этот
вопрос обсуждается в понятии ориентации на совместно подразумеваемый смысл,
у Альфреда Шюца — в понятии мотивации социального действия.
Немецкий социолог Зефнер понимает под рамками «формы социальных представлений,
с помощью которых члены общества указывают друг другу, в каких узнаваемых,
(следовательно и типизируемых) поведенческих комплексах они находятся вместе
со своими партнерами по социальному взаимодействию.» Гофман рассматривает
партнеров социального взаимодействия с точки зрения того, как они определяют
друг перед другом и друг для друга рамки взаимодействия. Эти стратегии,
которые, конечно, редко кем осознаются, служат для того, чтобы каждый мог
реализовать свою идентичность и предотвращают ее неправильное понимание.
Поэтому «внутренняя организация нашего знания о социальном порядке»
является в то же время организацией идентичности в повседневной жизни.
6.3.8 «Интеракционный порядок» (1982)
В своем вступительном послании президента Американской социологической
ассоциации в 1982 году Гофман, оценивая свое творчество, назвал его «красной
нитью» «Интеракционный порядок» (1983 г.) — тему, которая дала название
его последнему социологическому произведению, вышедшему в свет уже после
его смерти. Интеракционный порядок , или порядок социального взаимодействия
— это порядок, который существует на межличностном уровне, в ситуации лицом-к-лицу.
С одной стороны этот порядок складывается на основе структур, существующих
независимо от индивидов, но в то же время он является результатом совместного
определения правил социального взаимодействия. Это правила, которые индивиды
задают друг другу для того, чтобы показать, кто они такие и, соответственно,
кем они не являются.
Как было отмечено выше, Гофман рассматривается здесь как социолог, встревоженный
судьбой индивидуальности в современном обществе и поэтому вновь и вновь
обращающийся к методам ее защиты в повседневной жизни от угрозы со стороны
общества и других людей. «Гофман не считает жизнь просто обманом, в гораздо
большей степени речь идет у него об интерактивных мерах предосторожности,
о социальных изобретениях, которые защищают ранимых». К этому следует
добавить, что обман не является сущностью жизнью, но распознать его порой
бывает нелегко. Обратившись к известной книге Гофмана «Представление себя
другим в повседневной жизни», можно убедиться, насколько напряженной является
социальная жизнь.
6.4 «Представление себя другим в повседневной жизни»
— весь мир лицедействует
Основное допущение книги «Представление себя другим в повседневной жизни»
можно выразить одной цитатой и одним лаконичным высказыванием. Цитата принадлежит
одному из родоначальников американской социологии Роберту Парку (1864-1944).
После окончания учебы, которая привела его в Германию, Парк работал журналистом.
Его манера нарочито беспорядочного наблюдения, напоминающего обнюхивание
собак, (nosing around) и чрезвычайное любопытство к событиям повседневной
жизни оказала существенное влияние на социальные исследования в США. Гофман
цитирует высказывание Парка, который пишет: «Не случайно, что слово личность
происходит от слова личина, то же, что и маска. Тем самым признается факт,
что человек всегда и везде в той или иной мере играет некоторую роль...
Мы познаем друг друга в этих ролях; в них мы познаем и самих себя. В том
смысле, что маска представляет собой картину, которую мы создаем
о себе, исполняемые нами роли тоже являются масками нашей истинной самости
— той самости, которую мы желаем иметь. В конечном итоге исполнение роли
становится нашей второй натурой и интегральной частью личности. Мы приходим
в этот мир индивидуумами, создаем свой характер и становимся личностями».
Вышеупомянутое лаконичное высказывание звучит так: «Подытоживая, можно
утверждать, что у человека имеется множество причин, выступая перед другими,
ставить под контроль впечатления, которые возникают у других в ситуации,
когда он перед ними выступает. Настоящее исследование направлено на изучение
некоторых обычных техник поддержания впечатлений, созданных у людей, и
на некоторые наиболее частые следствия, связанные с применением подобных
техник».
Цитату Парка следует понимать так, что мы выбираем собственную маску
не случайно, а предпочитаем ту, которая наилучшим образом изображает,
кем мы желаем быть. В этом состоит одна из причин обращения Гофмана к понятию
презентации. Рассуждение можно продолжить: речь идет не о том, кем мы кажемся,
а том, кем мы желаем казаться, а это уже говорит кое-что о нас самих. Например,
философ Фридрих Ницше утверждает, что «все глубокое любит маску».
В этом и заключается причина повышенного интереса Гофмана к спектаклю,
который каждый день разыгрывается людьми друг перед другом. Однако его
интерес не ограничивается искусством исполнения роли, а направлен на послания,
которые актеры сознательно или бессознательно посылают друг другу с помощью
исполнения ролей. Именно это и увлекает Гофмана, поэтому он уделяет особое
внимание сбоям в социальном взаимодействии на житейской сцене. В этом проявляется
тот же самый интерес к фундаментальным структурам, которым руководствовался
Зигмунд Фрейд при исследовании нарушений речи. Интерес Гофмана направлена
на то, что происходит за маской, что происходит до и после презентации.
Если еще Ницше указывал, что «иметь уважение «к маске» и не заниматься
всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности»,
то Гофман как раз не согласен отказаться от такого любопытства. Он желает
знать, во что и как играют люди. Он почитает маску ровно настолько, чтобы
не отдавать особого предпочтения той или иной маске и роли. Предметом его
социологии является не моральная оценка роли, а ее «формальный социологический
анализ».
В центре внимания книги «Представление себя другим в повседневной жизни»
находятся две главы «Представления» и «Техника управления впечатлениями».
Мы сконцентрируем внимание в основном на них, так как здесь рассматриваются
темы, к которым Гофман вновь и вновь обращается в своей социологии.
6.4.1 Вера в собственную роль
Под исполнением роли (performance) Гофман понимает целостное поведение,
которое человек демонстрирует перед другими и которое влияет на других
людей. Гофман начинает социологический анализ исполнения роли с постановки
вопроса, содержащего двоякое сомнение в искренности поведения исполнителя
роли. Обычно отдельный человек, исполняя свою роль, требует от зрителей
воспринимать его всерьез. Они должны считать, что «он ведет себя так, как
это проявляется внешне». Если ему удается управлять нашими впечатлениями,
то мы считаем его хорошим исполнителем роли. Лишь спустя длительное время
после «представления» мы в состоянии выйти из-под обаяния его «постановки»
и уяснить себе, что это была не реальность сама по себе, а «всего лишь»
спектакль. Это первое сомнение, из-за которого мы чувствуем, что некто
«разыграл» нас. В этой связи Гофман выдвигает и другую точку зрения на
этот вопрос и исследует, «насколько сам актер верит в реальность, которую
он стремится вызвать у своего окружения». Благодаря этому второму
сомнению мы, вероятно, обнаружим, что актер играет роль не только для нас,
но и для себя. Именно в этой связи выше цитировано высказывание Л. Пиранделло
о том, что выбор маски не случаен. Точно также считает и Р. Парк, когда
утверждает, что маска есть наше подлинное лицо.
Бывают исполнители, которые полностью увлечены исполнением роли и не
сомневаются в том, что она и есть подлинная реальность. Бывают, однако,
и такие «актеры», которые совершенно не верят в свою роль и при ее исполнении
впадают чуть ли ни в цинизм.
6.4.2 Фасад
Гофман называет исполнением роли все поведение на людях. Ту часть исполняемой
роли, которая «в общем и заранее известном виде постоянно служит для определения
ситуации участниками представления», Гофман называет «фасадом» (front).
Фасад представляет собой «стандартный репертуар выражений, который индивид
использует сознательно или бессознательно». Сюда относятся, во-первых,
«сценические декорации», то есть оформление пространства для выступления,
например, квартира, автомобиль или любимое кафе. Во-вторых, «личный фасад»,
к которому относятся статусные символы, одежда, пол, внешность и манера
речи. Наконец, бывает еще и «социальный фасад», под которым понимаются
социальные ожидания, связанные с социальной ролью. Например, устойчивые
представления о нормах поведения в данном обществе в роли врача или матери.
Во время своей поездки в Польшу президент США Д. Буш вспоминал слова
актера и режиссера Вуди Аллена о том, что 90 процентов жизни сводится к
тому, чтобы демонстрировать свое лицо. Скорее всего Вуди Аллен имел в виду
не просто «лицо», а те самые «фасады», о которых пишет Гофман, и что их
демонстрация является исключительно напряженным и утомительным делом. Мы
не можем демонстрировать какие угодно фасады, как и не можем выбрать все
маски сразу. Это не вопрос количества и качества, а вопрос выбора одного
из качеств. Так как фасады всегда обозначают нечто, прежде всего используются
те из них, которые способны выразить типичным образом то, что нужно выразить.
Гофман полагает, что в ходе своего развития общество научилось «с помощью
небольшого числа фасадов выражать большое количество социальных действий».
Об этом свидетельствуют, например, результаты исследований Радклифф-Брауна,
посвященные системе родства в крупных общинах, в которых клановое деление
позволило «создать менее сложную систему идентификации людей и типов поведения».
Редукция к типичным образцам поведения и соответствующим фасадам, известным
всем членам данного общества, делает социальные ожидания окружающих более
надежными: «чтобы ориентироваться в различных ситуациях, им достаточно
знать лишь небольшой набор фасадов и реакций на них». Как уже было
отмечено, Райт Миллс метко назвал это явление мотивационным вокабуляром:
«Люди различают ситуации с помощью специфических вокабуляров, согласно
которым они предвосхищают последствия своих действий».
Отсюда ясно, что выбор и конструкция фасада зависит от ожиданий данного
обществе. Это и имел в виду Гофман в понятии социального фасада. Стереотипные
ожидания в отношении социального фасада могут привести к тому, что фасад
институционализируется, становится независимым от определенных задач. «Фасад
становится «коллективным исполнением роли» и превращается в самоцель».
Это означает, что исполнитель сложившейся роли должен перенять вместе с
ней и определенный фасад: «фасады обычно выбирают, а не создают».
Они являются частью «драматической постановки».
6.4.3 Драматургическая постановка
Когда кто-либо выступает на житейской сцене, он рассчитывает на восприятие
окружающих. Это касается даже тех, кто скромно держится в тени или даже
готов помереть от скромности. Природе человека (conditio humana) присуща
потребность быть воспринятыми другими людьми, чтобы вообще подтвердить
свою самость перед самим собой. Бесспорно, что своими действиями человек
влияет не только на окружающую природу, но и на других людей. Как продемонстрировал
Альфред Шюц, даже простое восприятие социального действия, а тем более
восприятие восприятия социального действия другими людьми, также является
социальным действием. Наблюдение за действиями других людей и знание о
том, что за тобой наблюдают со стороны, является импульсом определенных
действий. Примерно так можно обрисовать правомерность допущения о драматической
постановке действия в теории Гофмана. «Примерно так» в данном случае означает,
что соответствующая глава в книге Гофмана имеет весьма расплывчатое содержание.
Это отчасти связано с примерами Гофмана для иллюстрации своих мыслей, которые
являются слишком абстрактными.
Аргументацию Гофмана можно подытожить следующим образом: когда человек
действует на глазах другого, то он выражает при этом еще и нечто иное,
а именно, то, что придает действию вполне определенное значение. Гофман
называет это «драматической постановкой». Он пишет: «Отдельный человек
обычно сопровождает свои действия намеками, которые хорошо подтверждают
публике важные для него факты и освещают такие, которые иначе могли бы
быть не замечены или остаться в тени». Подтверждения тем самым означают
подчеркивание определенного образа, который действующее лицо желает создать
о себе. Иногда речь идет даже о создании вполне определенного образа, который
желает иметь индивид. Здесь речь идет не о каких-то таинственных действиях,
а, наоборот, о действиях, которым мы обычно не уделяем никакого внимания
в силу их сугубой обычности. Это можно проиллюстрировать на примере слесаря-сантехника.
Часть того, что он выполняет по роду свой деятельности, известно любому,
и любой может выполнить часть его работы. Однако чтобы не создавалось впечатления,
что его работу может выполнить любой, сантехник, прежде чем приступить
к делу, сначала морщит лоб, начинает комментировать заявку с разных точек
зрения и т. п. Другая стратегия сантехника заключается в критике работы,
выполненной другой фирмой. Тем самым профессиональная квалификация подтверждается
с помощью «драматических» средств выражения, что оправдывает высокую стоимость
ремонта сантехники и обеспечивает дистанцию по отношению к доморощенным
сантехникам.
Драматическая постановка позволяет «превратить невидимые затраты в видимые».
Гофман поясняет эту стратегию на примере могильщика. Его работа не видна.
Тем не менее, мы знаем, что работа эта совершенно непривлекательна. Мы
наверняка не хотели бы ею заниматься. Конечно, это знает и могильщик, и
он постоянно подкрепляет эту нашу установку демонстрацией своих неявных
затрат, назначая, например, высокую цену на гробы. На самом деле высокая
цена на гробы возникает не за счет затрат материала или расходов на заработную
плату, а включает в себя некоторые услуги, которые из уважения к близким
покойного просто не называют. Проблема трансформации невидимых затрат в
видимые существует и для профессий, которые несмотря на престиж в обществе,
плохо известны публике, и неясно, в чем конкретно они заключаются. Политики
решают эту проблему, указывая публике на свою публичную ответственность,
а некоторые ученые — тем, что говорят на непонятном для обычных людей языке
науки.
Третью форму драматической постановки можно назвать «замещающим спектаклем».
Гофман констатирует, что у многих людей, которые хорошо исполняют свои
обязанности, не хватает времени или способностей, чтобы продемонстрировать
другим, как хорошо они исполняют свои обязанности. В случае некоторых
профессий это обеспечивается высоким гонораром или ставками. На многих
предприятиях существуют специальные должности для показа работы тех, у
кого она не видна. Именно такую функцию выполняют пресс-службы, которые
должны демонстрировать невидимые усилия фирмы, чтобы общественность смогла
их оценить.
Понятно, что драматическая постановка предназначена для выражения того
особенного, что содержится в социальной роли. Таким образом, речь идет
об особенном содержании социальной роли. Однако бывает, что все поведение
стилизовано определенным образом. Стилизация понимается здесь в смысле
Макса Вебера, который писал о стилизации жизни сословий. Гофман называет
такое поведение габитусом. Габитус представляет собой культивирование
деятельности, посредством которой устанавливается социальная дистанция.
6.4.4 Идеализация
Драматическая постановка поведения представляет собой «метод, посредством
которого исполнение роли «социализируется», т. е. приспосабливается к пониманию
и ожиданиям общества, в которым оно происходит». Драматическая постановка
поведения обслуживает фасады, известные зрителям. Лишь на этом фоне можно
выразить свои особенности. Гофман показывает, что исполнители ролей проявляют
тенденцию драматическим образом подчеркивать ценности, которые стоят за
их поведением и ожиданиями зрителей. Он называет это явление идеализацией.
Его взгляды, конечно, не является новыми. Согласно Чарльзу Кули (1864-1929),
на которого ссылается Гофман, «демонстрация окружающим улучшенного, идеализированного
аспекта собственного Я» является общечеловеческим свойством. Формы
поведения, посредством которых официальные ценности находят образцовое
и обязательное выражение, Дюркгейм называет ритуалами. Ритуалы представляют
собой «яркое обновление и подтверждение ценностей сообщества». Ритуалы
также выполняют функцию идеализации определенных ценностей и их драматического
возвышения. Они служат тому, чтобы создавать рамки для определенных ролей,
в которых поведение отдельного человека получает вполне определенное значение.
Примерами ритуального поведения может быть разыгрывание бедности, в которое
порой пускаются богатые люди перед гостями, либо изображение «гармоничной
семьи» перед соседями.
Идеализированные представления, по-видимому, играют важную роль при
продвижении по социальной иерархии. Благодаря усиленному подчеркиванию
социальных ценностей, которые играют важную роль в новом социальном окружении,
происходит затушевывание своего происхождения и закрепление нового статуса
человека. Статусные символы выражают приверженность к новым ценностям.
Проблемы, которые скрыты за фасадом, заботливо скрываются от значимых лиц.
«Если кто-либо желает обеспечить соответствие своей постановки идеалам,
он должен избегать и тщательно скрывать действия, не соответствующие этим
идеалам». Кто постоянно твердит о Шекспире, Шиллере и Пушкине, тот
должен скрывать, что вечерами смотрит телесериалы или читает дешевые романы.
Существует множество стратегий идеализации. Так, некоторые выпячивают
определенные идеальные стороны своей профессии, хотя на деле преследуют
лишь обычные тривиальные интересы. Другие мучительно думают о том, чтобы
не совершить какой-нибудь ошибки. Так, врачи всегда скрывают свои ошибки,
а многие матери не могут припомнить, чтобы они когда-либо ссорились с детьми.
Некоторые все время напоминают, сколько сил они отдают делу, а другие,
наоборот, изображают, будто все у них получается походя. Некоторые предпочитают
эстетическую постановку, всячески скрывая не очень привлекательные следы
ее подготовки. По этой причине человек не любит, когда наблюдают
за утренним туалетом, а ресторанах вход на кухню воспрещен.
Идеализация представляет собой решение в пользу определенных ценностей.
Однако консенсуса относительно определенных ценностей не существует,
их иерархия может меняться, а значит не исключены и конфликты. В случае
подчинения нескольким идеалам ориентируются на тот, нарушение которого
влечет за собой наиболее жесткие санкции и скрыть его невозможно.
К идеализации относится также создание у определенной публики впечатления,
что она является уникальной или хотя бы очень важной. Конечно, при этом
большую роль играет контроль со стороны публики. Так, лектор, завершающий
доклад словами «Вы самые интересные слушатели, которых я когда-либо видел»,
должен следить за тем, чтобы не повторять эту фразу в аудиториях, знакомых
между собой. Само собой разумеется, нельзя делать один и тот же комплимент
в присутствии того, кому он уже был сделан.
6.4.5 Управление впечатлениями
Исполнитель роли обычно уверен, что публика будет правильно понимать
тонкие намеки, указывающие «на важные моменты представления». Он
не должен ни подавать все на лопате, ни скромничать так, что никто не поймет,
чего он добивается. Пользующаяся обычно дурной славой «потеря доброго имени»
может оказаться на самом деле очень тонкой драматической постановкой. Кто
позволяет себе уронить свое имя, на самом деле уверен, что окружающие кое-что
извлекут из этого. Например, некоторым ничего не говорит вскользь брошенная
фраза о том, что мы с другом всю ночь говорили о мировых загадках. Заложенная
в ней ирония может остаться незамеченной, все сказанное принимается за
чистую монету. Следовательно, управление впечатлениями является важной
частью социальной драматургии.
Если публика неверно интерпретирует постановку или уделяет слишком большое
внимание неудачам исполнителя, возникает опасность иного определения ситуации
с ее стороны, не запланированного исполнением. Поэтому исполнитель роли
должен всячески избегать вредных для него впечатлений, зная, что одна фальшивая
нота портит весь оркестр. Гофман в этой связи выделяет вида группы событий,
которые могут привести к провалу всей постановки. Во-первых, это неловкость
исполнителя роли. Безобидным примером может быть учитель, который читая
классу мораль, вдруг начинает икать. Во-вторых, исполнитель роли бывает
увлечен ею либо слишком слабо или слишком сильно. Например, кто рассуждает
о безработице легко, как о погоде, проваливает представление перед публикой
точно так же, как и тот, кто рыдает при слове безработица. В-третьих, исполнитель
роли может пользоваться не теми декорациями или постановка бывает неудачной
в целом. Например, кто будучи в трезвом виде на карнавале заявляет, что
для него главное — борьба против экспериментов на животных, избрал явно
не ту сцену для выступления, или зять окажется в неловком положении, показывая
теще «любимого внука», если тот ее не слушается.
Отсюда видно, что презентация является весьма сложным процессом в повседневной
жизни. Однако обычно она удается довольно неплохо. Гофман уделяет так много
внимания стратегии исполнения роли, случаям его нарушения и неудач лишь
для того, чтобы с помощью средств социологии заострить внимание на сложности
постановок друг перед другом на «очень тонком льду» повседневных отношений.
Это еще лучше видно в случае иной стратегии, которую Гофман упоминает лишь
вскользь при анализе постановок. Она называется ролевой дистанцией.
6.4.6 Ролевая дистанция
Никто из социологов не занимался темой ролевой дистанции так подробно,
как Гофман. Импульсом для возрождения интереса к этой проблеме стало возобновление
дискуссии по теории социальной роли, которая зашла было в тупик из-за острой
критики структурного функционализма Парсонса. Тема ролевой дистанции позволила
обратиться к тем проблемам человека в обществе, о которых говорили
(или предсказывали) представители символического интеракционизма. Интересно,
что эта тема была затронута в книге Гофмана «Представление себя другим
в повседневной жизни», как отмечалось, лишь вскользь, мимоходом. Здесь
мы вкратце рассмотрим ее в общих чертах, ограничившись ранее упомянутым
другим сочинением, написанным Гофманом два года спустя после завершения
своего главного труда.
На первый взгляд кажется, что ролевая дистанция говорит об завершении
совместного «спектакля» Однако можно показать, что именно она дает индивиду
возможность иначе определить ситуацию, фасады, декорации и даже зрителей.
Гофман описывает ее как сложную форму игры так: «Публичное участие человека
в одной ролевой структуре дает ему возможность сохранять неопределенность
относительно своего участия в другой ролевой структуре. Тем самым у него
в запасе имеется еще одна или несколько социальных ролей, которые исполняются
по мере надобности». Это одна сторона того, почему драматические
постановки являются фрагментами более широкой реальности. За их пределами
имеются внешние области, важные и существенные при других обстоятельствах.
Отсюда следует, что от наличия иных социальных ролей невозможно полностью
отвлечься. В этой связи А. Стросс утверждает, что любая интеракция является
взаимодействием не только с присутствующими, но и с отсутствующими зрителями.
Иными словами, зрители, на которых мы ориентируемся, не обязательно должны
сами физически присутствовать в ситуации, их могут заменять символические
фигуры прошлого, настоящего и даже будущего. Предвосхищение «реакций» этих
лиц будет учитывается человеком в собственном социальном действии»
и может привести к иному определению обязанностей, вытекающих из актуально
исполняемой роли, так как ожидания отсутствующего зрителя могут оказаться
веьма и весьма значимыми. Таким образом, действующий человек, ориентируясь
на вышеописанные иные ожидания, дистанцируется тем самым от актуальных
ожиданий к роли и ориентирует свои действия на своего партнера по взаимодействию
как бы условно.
Вторая сторона того, что исполнение роли всегда является лишь фрагментом
более сложной реальности, связана с ожиданиями присутствующих зрителей.
Гофман так описывает эту проблему: «Люди имеют двойственное отношение к
обстоятельствам, в которых находятся и могут оказаться. Они чувствуют,
что одни обстоятельства им подходят полностью, а другие — нет, одни обстоятельства
радуют их, и их можно принять в качестве составляющей своего образа, а
другие — нет». Так как в социальном взаимодействии каждый постановщик
роли одновременно является зрителем, и наоборот, каждый зритель — постановщиком,
то определение ситуации каждым из них касается всех участников ситуации.
Определить ситуацию — значит побудить других к поведению, соответствующему
своей концепции действия, что с необходимостью означает ограничение действий
других людей. По большому счету все находятся в одинаковой и предпринимают
одинаковые усилия против сковывания своих действий, что и является основой
ролевой дистанции. Гофман так описывает соответствующую стратегию поведения:
«Если последовательно проследим поведение человека, то обнаружим, что он
никогда не остается пассивным перед множеством возможных значений ситуаций,
которые возникают перед ним. Всегда, если есть возможность, он будет активно
выступать за сохранении того определения ситуации, которое является стабильным
и хорошо согласуется с его образом самого себя».
Это не всегда бывает легко, причем принципиальным условием является
одинаковый статус участников. Там, где доминирует власть обстоятельств,
возможна лишь односторонняя ролевая дистанция. В обычных условиях люди
располагают методами, благодаря которым они участвуют в социальной постановке
на равных. К ним относятся объяснения, извинения и шутки. Все это — «методы,
при помощи которых человек просит вычеркнуть некоторые признаки ситуации
из числа критериев оценки его личности». Ролевая дистанция является
«разграничением индивида и его возможной роли». Посредством ролевой
дистанции индивид активно воздействует на образ, который складывается о
нем у других. Примером такой стратегии является ребенок, который рьяно
кружится на карусели, показывая другим детям, но прежде всего родителям,
что он уже не такой маленький.
Ролевая дистанция может выступать в качестве добровольного отказа от
некоторых прав, связанных с определенной социальной ролью. Гофман иллюстрирует
это примером хирурга, который во время сложной операции реагирует на неловкую
работу ассистента добродушным замечанием, что «во время своей первой операции
с ним было то же самое!», а не строгим выговором, смутившим бы ассистента
еще больше. В этом примере ролевая дистанция позволяет провести подсчет
преимуществ и недостатков, связанных с разными вариантами продолжения совместной
деятельности. Отсюда видно, что ролевую дистанцию нельзя путать с уклонением
от ролевых обязанностей или с недееспособностью человека. Она является
самостоятельным способом поведения в ситуации с учетом ее определения другими
людьми или требований конкретных обстоятельств. Поведение человека в тотальных
институтах, описанное Гофманом, показывает, что ролевая дистанция является
стратегией выживания в институциональных условиях, крайне опасных для человека.
6.4.7 Нечестное исполнение роли
Было бы удивительно, если бы в замысловатой игре на житейской сцене
не встречалось бы фальшивок. Такого же мнения придерживается и Гофман,
он называя их неправдивым исполнением роли. Иногда публика различает правду
и фальшь, настоящее и ненастоящее в исполнении социальной роли. Некоторые
даже страдают профессиональной подозрительностью ко всякому к изъяну в
фасаде (например, полицейские) или относятся к ним с морализаторским ригоризмом.
Спектр социальных постановок здесь очень широк. Если кто-либо выдает себя
за определенное лицо, не являясь им, мы считаем, что происходящее нечестное
исполнение роли недопустимо, но в то же время к заведомым аферистам бываем
менее взыскательными. Мы даже порой довольны их поведением, если
оно пошло на пользу делу или жизнь проучила плутишку.
С точки зрения исполнителя, а не стороннего наблюдателя, честное исполнение
роли порой кажется в высшей степени рискованным делом, и в повседневной
жизни человек даже не всегда отваживается на некоторые роли. Под нечестным
исполнением роли можно понимать и прямой обман. Обман возникает, когда
кто-либо притворяется не тем, кем является, чтобы сыграть роль, на которую
не имеет права. Опасность обмана в том, что он может обрести самостоятельную
жизнь: «Обман не только наносит вред личности, но и всегда есть вероятность
его разоблачения другими, кто знает человека».
Как отмечалось, не каждое недобросовестное исполнение роли обнаруживается
тотчас (как и добросовестное). Мы знаем, что «единожды солгавшему верят,
даже когда он говорит правду». Кто запятнал себя ложью, должен понимать,
что разрушается не только актуальное социальное взаимодействие, но и страдает
вся его репутация. Однако мы относимся с пониманием ко «лжи во спасение»,
например лжи врача ради уменьшения мучений больного.
Можно сетовать о том, что между правдой и ложью лежит широкая нейтральная
полоса. Так, не совсем правдивыми, но в то же время и не явно нечестными
являются «такие тактические уловки и трюки коммуникации, как намёк, двусмысленность
и фигура умолчания». Эти приемы «позволяют извлекать пользу из лжи, не
прибегая к ней в строгом смысле слова». В этой связи Гофман приводит
цитату из одного британского административного документа: «Нельзя говорить
неправду, но с точки зрения публичных интересов нежелательно, и даже иногда
вредно говорить все, что имеет отношение к делу и является правдой. Факты
следует сообщать в определенной последовательности.»
Как уже отмечалось выше в параграфе об управлении впечатлениями, неверное
впечатление лишь об одной роли может дискредитировать человека в целом.
В частности, это касается недобросовестной постановки, которая получает
огласку, что влечет за собой обобщения, распространяющиеся даже на такие
сферы поведения, где невозможно ничего утаить. Этот эффект может отрицательно
повлиять и на самого постановщика, который «однажды солгав в чем-нибудь,
будет испытывать постоянный страх при исполнении роли, даже если вероятность
разоблачения будет чрезвычайно мала.»
Здесь уместно задаться вопросом, является ли вообще исполнение социальной
роли правдивым или ложным поведением. В качестве ответа напомним, что интерес
Гофмана интерес заключается не в том, чтобы узнать, что кажется зрителю,
а в том, насколько постановщик «сам верит в образ реальности, который он
желает вызвать у окружающих своим поведением». Вопрос, по Гофману,
заключается не в истинности или ложности текущих впечатлений, а в том,
как можно их нейтрализовать. Поэтому гофмановский ответ вполне закономерен:
следует не допускать впечатлений, которые могут дискредитировать желательное
впечатление». Мы еще вернемся к такому ответу, так как он имеет непосредственное
отношение к обвинению Гофмана в создании масштабной «социологии обмана»
и обучении неустойчивых читателей без особых последствий бессовестно торговать
моралью, но прежде коснемся еще двух видов постановки, которые непосредственно
связаны с вопросом ее правдивости.
6.4.8 Мистификация
Очевидно, постановщик желает избежать негативных впечатлений. Однако,
как следует из анализа идеализаций, он делает и нечто большее — создает
определенное впечатление о себе. Одной из самых примечательных стратегий,
поднимающих постановщика над зрителями, является мистификация. Первым шагом
мистификации является ограничение контакта, так как всякая дистанция «создает
уважение публики». Приемная, высокий забор, тонированные стекла автомобиля
и тому подобное являются декорациями для поддержания дистанции, вызывающей
уважение. Эту же функцию выполняет у дворян подчеркнутое снисхождение к
простым людей. Интересно, что дистанция порой вызывает положительную оценку
зрителей. Гофман цитирует в этой связи советника норвежского короля, который
предостерегает своего господина, что на почве коротких отношений может
возникнуть неуважительное отношение к нему: «Я сказал ему, что он должен
встать на возвышении и некоторое время оставаться там, и лишь изредка без
ущерба для себя спускаясь оттуда. Народ желает подчиняться непостижимому
человеку, подобному дельфийскому оракулу, а не королю, с которым можно
встретиться на пикнике. Настоящая монархия является результатом мышления
каждого человека. Каждый охотно рассуждает, что бы он сделал, будь он королем.
Народ приписывает монарху всевозможные добродетели и способности, поэтому
если того можно встретить на улице как простого смертного, это вызовет
разочарование». Отсюда следует, что публика тоже заинтересована в
сохранении дистанции.
Мистификации возникают также на основе секретов постановщиков, которые
касаются происхождения, будущих событий, контактов, наличной информации.
Постановщики обычно многообразно намекают на них, хотя обычно никаких секретов
нет, но создается впечатление, что в человеке есть что-то особенное. Некоторые
достигают того же результата, вообще ничего о себе не рассказывая. При
этом некоторые понимают, что в них нет ничего особенного и задача сводится
к тому, чтобы «помешать публике случайно заметить это».
6.4.9 Искренность и наигранность
Последняя стратегия исполнения роли связана с вопросом, который по мере
описания поведения людей на житейской сцене все больше и больше выступает
на первый план, а именно: является ли человеческое поведение искренним
или наигранным? Для Гофмана это вопрос сводится к искренности или неискренности
постановки. Ответом является прежде всего оценка зрителей. Они считают
поведение человека искренним только тогда, когда оно напоминает естественную,
неосознанную реакцию. Чем более искусственной кажется постановка, тем менее
правдивой она считается: на спектакль ходят как на спектакль. Но так ли
это на самом деле? Известно что хорошие ораторы упражняются в выступлении.
Выше, при рассмотрении драматического образа мы видели, что проблемы порой
искусственно обостряются, чтобы их решение производило наиболее сильное
впечатление. Там, где постановщик выходит за рамки своей роли предстает
перед зрителем просто как человек, мы готовы тотчас поверить в его искренность,
хотя, может быть, имеем дело лишь с утонченной стратегией поведения, например,
когда продавец не советует приобретать довольно «дорогой» радиоприемник,
предлагая другой со словами, что сам купил бы себе такой. Все страховые
кампании постоянно используют такую же стратегию, когда их служащие обращаются
к клиентам со словами «честно говоря...» или «лично я бы...». Это позволяет
укрепить веру зрителей в правдивость постановки.
Тем самым мы возвращаемся к ранее поставленному вопросу об искренности
или неискренности постановки. Согласно первому ответу с точки зрения постановщика
такого вопроса вообще не существует, речь может идти лишь об успехе постановки.
На этом основании критики Гофмана обвиняют его в разработке социологии
обмана — ведь он весьма эффектно показал, как этого добиться. В этой
связи охотно цитируют высказывание Гофмана о том, что в качестве постановщиков
мы торгуем моралью. На фоне этого резкого обвинения, которое, правда,
редко цитируют вместе с контекстом, вопрос об искренности и неискренности
постановки является трудноразрешимым. Тем не менее попытаемся ответить
на него, сформулировав вопрос более рельефно: в какой степени вообще постановка
является и должна быть реальной? Ответ Гофмана, который у него всегда наготове,
вызывает удивление: такого вопроса, по его мнению, вообще не может быть!
Он даже не собирается обсуждать, «какое из впечатлений является более реальным:
то, которое сложилось у публики или то, которое постановщик не желал вызвать».
Однако в конечном итоге у Гофмана имеется ответ на вопрос, который решает
дилемму обмана и нравственности.
Искомый ответ на него уже дан в начале его главного произведения «Представления
себя другим в повседневной жизни», где говорится, что «поведение человека
в непосредственном присутствии другого можно правильно оценить только с
точки зрения будущего». А это есть уже ничто иное как идея Шюца,
что социальное действие можно мыслить только с точки зрения его результата.
Социальное действие есть осуществление предвосхищаемого будущего. Иначе
социальное действие просто невозможно представить себе. Следовательно,
всякое мыслимое будущее является реальным. С этим обстоятельством связан
второй ответ на вопрос об искренности постановки, который по сути дела
имеется у Гофмана, так как он все время апеллирует к понятию «определение
ситуации». Тем самым он солидаризируется c известным высказыванием У. Томаса
(1863-1947), согласно которому «если ситуация определяется как реальная,
то она реальна по своим последствиям». Определение ситуации является
способом осуществления социального действия. С точки зрения антропологии
морали этот закон объясняет многое, но Гофман разрабатывает не эту тему,
а теорию социального действия, которая отрезвляет и помогает избавиться
от иллюзий. Каждый познакомившийся с ней, в том числе и социолог, чувствует
себя слегка пристыженным. Однако по большому счету с проводимой здесь точки
зрения на творчество Гофмана — проблемы сохранения индивидуальности личности,
он пытается не компрометирует или стыдит человека, а предостерегает от
иллюзий. Это касается и неосознанных стратегий поведения, которые позволяют
человеку демонстрировать себя окружающим одновременно как вполне нормального
(как все) и в то же время в чем-то уникального.
6.5 Идентичность как фантом нормальности и фантом
уникальности
Очевидно, фигуры в гофмановских сценах лишены подлинного душевного покоя.
Большинство из них — виртуозы лавирования в житейских обстоятельствах.
В позитивном смысле они являются изощренными стратегами, способными в современных
условиях способны противостоять угрозе идентичности. Они не рискуют привлекать
к себе слишком сильное внимание, так как остерегаются слишком сильно сблизиться
с кем-либо и в то же время боятся затеряться среди публики и предпринимают
усилия для создания дистанции, отделяющей их от массы. Де Левит описывает
эту концепцию идентичности, ссылаясь на К. Клакхона и Дж. Мьюирa: каждый
индивидуум является одновременно «таким же, как все, таким же, как некоторые
и в то же время как никто другой». Отмеченный здесь голый факт можно
считать выражением следующей потребности: никто не желает быть совершенно
незаметным, и в то же время полностью отличаться от других.
Стратегию балансирования между нормальностью и уникальностью, без которой
невозможна общественная жизнь, можно назвать «стратегией двойственного
«как будто». Правда, подобные предположения могут повредить репутации некоторых
действий как искренних и дискредитировать модные ритуалы проявления открытости.
Тем не менее благодаря «стратегии двойственного «как будто» у нас возникает
уверенность в социальной реальности (относительно действий других людей)
и личной свободе (как уверенности в адекватности и значимости своего поведения).
Однако не очевидна тесная связь этой стратегии с риском и личными иллюзиями.
Балансирование между нормальностью и уникальностью является по сути дела
напряженным отношением между двумя иллюзиями, которые касаются самого человека
и других людей.
Эти иллюзии рассматриваются в критическом направлении теории социального
взаимодействия как балансирование между фантомом нормальности и фантомом
уникальности. Эту парную метафору обычно приписывают Гофману, хотя у него
говорится только о фантоме нормальности, под которым понимается стратегический
расчет людей, идентичность которых затронута стигмой, то есть тех,
кто не может уклониться от повышенного внимания к себе. Тем не менее они
вынуждены вести себя так, словно они такие же, как все, чтобы другие могли
обращаться с ними как с нормальными. Из этого двойного преломления стратегии
сохранения нормальности можно прийти к выводу, уже сделанному Юргеном Хабермасом
из гофмановских описаний выступления человека на социальной сцене. Вывод
говорит о потребности человека демонстрировать свою уникальность и привлекать
к себе внимание. Человеку свойственно вести себя так, как будто
в нем есть что-то особенное, хотя на самом деле ничего особенного в нем
может и не быть. Хабермас называет это явление «фантомом уникальности».
Вероятно Гофман согласился бы с таким парным понятием, ведь оно хорошо
согласуется с его объяснением стратегии поддержки ролевой дистанции. Однако
как неизбежно ролевое поведение вообще, так и стратегии наигранной нормальности
и наигранной уникальности не могут дать человеку подлинной свободы. Фантом
нормальности и фантом уникальности описываются стратегиями расчета поведения,
за которыми можно обнаружить угрозу идентичности. Речь идет не только о
социальных аутсайдерах, которые вынуждены применять эти стратегии, но и
о тех, кто находится в центре внимания общества. Балансирование фантомов
показывает, что понятие идентичности фактически стало симптомом кризиса
современного общества.
6.6 Критическая оценка
«Весь мир — театр». Эти слова, взятые из комедии Шекспира «Как вам это
понравится», могли бы быть эпиграфом ко всему творчеству Гофмана. Гофман
цитирует их и продолжает: «Конечно, не весь мир является театральной сценой,
однако нелегко найти важные сферы жизни, для которых это не было бы справедливо».
Речь идет, не о комедии, а поистине о трагедии жизни, причем в отношении
постановок индивидов друг перед другом и друг для друга.
Гофман хотел показать стратегии социальных постановок. Они особенно
хорошо видны, когда люди выступают против других людей, всего общества,
социальных институтов. Однако по поводу описания стратеги поведения в повседневной
жизни, которые так безжалостно раскрывает Гофман, у нас возникает определенное
сомнение. Может быть мы чувствуем себя застигнутыми на месте преступления,
может быть мы не желаем расставаться с иллюзией, что в повседневной жизни
все идет «по-настоящему». Для нас невыносимо сомнение в социальной реальности.
Эти рассуждения делаются с точки зрения значения «постановки» для зрителей,
так как (подчеркнем еще раз) что Гофман рассматривает социальную постановку
с точки зрения постановщика. Отсюда следует социологический вопрос: почему
постановщик совершает то, что так красочно описывает Гофман? Один из ответов
содержится у Х. Штайнерта: «чтобы все шло так, как и идет». В конечном
итоге оказывается, что мир Гофмана «несмотря на всю его пустоту и произвол»,
является упорядоченным.
Последнее мнение является недостаточно обоснованным, но первое можно
считать печальным подтверждением результатов Гофмана. Именно так
и течет наша жизнь, но мы не замечаем, почему и как это происходит. Пока
мы не замечаем этого, мы не замечаем и требований жизни. Когда мы наконец
их заметим, включается внимание, и тогда одни загораются желанием сделать
жизнь общества более сознательной, другие выступают против его чрезмерных
требований. Вероятно Гофман имел перед своим мысленным взором прежде всего
людей второго типа. В этой связи его иронические комментарии к собственной
социологии, высказанные в анализе рамок взаимодействия, не должны вводить
нас в заблуждение. Так, на критику за то, что он не занимается структурой
общества, Гофман отвечает: «Мой анализ в данном случае действительно не
касается различий между привилегированными и обделенными классами, даже
можно сказать, что он уводит от таких вопросов. Это замечание является
справедливым. Я могу лишь согласиться с тем, что кто желает преодолеть
ложное сознание и довести до сознания людей их истинные интересы, тому
предстоит большая работа, потому что люди находятся в глубокой спячке.
Что до меня, то я не собираюсь сочинять здесь колыбельную, а просто пытаюсь
наблюдать за человеком, спящим с громким храпом.»
Вместо социологических выводов здесь уместно поставить вопрос: кто же
теперь может спать с чистой совестью после того, как ему все это рассказали?!
